Язык Берека груб и наивен, как и его политические рассуждения. Призывая евреев присоединиться к «могущественным дворянам» в борьбе за свободу, он, очевидно, упускал из виду тот факт, что свобода евреев была далеко не обеспечена свободой дворян, среди которых были люди с гуманистическими наклонностями Костюшко. были немногочисленны и далеко друг от друга.[67] Берек, однако, находил утешение в надежде, что участие евреев в борьбе за независимость Польши приведет к переменам. Он жил в то время, когда евреи Западной Европы стремились проявить свои патриотические чувства и гражданские достоинства. Перед его мысленным взором, вероятно, проплыли фигуры евреев, которые с 1789 года служили в гарнизоне. национал Парижа.

Энтузиазм Берека привлек множество добровольцев. В короткий срок был сформирован полк из пятисот человек. Еврейский легион, наспех оснащенный скудными средствами, предоставленными революционным правительством и за счет добровольных пожертвований, имел пестрый вид милиции. И все же в этих людях было обострено сознание воинского долга, многие из которых впервые в жизни взяли в руки оружие. Еврейский полк проявил свой бесстрашный и самоотверженный дух в то роковое 4 ноября, в день страшного штурма Праги русскими войсками под командованием Суварова. Среди пятнадцати тысяч поляков, погибших в окопах Праги, на улицах Варшавы или в волнах Вислы, был и полк Берека Йоселовича. Основная часть полка встретила свою судьбу на укреплениях, будучи убитой русскими снарядами или штыками. Сам Берек выжил и бежал за границу с генералом Зайончеком, товарищем Костюшко по оружию, сам Костюшко несколько раньше попал в русский плен. Берека сначала арестовали в Австрии, но ему удалось бежать и добраться до Франции, где он оказался среди польских революционных беженцев.

Третий раздел Польши, произошедший в 1795 г., передал России костяк бывшего еврейства Польши, дремучие массы Литвы, Виленскую и Гродненскую губернии. Пруссия поглотила оставшуюся часть Великой Польши, включая Варшаву и Мазовию,, а также район Белостока. Австрия увеличила свои владения в Маленькой Польше, добавив Краковскую и Люблинскую губернии. Отныне судьба польских евреев идентична судьбе их собратьев в этих трех странах и демонстрирует «трехцветный» вид — австро-прусско-российский.

Однако и третий раздел Польши не был окончательным с точки зрения политического раздела территории. Некоторое время призрак полунезависимой Польши судорожно танцует вокруг. Через двенадцать лет после третьего раздела Наполеон I, жонглируя политической картой Европы и вызывая к жизни государства-грибы, вырвал провинцию Великая Польша из тисков Пруссии и превратил ее в Варшавское герцогство, небольшое польское Речи Посполитой под властью саксонского короля Фридриха Августа III, внука Августа II, последнего польского короля саксонской династии. Это произошло в 1807 г., после сокрушительного удара, нанесенного Пруссии от рук Наполеона, и после заключения Тильзитского мира. Два года спустя, в 1809 году, когда Наполеон раздробил Австрию, он оторвал часть ее польских владений и присоединил их к Варшавскому герцогству.

Варшава, очищенная от пруссаков, через двенадцать лет снова стала столицей отдельного польского государства, возрожденного под покровительством Наполеона. Варшавское герцогство, состоявшее из десяти «департаментов», или округов, Великой и Малой Польши, получило от своего французского хозяина довольно либеральную Конституцию, две законодательные палаты (сейм и сенат) и «Кодекс Наполеона», который только что был введен во Франции. Основные законы провозгласили равенство всех граждан; было отменено крепостное право и отменены все сословные привилегии.

Евреи тоже лелеяли надежды на лучшее будущее. Нимб Наполеона как создателя «еврейского парламента» и парижского синедриона еще не померк в сознании евреев, и они лелеяли надежду, что император распространит свое покровительство и на польских евреев, но они были жестоко разочарованы.

Первый год Варшавского герцогства (1807-1808) совпал с критическим поворотом в собственной политике Наполеона по отношению к евреям Франции. «Великий Синедрион» был распущен, а за его роспуском последовал унизительный Высочайший указ от 17 марта 1808 г., на десятилетие остановивший почти во всей Французской империи действие закона, предусматривавшего еврейскую эмансипацию. Этот реакционный шаг льет воду на мельницу тех зловещих сил в Польше, которые ничему не научились из насильственных потрясений, пережитых их страной, и даже теперь не могли примириться с мыслью о предоставлении равноправия нелюбимому племени.

Весной 1808 г. правительство герцогства было вынуждено обратить внимание на еврейский вопрос вследствие ходатайства о гражданских правах, представленного евреями, и в связи с предстоящими выборами в сейм. Совет министров, уже проинформированный об указе Наполеона, ухватился за него, как за якорь спасения. Герцогу Фридриху Августу был представлен отчет, в котором указывалось, что «мрачное будущее уготовано герцогству, если израильскому народу, которого можно найти здесь в огромном количестве, внезапно будет позволено пользоваться гражданскими правами». права», по той причине, что этот народ «лелеет чуждый стране национальный дух» и занимается малопроизводительными занятиями. Совет министров указал на декрет Наполеона, приостанавливающий на время еврейский вопрос, как на удобное средство обойти положение конституции, предоставляющее равные права всем гражданам.

Чтобы убедиться в одобрении Наполеона в этом вопросе, варшавское правительство провело переговоры со своими агентами во Франции и с французским министром Шампаньи, который был ненавистником евреев. Выяснив сочувственное отношение Наполеона к этой антиеврейской политике, герцог издал 17 октября 1808 г. указ следующего содержания:

Жителям нашего Варшавского княжества, исповедующим Моисееву религию, запрещается на десять лет пользоваться политическими правами, которые они должны были получить, в надежде, что в течение этого промежутка они смогут искоренить свои отличительные черты, которые так сильно отличают их от остальных. населения. Предыдущее решение, однако, не помешает нам разрешить отдельным представителям этого толка пользоваться политическими правами даже до истечения указанного срока, если они окажутся достойными нашей высокой милости и будут соблюдать условия, которые будут установлены. изложено нами в особом указе о исповедующих Моисееву религию.

Таким образом, варшавскому правительству в вежливо сформулированных выражениях, сформулированных по современному французскому образцу, удалось лишить всех «исповедников религии Моисея» прав гражданства, которые им даровала Конституция. Правда, в декрете употребляются слова «политические права», но на самом деле евреи были лишены им элементарных гражданских прав. В ноябре 1808 года им было запрещено приобретать вотчины, принадлежавшие шляхтам. Унизительные ограничения, связанные с правом проживания в Варшаве, были восстановлены и нашли свое воплощение в изданном в 1809 г. декрете, который предписывал евреям в течение шести месяцев убрать с главных улиц столицы, за исключением нескольких лиц, вроде банкиров, крупных купцов, врачей и художников. Наметилась общая тенденция возврата к антиеврейским традициям старопольского и прусского законодательства.

Еврейская община встревожилась. К тому времени в Варшаве уже было немало «передовых» евреев, усвоивших новую берлинскую культуру и лишившихся тех отличительных черт в одежде и внешнем виде, за которые евреи наказывались лишением прав. Ссылаясь на второй пункт герцогского декрета, который предусматривал исключительное обращение с теми, кто должен «искоренить свои отличительные признаки», группа из семнадцати евреев этого типа обратилась в январе 1809 г. к министру юстиции с представлением о в результате, «долгое время стремившиеся своим нравственным поведением и современной одеждой приблизиться к остальному населению, теперь они уверены, что перестали быть недостойными гражданских прав». На это лакейское ходатайство министр юстиции Лубенский — один из «конституционных» министров, сумевших под прикрытием либерализма продвигать интересы деспотизма, — возразил с грубой софистикой, что конституционное равенство перед законом еще не делает человека гражданином, ибо только те могли претендовать на звание граждан, которые были верны суверену и смотрели на эту страну как на свое единственное отечество. «Могут ли те, — прибавил Лубенский, — которые исповедуют законы Моисея, смотреть на эту страну как на свое отечество? Разве они не хотят вернуться в землю отцов своих?... Разве они не считают себя отдельным народом?».. Одной смены одежды еще недостаточно». Польский министр, похоже, тщательно изучил катехизис Наполеона о евреях.