Этого было достаточно, чтобы внушить Комитету министров убеждение, «что растущий приток нехристианского элемента в учебные заведения оказывает, с моральной и религиозной точки зрения, самое пагубное влияние на христианских детей». Вопрос был вынесен на рассмотрение Верховной комиссии под председательством графа Палена. Министру народного просвещения было приказано спешно разработать постановление, воплощающее дух императорского постановления. Вскоре был готов сорвать новый плод русского бюрократического гения — «школьная норма», которой суждено было занять видное место в ткани русско-еврейской инвалидности.

Центр тяжести системы угнетения лежал, как и всегда, в ограничениях права на проживание и свободное передвижение, ограничениях, которые часто делали жизнь евреев физически невозможной, отрезая им доступ к источникам средства к существованию. «Временные правила» от третьего мая показали в этой области ослепительное разнообразие юридических пыток, которые могли бы возбудить зависть средневековых инквизиторов. «Майские законы» 1882 г. запрещали евреям селиться вне городов «снова», т. е. в будущем, освобождая тех, кто поселился в сельской местности до 1882 г. Эти стародавние еврейские крестьяне были занозой в теле русские антисемиты, надеявшиеся на внезапное исчезновение еврейского населения из русской деревни. Соответственно, был приведен в действие целый комплекс административных мер, призванных сделать жизнь деревенских евреев невыносимой. В другой связи мы имели случай указать, что русские власти, как и христианские конкуренты евреев, сделали своим делом изгнание последних из деревень как «порочных членов», заставив крестьянские сходы оказывать особое «приговоры» к ним. Этот метод был теперь дополнен новыми приспособлениями для вытеснения евреев. Деревенскому еврею, который отсутствовал на несколько дней или недель, чтобы поехать в город, полиция часто запрещала возвращаться домой на том основании, что он был «новым поселенцем». Известны случаи, когда еврейские семьи, согласно обычаю, покидали деревню на Высокие праздники, чтобы присутствовать на службе в соседнем городе или поселке, и которые, вернувшись домой, столкнулись со значительными трудностями; потому что их возвращение интерпретировалось полицией как «новое поселение». Во владениях антиеврейского сатрапа Дрентельна администрация истолковала «Временные правила» так, что евреям не разрешалось переезжать из одной деревни в другую и даже из одного дома в другой в пределах родной деревни.

Кроме того, полиции было разрешено изгонять из деревень всех тех евреев, которые не имели собственных домов на своей земле, на том основании, что эти евреи, нанимая новые квартиры, должны были бы заключать новый договор с их владельцами, и такая аренда была запрещена майскими законами. Эти злонамеренные искажения закона затронули около десяти тысяч евреев в селах Чернигова и Полтавы. Эти евреи обычно жили в арендованных домах или в домах, которые были их собственностью, но были построены на землях, принадлежащих крестьянам, и, следовательно, подлежали изгнанию. Крик этих несчастных, которым в разгар зимы грозило выселение, был слышен не в ближайшем Киеве, а в далеком Петербурге. Сенаторским указом, изданным в январе 1884 г., этим административным дорожным методам был поставлен предел.

Изгнание было остановлено, хотя за это время было выселено и разорено значительное число еврейских семей.

В то же время другим ограничениям, аналогичным образом выведенным из «Временных правил», было разрешено оставаться в полной силе. Одним из них был запрет переселяться из одной деревни в другую, хотя бы они и были смежными, так что сельские евреи практически ставились на положение крепостных, прикрепляясь к местам жительства. Эта жестокая практика была санкционирована законом от 29 декабря 1887 года. Как пишет современный писатель, закон подразумевал, что когда сожжена деревня, в которой жил еврей, или закрыта фабрика, на которой он работал, он вынужден переселиться в один из городов или поселков, так как ему не разрешалось искать приюта и средств к существованию в какой-либо другой сельской местности. По тому же закону еврей не имел права приютить свою овдовевшую мать или своих немощных родителей, живших в другой деревне. Кроме того, еврею запрещалось вступать во владение торговым или промышленным предприятием, завещанным ему его отцом, если последний жил в другой деревне. Ему не разрешалось даже управлять домом, завещанным ему родителями, если они проживали в другом селе, хотя и находившемся в пределах черты оседлости.

Пока эта сеть инвалидности разоряла евреев, она давала обильный урожай полиции, от высших до низших чиновников. «Взятие», российский закон о хабеас корпус, защищал преследуемого еврея от каприза и насилия властей при применении ограничительных законов, и российское чиновничество крепко держалось за еврейское бесправие как за свое особое благо. Ненависть к евреям во все времена шла рука об руку с любовью к еврейским деньгам.

За чертой оседлости сеть инвалидности раскинулась еще шире и обязательно поймала еврея в свои сети.

По всей длине и ширине Российской империи, за пределами пятнадцати правительств Западной России и десяти правительств Царства Польского, была рассеяна горстка «привилегированных» евреев, которым было позволено проживать за чертой оседлости: люди с с академическим образованием, купцы первой гильдии, которые в течение ряда лет платили свои цеховые взносы в черте оседлости, и ремесленники, пока они ограничивались занятием своим ремеслом. Наплыв «нелегалов»

Евреев в эту табуированную область проверяли мерами чрезвычайной строгости. Примером послужила российская столица, «окно в Европу», пробитое Петром Великим.

Город Санкт-Петербург, в котором проживало около 20 000 привилегированных евреев, проживавших там на законных основаниях, стал центром притяжения большого числа «нелегальных» евреев, которые стекались в столицу с намерением, которое правительство считало уголовным преступлением, заниматься в каком-нибудь скромном деле, не платя высоких цеховых взносов, или посвятив себя науке или литературе, не имея диплома о высшем учебном заведении в кармане. Число этих евреев, получивших право на жительство через легальную фикцию, записавшихся ремесленниками или служащими «привилегированных» евреев, было весьма значительно, и полиция затрачивала огромные силы на ожесточенную борьбу с их. Градоначальник св.

В Петербурге Грессер, известный жестокостью своего полицейского режима, сделал своей специальностью охоту на евреев. Современный писатель в обзоре событий 1883 года дает следующую характеристику подвигов столичной полиции: «Поход был начат в самом начале года и продолжался непрерывно до конца его. В начале марта столичная полиция получила приказ самым тщательным образом обыскать еврейские дома и проверить паспорта. В полицейских участках на евреев был установлен специальный учет. Санкт-Петербург должен был быть очищен от одиозного еврейского племени. Используемые приспособления уже не были чем-то новым и были теми же самыми, которые были успешно опробованы в других городах. Евреи регулярно подвергались набегам. Тех, кто обнаруживался с сомнительными претензиями на проживание в столице, часто в сопровождении их семей немедленно отправляли на соответствующие железнодорожные станции в сопровождении полицейских... Время отправления измерялось часами. Срок высылки обычно ограничивался двадцатью четырьмя или сорока восемью часами, как если бы речь шла о приведении в исполнение приговора военного трибунала. И все же большинство жертв высылки составляли люди, прожившие в Петербурге много лет и успевшие обустроить дома и предприятия, которые нельзя было ликвидировать в течение суток или около того... поспешные изгнания из столицы привели к многочисленным обращениям в христианство...

По всему городу ходили забавные истории о евреях, решивших присоединиться к христианской церкви и испросивших разрешения остаться в столице на одну-две недели — время, положенное по закону для предварительного обучения истинам новой веры. — но чье ходатайство было категорически отклонено, потому что полиция полагала, что подобное обучение может быть получено и в пределах черты оседлости.