Таким образом, закон и жизнь постоянно противоречили друг другу, жизнь превращала закон в фикцию всякий раз, когда он противоречил ее требованиям, а закон наносил ответные удары, время от времени нанося жизни.
Миллион евреев вдавливался в восемь миллионов туземного населения, как клин, который, войдя однажды, уже не мог сдвинуться с места. Ибо, заняв первоначально пустующее место торгового сословия, евреи на протяжении многих веков служили, так сказать, связующим звеном между двураздельной нацией дворян и крепостных. Теперь новый клин, христианский средний класс, пытался вытеснить еврейский элемент, но потерпел неудачу в своих усилиях. Ибо еврейское население неразрывно сплелось с экономическим организмом Польши, оставаясь при этом чуждым ее национальным и духовным устремлениям. Такова была трагическая сторона еврейского вопроса в Польше периода разделов.
Глубоко потрясенная катастрофой 1772 г., Польша принялась за реформы как за средство спасения. Она стремилась искупить свои старые грехи и начать новую жизнь. Здесь она оказалась лицом к лицу с еврейской проблемой: огромное и компактное население разного происхождения и вероисповедания, с автономной общинной жизнью, с отдельным языком, со своими обычаями и нравами, было рассеяно по всему королевству. и переплетается со всеми отраслями экономической деятельности. Это обособленное население, которое польское законодательство не меньше, чем надменность дворянства и нетерпимость церкви отчуждали от политической и гражданской жизни, сохранилось как пережиток старого порядка, который теперь шатался к своему падению. Правящий класс, вызвавший такое положение вещей, естественно, не хотел признавать своей ответственности за разложение Польши, и поэтому вина была возложена на плечи евреев, несмотря на то, что их положение было лишь продукт общей кастовой структуры нации. И когда в порыве раскаяния Польша начала копаться в своем прошлом, она обнаружила, что одним из ее «грехов» был еврейский вопрос, и она стремилась его решить.
В этот момент представились два решения. Одна была репрессивного характера, пронизанная старым духом дворянства и духовенства. Другая имела сравнительно либеральный характер и несла на себе отпечаток политики «принудительного просвещения», проводимой австрийским императором Иосифом II. Первая нашла свое выражение в парламентском проекте Замойского (1778—1780); последнее было представлено предложениями Бутримовича и Чацкого, которые внесли их на либерально настроенный Четырехлетний сейм в 1789 году.
Один из польских историков справедливо замечает, что «знаменитый экс-канцлер [Андреас Замойский ] разработал этот закон скорее с целью избавиться от евреев, чем добиться их слияния с национальным организмом [Польши]». Проект Замойского носит полуканцелярский и полубюрократический характер. Евреям предоставить право проживания в тех городах, в которые они были допущены по прежним соглашениям с муниципалитетами, а другие места открыть им только для временных посещений, для посещения базаров и ярмарок. В городах евреи должны селиться на отдельных улицах, вдали от христиан. Каждый взрослый еврей должен явиться в местную администрацию и предъявить удостоверение о том, что он является либо торговцем, владеющим имуществом минимальной стоимостью в тысячу гульденов, либо ремесленником, арендатором или земледельцем. Те, кто не может доказать свою принадлежность к одной из этих четырех категорий, обязаны покинуть страну в течение года. В случае отказа от выезда добровольно они подлежат аресту и отправке в исправительное учреждение. Более того, автор проекта, повторяя старые церковные предписания, предлагает лишить евреев тех финансово-экономических функций, таких как сдача в аренду коронных земель, государственные контракты и сбор доходов, в которых они могли бы осуществлять некоторую форму контроль над христианами. По той же причине евреям запрещается иметь христианскую помощь и т.д. Принудительное обращение евреев должно быть отвергнуто; тем не менее, уже обращенные должны быть удалены из их старой среды, и им не разрешается даже видеть своих бывших единоверцев, кроме как в присутствии христиан.
Католическое духовенство так понравилось проекту Замойского, что архиепископ Плоцкий подписал его. Подкрепившись церковной и полицейской охраной, Замойский был волен отдать скудную дань духу времени, включив в свой проект принцип неприкосновенности личности и имущества еврея. После связывания еврея по рукам и ногам этими драконовскими правилами действительно не было необходимости оскорблять его дальше.
Совершенно иную позицию занимает анонимный автор польского памфлета, появившегося в Варшаве в 1782 г. под названием «О необходимости еврейских реформ в землях польской короны». Писатель, маскирующийся под псевдонимом «Безымянный гражданин», выступает против регрессивных мер, за законодательство утилитарно-просвещенческого характера. Что касается еврейской религии, то он готов оставить евреям свои догмы, но считает необходимым бороться с их «вредными религиозными обычаями», такими как большое количество праздников, диетические законы и т. д. По его мнению, важно ограничить их общинную автономию, ограничив ее религиозными вопросами, чтобы евреи не образовали государство в государстве. Чтобы стимулировать слияние евреев с польской нацией, их следует заставить использовать польский язык в своих деловых отношениях, отказаться от идишского языка и запретить печатать книги на иврите или ввозить их из-за границы. Что касается экономической стороны, то евреям следует запретить содержать постоялые дворы и продавать в них спиртные напитки, оставив им открытыми только ремесла, честный бизнес и земледелие. Таким образом, проект «Безымянного гражданина» стремится сделать евреев «безобидными» путем принудительного объединения, точно так же, как предыдущий проект Замойского пытался достичь той же цели путем принудительной изоляции. После «безобидного» еврея можно признать достойным получения равных прав со своими христианскими согражданами.
Нетрудно разглядеть в этом проекте влияние политики Иосифа II, который аналогичным образом стремился произвести «улучшение» еврея посредством принудительного просвещения и его слияния с местным населением в качестве предварительного условия для достижения им равноправия. права. Создается впечатление, что проект был встречен дружелюбно в прогрессивных кругах польского общества, воодушевленных идеями восемнадцатого века. Анонимный памфлет появился во втором издании в 1785 г., а третье издание было опубликовано в 1789 г. Бутримовичем, депутатом Четырехгодичного сейма, добавившим свои комментарии. Через год Бутримович извлек из своего издания проект еврейской реформы и представил его комитету сейма, который тогда заседал в разгаре Великой французской революции.
Что касается внутренней жизни этой еврейской массы в миллион душ, то она являет то же печальное зрелище распада. Социальная гниль среды, яд разлагающегося тела Польши, проникли в еврейскую жизнь и стали подтачивать ее некогда столь прочно укоренившиеся устои. Общинная автономия, которая была опорой общественной еврейской жизни, безошибочно разваливалась. В юго-западной области, в Подолии, Волыни и Галиции, — последняя была аннексирована Австрией, — она была разрушена великим религиозным расколом, произведенным хасидизмом. Кахальская организация шаталась к своему падению либо из-за разделения общины на две враждебные фракции, хасидов и миснагдим, либо из-за инертности хасидского большинства, которое, слепо подчиняясь велениям цадиков, было неспособно социальная организация. На северо-западе, в Литве и Белоруссии, ставшей русской провинцией, партия раввинов, шедшая рука об руку с кагалскими властями, превосходила силы хасидизма. Тем не менее организация «Кагал» была заражена общим процессом вырождения, охватившим всю страну в период разделов. Еврейская плутократия последовала примеру польских сковородок в эксплуатации бедных рабочих масс. Раввинат, как и польское духовенство, обслуживал богатых. Светская и церковная олигархия, контролировавшая кагал, подвергала общину возмутительно несоразмерному начислению государственных и общинных налогов, возлагая основное бремя на бедные классы и тем самым ставя их на грань разорения. Парнасимов, или надзирателей общины, а также раввинов иногда признавали виновными в растратах, ростовщичестве и шантаже.
