После захвата призывников-евреев отправляли в призывную тюрьму, где они содержались под стражей до экзамена на призывном пункте. Призванных несовершеннолетних передавали особому офицеру для отправки в места назначения, в основном в восточные губернии, включая Сибирь. Ибо надо заметить, что кантонисты были размещены почти поголовно в окраинных русских губерниях, где их можно было воспитывать на безопасном расстоянии от всех еврейских влияний. Несчастных жертв, призванных в армию и депортированных в эти далекие края, родственники оплакивали как погибших. В осенний сезон, когда рекрутов призывали и депортировали, улицы еврейских городов оглашались стонами. Малолетних кантонистов запихнули в фургоны, как овец, и партиями увезли под военным конвоем. Когда они прощались со своими близкими, это было в течение четверти века; в случае детей это было на более длительный срок, слишком часто это было прощание на всю жизнь.
О том, как везли этих несчастных юношей к местам назначения, мы узнаем из описания Александра Герцена, случайно встретившего в своем вынужденном путешествии по Вятке в 1835 г. партию еврейских кантонистов. На одной из почтовых станций в какой-то В богом забытом селе Вятской губернии его встретил конвойный офицер. Между ними завязался следующий диалог:
«Кого вы несете и в какое место?»
— Ну-с, видите ли, собрали кучку этих проклятых еврейских мальчишек лет восьми-девяти. Наверное, они для флота, но откуда мне знать? Пермь. Теперь перемена. Нам велят гнать их в Казань. Они у меня были на руках верст сто или около того. Офицер,который мне их сдал, сказал мне, что они ужасно неприятны. Третья часть они остались в пути (при этом офицер указал пальцем на землю). Половина из них не доедет до места назначения», — добавил он.
— Эпидемии, что ли? — спросил я, взволнованный до глубины души.
— Нет, не то чтобы эпидемии, а просто мрут, как мухи. Ну, знаете, эти еврейские мальчики такие тщедушные и нежные. Они не могут десять часов мешать грязь, с сухарями на жизнь. Опять везде чужие люди, ни отца, ни матери, ни ласки. Ну что ж, только кашель слышишь, и мальчишка мертв. Здравствуй, капрал, вылезай, мелюзга!
Малышей собрали и выстроили в военный строй. Это было одно из самых ужасных зрелищ, которые я когда-либо видел.
Бедные, бедные дети! Мальчишки лет двенадцати-тринадцати умудрялись как-то встать, а малыши восьми и десяти лет... Никакая кисть, какой бы черной она ни была, не могла передать на холсте ужас этой сцены.
Бледные, измученные, с испуганными взглядами, так стояли они в своих неудобных, грубых солдатских мундирах, с накрахмаленными, поднятыми воротничками, устремляя невыразимо беспомощный и жалостливый взор на гарнизонных солдат, грубо обращавшихся с ними. Белые губы, синие морщинки под глазами предвещали лихорадку или простуду. И эти бедные дети, без заботы, без ласки, под ветром, который беспрепятственно дует с Северного Ледовитого океана, шли на смерть. Я схватил офицера за руку и со словами: «Береги их!» бросился в свою карету. Мне хотелось всхлипнуть, и я знал, что не могу совладать с собой...
Великий русский писатель видел еврейских кантонистов на дороге, но ничего не знал о том, что случилось с ними потом, в нишах бараков, куда их загнали. Эта страшная тайна была раскрыта миру позднее немногими выжившими среди этих замученных еврейских детей.
Прибыв к месту назначения, малолетних призывников поместили в кантонистские батальоны. «Подготовка к военной службе» началась с их религиозного перевоспитания в руках сержантов и унтер-офицеров. Ни о каких средствах не забывали до тех пор, пока считалось справедливым привести детей к купели для крещения. Власти воздерживались от дачи формальных указаний, предоставив все усердию офицеров, знавших пожелания начальства. Сначала детей отправляли для духовного наставления к местным греко-православным священникам, чьи усилия, однако, почти во всех случаях оказывались безрезультатными. Затем их взяли в свои руки сержанты и капралы, принявшие военные методы убеждения.
Эти жестокие солдаты изобрели всевозможные пытки. Излюбленным приемом было заставить кантонистов опуститься на колени вечером, после того как все легли спать, и держать в таком положении сонных детей часами. Согласившихся крестить отправляли в постель, отказавшихся продержали всю ночь, пока они не падали от изнеможения. Продолжавших держаться детей пороли и под видом гимнастических упражнений подвергли всевозможным пыткам. Тех, кто отказывался есть свинину или обычные щи, приготовленные на сале, избивали и оставляли голодать.
Других кормили соленой рыбой, а потом запрещали пить, пока малыши, мучимые жаждой, не согласились принять христианство.
Большинство этих детей, не выдержав причиняемых им мук, спасались крещением. Но многие кантонисты, особенно в более зрелом возрасте (от пятнадцати до восемнадцати лет), переносили свою мученическую смерть с героическим терпением. Избитые почти до беспамятства, с исполосованными плетями телами, измученные до изнеможения голодом, жаждой и бессонницей, отроки снова и снова заявляли, что не изменят вере своих отцов. Большинство этих строптивых юношей были вывезены из казарм в военные госпитали, чтобы их освободила добрая смерть. Лишь немногие остались живы.
Наряду с этим пассивным героизмом были случаи показательного мученичества. Один такой случай сохранился в народной памяти. Рассказывают, что во время военного парада в городе Казани начальник батальона выстроил всех еврейских кантонистов на берегу реки, где стояли греко-православные священники в своих облачениях, и все было готово к бою. обряд крещения. На команду прыгнуть в воду мальчишки отвечали по-военному: «Есть, есть!» После чего они нырнули и исчезли. Когда их вытащили, они были мертвы. Однако в большинстве случаев эти маленькие мученики страдали и умирали бесшумно, во мраке гауптвахт, казарм и военных госпиталей. Они усыпали своими крохотными телами дороги, ведущие в окраины Империи, а те, кому удалось туда добраться, медленно угасали в казармах, превращенных в инквизиционные подземелья. Это мученичество детей, происходящее в военной среде, представляет собой уникальное явление даже в обширных анналах еврейского мартирологии.
Таков был удел малолетних кантонистов. Что же касается взрослых рекрутов, призванных в армию в обычном призывном возрасте (18-25 лет), то их обращение в христианство не проводилось такими же прямыми методами, но судьба их была ничуть не менее трагичной с момента призыва. их пленение до конца их тяжкой двадцатипятилетней службы. Юношей, не знавших русского языка, отрывали от хедер или ешибы, часто от жены и детей.
Из-за модных тогда ранних браков большинство молодых людей в возрасте восемнадцати лет женились. Грядущая разлука на четверть века, к которой добавлялась опасность солдатского отступничества или гибели в дальних краях, часто нарушали родственные связи. Многие рекруты, прежде чем начать военную карьеру, разводились с женами, чтобы не обрекать их на вечное вдовство.
В конце 1834 г. среди еврейских масс стали распространяться слухи о готовящемся к изданию законе, запрещающем ранние браки, но освобождающем от воинской повинности тех, кто вступил в брак до обнародования закона. Возникла паника. Повсюду проявлялась лихорадочная поспешность при женитьбе мальчиков от десяти до пятнадцати лет на девочках столь же нежного возраста. В течение нескольких месяцев в каждом городе появились сотни и тысячи таких пар, брачные отношения которых часто сводились к игре с орехами или костями. Недоразумение, вызвавшее эту бессмысленную матримониальную панику или бехолох[84], как ее потом называли в народе, было устранено изданием 13 апреля 1835 г. нового «Положения о евреях». Правда, в новом законе содержался пункт, запрещавший браки до восемнадцатилетнего возраста, но он не давал никаких привилегий тем, кто уже вступал в брак, так что единственным результатом «бехолох» было увеличение числа семей, ограбленных путем призыва на военную службу. Их головы и сторонники.
