Раздавшиеся в дверях редкие хлопки вынудили меня подпрыгнуть на месте и стремительно развернуться, так что я чуть не слетела со стула на пол. Я ожидала увидеть на пороге Анабелл, но вместо неё, к моему удивлению, там стоял тот самый джентльмен, которого чуть не переехал сэр Перси. Он был всё ещё бледен, но уже вполне пришёл в себя. Ссадина на лбу была аккуратно промыта, а костюм местами испачкан после падения на грязную мостовую, но всё равно джентльмен явно принадлежал к состоятельным кругам. Хотя на аристократа он, пожалуй, похож не был… Джентльмен был уже немолод, лыс, но с бакенбардами, которые переходили в густые усы и бороду. На носу у него сейчас было пенсне, которого я не заметила сразу, и которое уцелело после происшествия на улице. На меня джентльмен смотрел с таким восторгом, что мне невольно захотелось подняться и раскланяться, как в театре.

– Прошу прощения, что прервал ваше уединение, мисс, будучи непредставленным, – очень искренне извинился гость.

– Ничего страшного, – отозвалась я, и только после этих слов подумала, что благовоспитанной девице девятнадцатого века следовало бы высказать своё «фи» на такое бесцеремонное вторжение, но я пока продолжала мыслить категориями своего времени. – Как вы себя чувствуете, сэр?

– Гораздо лучше, мисс, гораздо лучше. Благодарю вас. Уверяю вас, этот инцидент не стоит вашего беспокойства. Однако, мисс, не могу не заметить – ваш голос… завораживает. Он поистине прекрасен! Я уже много лет не слышал столь чудесного исполнения!

В его последних словах зазвучал настоящий восторг, и я смутилась, про себя подумав, что напрочь забыла закрыть дверь музыкальной комнаты, так что моё пение наверняка донеслось и до первого этажа.

– Вы очень добры, сэр.

– Мистер Хогарт! – на лестнице послышались быстрые решительные шаги, и на пороге возникла Анабелл. Увидев нас вдвоём, она неодобрительно поджала губы, и я вспомнила об очередном правиле викторианцев – не оставлять незамужнюю девушку наедине с мужчиной.

Джентльмен же лишь виновато развёл руками:

– Приношу свои извинения, мисс Грэм. Пение молодой мисс просто обворожительно. Ах, как жаль, что она аристократка! И к тому же не замужем!

– Мистер Хогарт! – возмутилась Анабелл. Даже мне последнее замечание пострадавшего показалось странным, но Анабелл словно по-прежнему играла роль чопорной гувернантки, хотя прекрасно поняла, к чему относилось это замечание.

– Что вы имеете в виду, сэр? – прямо спросила я, смягчив вопрос вежливой улыбкой. Но ответила мне неожиданно Анабелл:

– Мисс Барнс, позвольте представить вам мистера Хогарта – директора театра на Друри-Лейн. Он же главный режиссёр. Мистер Хогарт, это мисс Барнс, дочь сэра Реджинальда Барнса.

Судя по лицу гостя, моё имя ему ни о чём не говорило. Я же сама с интересом его разглядывала. Директор театра? Это что-то новенькое после моих здешних знакомых благородного происхождения…

– К сожалению, наш театр переживает сейчас не самые удачные времена, – печально вздохнув, сообщил мистер Хогарт и сложил пухлые ладони на животе. – Но мы стараемся, как можем. Ах, мисс Барнс, ваш голос не должен пропадать в музыкальных комнатах! Другие тоже должны знать об этом сокровище! Ах, если бы только вы могли…

– Мистер Хогарт, вы переступаете черту… – опять строго начала Анабелл, но я не дала ей договорить, поскольку всё никак не могла взять в толк, что он имел виду.

– Прошу прощения, сэр, но о чём вы говорите?

– О вашем таланте, разумеется! – пылко вскричал он. Директор так разволновался, что вытащил носовой платок в синюю клетку и вытер лоб и щёки. – С таким голосом вы должны выступать на сцене! Ах, мисс Барнс, если бы вы были актрисой, наш театр снова стал бы знаменитым и востребованным!

Я невольно улыбнулась, приняв его слова за милую шутку.

– Благодарю за лестные слова, сэр, но у меня нет актёрского таланта. Я не умею играть.

– Вам и не было бы необходимости играть в спектакле! – лицо директора театра стало мечтательным – он явно ушёл в свои мысли и нас уже не замечал. – Только представьте: конец первого действия. Антракт. Зрители скучают, дожидаясь продолжения. И тут появляетесь вы. Публика поначалу теряется, не понимая, что происходит и чего ждать. И тут вы начинаете петь. Исполняете что-нибудь весёлое и быстрое или же грустное и торжественное – в зависимости от пьесы. Все заворожены, восхищены вашим исполнением. Зрители будут в восторге.

Я представила себе рисуемую мистером Хогартом картинку. Внезапно она показалась мне вполне интересной, захватывающей и – что самое невероятное – не такой уж фантастической. Но в следующий миг раздалось язвительное покашливание, и я обнаружила, что Анабелл смотрит на меня с выражением, исполненным глубокого скепсиса.

– При всём уважении, мистер Хогарт, мисс Барнс – леди. К тому же, в скором времени она станет графиней. Ей не подобает петь на сцене.

– А почему нет? – вдруг спросила я, приложив все силы, чтобы вопрос не прозвучал вызывающе. Но напоминание о приближающемся браке оказалось уж очень неприятным, и какая-то часть меня отчаянно пожелала выразить протест.

Анабелл же, кажется, едва удержалась, чтобы не отвесить мне подзатыльник, но взяла себя в руки.

– Как вы себе это представляете? – язвительности в её голосе хватило бы на троих. – Вы в трауре!

– Он почти закончился.

– Вас могут узнать!

– Нет, если надеть маску или хотя бы наложить грим! Мы же говорим о театре!

– Благовоспитанные девицы благородного происхождения не поют на сцене!

Судя по решительности в голосе, это был самый веский аргумент в её арсенале. Отвечать на эту реплику вслух я не стала, но Анабелл по моему красноречивому взгляду и так прекрасно догадалась, что я хотела сказать.

«А я не благовоспитанная девица благородного происхождения».

Она шумно выдохнула, потому что возразить здесь было нечего, и только продолжала буравить меня осуждающим взглядом, а мистер Хогарт, с интересом слушая нашу перепалку, даже сделал шаг назад, чтобы не попасться разгневанной компаньонке под горячую руку. Но, кажется, идея с привлечением меня к театральному искусству действительно захватила его, потому что он миролюбиво заметил:

– Разумеется, я не смею настаивать, но, мисс Грэм, должен заметить, что ваша подопечная права в одном. Мы сможем гарантировать ей полное инкогнито. Я прекрасно понимаю, что огласка никому не нужна, и готов приложить все усилия, чтобы мисс Барнс чувствовала себя комфортно.

Анабелл метнула в него такой испепеляющий взгляд, что он поспешно добавил, вновь хватаясь за платок, и торопливо засеменил назад:

– Но, полагаю, что данный вопрос требует более глубокого обдумывания… Возможно, будет лучше, если я вас покину… Не смею больше вам мешать… Но в любое время я жду вас в театре для обсуждения деталей! И от всей души благодарю вас за ваше гостеприимство!

Он откланялся и почти бегом удалился. Анабелл дождалась, пока шаги директора и режиссёра смолкнут на лестнице, а затем закрыла дверь в музыкальный салон и повернулась ко мне. Руки скрещены на груди, тонкие ноздри раздулись от негодования, в глазах – праведный гнев.

– Что ты творишь?!

– Ничего особенного, – мрачно заявила я, приготовившись с боем отстаивать своё мнение. – Только я не могу больше безвылазно сидеть здесь и подчиняться дурацким правилам, от которых в моём времени не останется и следа!

– По-твоему, лучший способ что-то изменить – это поставить под удар своё доброе имя и репутацию?!

– Это не мои имя и репутация, Анабелл, – тихо напомнила я. – Я не мисс Барнс.

– Но жить тебе в её шкуре! – грубо парировала Путешественница, и на это возразить мне было нечего.

Какое-то время мы молчали. Спустя несколько секунд я увидела, как злость на её лице сменяется задумчивостью.

– И как ты себе всё это представляешь? – наконец поинтересовалась она уже без прежней непримиримости.

Я задумалась. Предложение мистера Хогарта, поначалу выглядевшее совершенно абсурдным и нереальным, внезапно показалось не таким уж невероятным.