На улицах были выставлены войска, которым было приказано проверять все скопления людей, в результате чего в тот же день беспорядки были прекращены.

Однако это произошло слишком поздно. Ибо за это время было разрушено и разграблено около полутора тысяч еврейских жилых домов, торговых предприятий и молитвенных домов, двадцать четыре еврея ранены, а денежные потери составили несколько миллионов рублей. Было арестовано более трех тысяч бунтовщиков, среди них много несовершеннолетних. В основном бунтовщики набирались из отбросов польского населения, но среди них нашлось и некоторое количество неизвестных, говоривших по-русски. Новое «Время», комментируя погром, особо указывало на дружеское отношение польских хулиганов к русским вообще и к офицерам и солдатам в частности — отношение довольно подозрительное, учитывая закоренелую ненависть поляков к русским, особенно по отношению к военному и официальному классу. Кое-где солдаты сами напивались в разрушенных салунах и принимали участие в грабежах еврейского имущества.

Польские патриоты из высших слоев общества были потрясены этой попыткой устроить варварский русский погром в Варшаве. В обращении, которое представители польской интеллигенции обратились к народу не позднее, чем на второй день погрома, они решительно протестовали против отвратительных сцен, позоривших столицу Польши. Точно так же действовал архиепископ Варшавский, и католические священники часто маршировали по улицам с крестами в руках, призывая толпу разойтись. Интересно отметить, что во время погрома варшавский генерал-губернатор отказался выполнить просьбу ряда поляков, обратившихся за разрешением на организацию гражданской гвардии, взяв на себя обязательство восстановить порядок в городе. В течение одного дня. Казалось бы, официальный погромный ритуал не допускал ни малейших изменений. Беспорядки должны были проходить по установленному распорядку, чтобы не нарушить гуманной заповеди: «два дня граби, а в третий день покойся». Очевидно, кто-то был заинтересован в том, чтобы столица Польши повторила опыт Киева и Одессы и в том, чтобы «культурные поляки» не отстали от русских варваров, чтобы убедить Европу, что погром не был исключительно Российское производство.

На самом деле был достигнут противоположный результат. Мятежные события в Варшаве, завершившие погромный цикл 1881 г., произвели на Европу и Америку гораздо более сильное впечатление, чем все предшествующие погромы, по той причине, что Варшава находилась в тесных торговых отношениях с немедленное влияние на европейский рынок.

Гражданский Новый 1882 год застал евреев России в угнетенном состоянии духа: они были под свежим впечатлением от бесчинств в Варшаве и были обеспокоены слухами о новых мерах притеснений. Страдания еврейского народа не только не усмирили антиеврейскую ярость правительства, но лишь способствовали ее раздуванию. «Тебя оскорбили, ergo ты виноват» — такова была логика правящих сфер России. Официальный историк того периода достаточно честен, чтобы признать, что «вынужденная роль защитника евреев от русского населения тяжким бременем тяготила правительство ". Прочитав отчет варшавского генерал-губернатора за 1882 год, в котором говорилось о подавлении антиеврейских выступлений военной силой, Александр III. добавил следующее примечание на полях: «Это печальная вещь во всех этих еврейских беспорядках».

Те из русских евреев, которые могли смотреть дальше вперед, не замедлили осознать последствия, к которым должно было привести такое враждебное отношение господствующих классов. Люди с менее чувствительным складом ума сочли необходимым узнать у самого правительства о будущем евреев и получили недвусмысленные ответы. Так, в январе 1882 г. доктор Оршанский, брат известного публициста, обратился по этому поводу к графу Игнатьеву и был уполномочен опубликовать следующее заявление:

Западная граница открыта для евреев. Евреи уже в полной мере воспользовались этим правом, и их эмиграция ничем не затруднена. Что касается вашего вопроса о переселении евреев в глубь России, то Правительство будет, конечно, избегать всего, что может еще больше осложнить отношения между евреями и коренным населением. По этой причине, сохраняя черту еврейской оседлости нетронутой, я уже предложил Еврейскому комитету

, чтобы указать те местности, которые, будучи малонаселенными и нуждающимися в колонизации, могли допустить поселение еврейского элемента... без ущерба для первоначального населения.

Этот ответ всемогущего министра, опубликованный в виде специального приложения к еврейскому еженедельнику «Рассвет», усилил панику среди евреев России. Евреям публично было заявлено, что правительство желает от них избавиться и что единственное «право», которое им должно быть предоставлено, — это право покинуть страну; что нельзя надеяться на расширение черты оседлости и что только в случае крайней необходимости правительство позволит группам евреев колонизировать непригодные для жизни степи Средней Азии или болота Сибири.

Сведущие люди располагали гораздо более серьезной информацией: они знали, что Еврейский комитет при Министерстве внутренних дел готовил чудовищный план сокращения самой территории черты оседлости путем изгнания евреев из деревень и изгнания их в перенаселенные города.

Душа еврейского народа была полна печали, и все же не было возможности публично протестовать в стране политического рабства. Евреи были вынуждены прибегнуть к старой средневековой форме национального протеста, изливая свои чувства в синагоге. Многие еврейские общины, похоже, пришли к соглашению о том, чтобы объявить 18 января днем траура, который будет отмечаться постом и проведением религиозных служб в синагогах. Эта публичная траурная церемония произвела особенно сильное впечатление в Санкт-Петербурге. В назначенный день все еврейское население российской столицы с его многочисленными евреями-профессионалами собралось в главной синагоге и в других молитвенных домах, читая гимны вечного еврейского мученичества Селихот. В главной синагоге раввин произнес речь о преследованиях евреев.

Когда проповедник, — рассказывает очевидец, — начал прерывистым голосом представлять нынешнее положение еврейства, один протяжный стон, исходивший как бы из одной груди, вдруг вырвался и наполнил синагогу. Плакали все — старики, молодые, бедняки в длинных одеждах, элегантные денди, одетые по последней моде, государственные служащие, врачи, студенты, не говоря уже о женщинах. Минуты две-три раздавались эти истошные стоны, этот крик общей печали, исходивший из еврейского сердца. Раввин не смог продолжить. Он встал на кафедру, закрыл лицо руками и заплакал, как ребенок.

Подобные политические демонстрации в присутствии Всевышнего прошли в те же дни во многих других городах. В некоторых местах евреи соблюдали трехдневный пост. Повсеместно отчужденная от иудаизма студенческая молодежь принимала участие в народном трауре, полная предчувствия, что и ему суждено пережить десятилетия печалей и слез.

Политический протест, который не мог быть произнесен в России, вскоре должен был быть услышан в Англии. В те самые дни, когда русские евреи плакали в своих синагогах, их английские единоверцы совместно с видными английскими политическими деятелями устраивали митинги возмущения против ужасов русской юдофобии. Уже раньше, вскоре после варшавского погрома, лондонская «Таймс» опубликовала серию статей под заголовком «Гонения евреев в России», содержащих душераздирающее описание погромов 1881 г. — семитская политика русских правителей. Статьи произвели фурор. Перепечатанные в виде специального издания, выдержавшего в короткий срок три издания, они распространились далеко за пределы Англии. Вскоре раздались многочисленные голоса, требующие дипломатического заступничества в пользу угнетенных евреев и призывающие к организации материальной помощи жертвам погромов.