На следующее утро я, прихватив с собой папку с фотографиями рун и их толкованием, отправилась на Пэлл-Мэлл. Поскольку мероприятие было серьёзным и носило научный характер, я не слишком долго раздумывала над выбором одежды, надев привычные джинсы, кеды и кожаную куртку поверх чёрной водолазки. Образ слегка оживляли серьги и традиционные кольца, к которым из всех видов украшений я почему-то испытывала особую страсть. Из зеркала на меня смотрела высокая девушка, довольно красивая, согласно моей собственной оценке, но в общем и целом – ничего примечательного. Впрочем, вероятнее всего, я льстила самой себе самым бессовестным образом. Тёмно-рыжие волосы я оставила распущенными – они хорошо смотрелись на фоне чёрной кожи куртки – но больше абсолютно ничего во мне взгляд не цепляло. Фигура была обычной, со своими достоинствами и недостатками, и из толпы я совершенно не выделялась. Если сравнивать меня с литературными героинями, то я скорее Мелани Гамильтон, но уж точно не блистательная Скарлетт О'Хара.

Ехидному мысленному голосу, заявившему, что я сама не прикладываю никаких усилий к тому, чтобы хоть как-то это изменить, я велела заткнуться и отправилась на конференцию.

Народу в офисе «Искателей» сегодня набралось очень много, и небольшой конференц-зал на втором этаже был забит до отказа. Учёные приветливо здоровались друг с другом и рассаживались, обсуждая погоду и обмениваясь парой слов о собственных научных исследованиях. Кто-то из молодых ребят настраивал проектор и подключал микрофон. В толпе я заметила Патрика, общавшегося со своим заместителем, а потом меня окликнули Шарлотта, Алекс и Мартин, подыскавшие себе удобные места в середине зала в боковом ряду у стены. Я начала пробираться к ним, попутно здороваясь со знакомыми и замечая, что в зале сегодня присутствовали не только «Искатели». Похоже, в этом году решили пригласить кого-то из других обществ, хотя я ни минуты не сомневалась, что все приглашённые «со стороны» были тщательно проверены Патриком, чтобы допустить их на наше мероприятие, где обсуждалось сверхъестественное. Что ж… Пусть редко, но посторонних в «Общество Искателей» всё же пускали, и на моей памяти ещё ни разу никто не выбегал из офиса с криками: «Что за ужас тут творится?!»

Наконец все расселись по своим местам, разговоры стихли. Вперёд вышел Патрик, дружелюбно обратившись к залу, приветствуя и «Искателей», и дорогих гостей, а затем произнёс какие-то вступительные слова. Мартин тем временем шёпотом делился, в каком порядке будут выступать докладчики, и называл темы их выступлений. Шарлотта торопливо дописывала на телефоне сообщение байкеру Тому – в зале выключили почти весь свет, оставив освещённой лишь переднюю часть, где стояло возвышение с микрофоном, и дисплей её телефона ярко светился. Затем Патрик объявил первого выступающего, и конференция потекла своим чередом.

Некоторые выступления я слушала с интересом, на некоторых начинала клевать носом. Пока не прозвучало ничего такого, что показалось бы особенно подозрительным и необычным, за исключением тех фактов, о которых мы уже были осведомлены. По всему выходило, что для прочих «Искателей» прошлый год прошёл сравнительно спокойно. Сейчас все, конечно, заинтересовались погодными изменениями, происшествием на историческом вечере, но о том же жертвоприношении в Кранли не было сказано ни слова – видимо, Патрик приложил все силы, чтобы эта тема осталась закрытой.

Час спустя с докладом вышел сам Патрик. Из его вводного слова я поняла, что не ошиблась, и рассказывать он собирался именно о рунах в Оствике. Но когда я уже приготовилась скучать следующие двадцать минут – вряд ли бы он рассказал об этих рунах что-то, чего ещё не знала бы я, – глава «Искателей» внезапно объявил:

– А сейчас я бы попросил своих помощников подняться и выйти сюда. Они видели руны собственными глазами и смогут вам рассказать подробно, чтобы вы услышали историю из, так сказать, первых уст.

Не ожидая такого фокуса от начальника, мы с Шарлоттой в первый момент зависли, не сообразив, чего от нас хотят, так что поднявшиеся первыми Алекс и Мартин были вынуждены нас подтолкнуть, поскольку мы загораживали им проход. Деваться было некуда и, обречённо переглянувшись, мы с подругой встали и пошли к Патрику, аккуратно передвигаясь по узким рядам. Я едва не забыла папку с бумагами на своём сиденье. Пока мы шли, Патрик представил нас присутствующим, а на экране за его спиной тем временем возникли снимки Шарлотты, сделанные тем памятным утром в низине у Оствика.

А вот когда мы наконец-то дошли и остановились рядом с Патриком, и тот передал слово нам, я неожиданно осознала, что основную речь надлежит сказать мне, поскольку определением значения этих символов занималась именно я. Мою догадку подтвердил и отчётливый тычок наманикюренным ноготком Шарлотты мне в спину. Я неохотно вышла вперёд и поднялась на кафедру с микрофоном. Она стояла очень неудачно, попадая в луч проектора, передававшего изображение на экран, и я оказалась ослеплена ярко-белым светом. Разложив перед собой записи, я сперва медленно, а потом всё увереннее начала рассказывать о рунах и их значении. Вообще, выступать перед публикой я ненавидела и всю жизнь подозревала у себя боязнь сцены, но сейчас мне сильно облегчало жизнь то, что из-за бьющего в глаза белого света зрителей я толком не видела. Пересказав им примерно то же самое, что уже не раз мы обсуждали с Патриком, я замолчала и уже хотела спуститься, но тут пошли вопросы из зала. Отвечать на них приходилось, лишь поворачиваясь на звук голоса, поскольку разглядеть говоривших по-прежнему не представлялось возможным.

– Можно ли сказать, что были использованы руны каких-то конкретных эттиров? – спросил кто-то особенно въедливый. Я только мысленно руками развела. Вот уж, нашёл до чего докопаться – до рода рун! Настолько дотошным на моей памяти был только заведующий кафедрой в моём университете, на которой я писала сначала диплом, а потом магистерскую диссертацию. Предъявив миллион претензий к самой научной работе, он под конец любил придраться, почему разделы книг в библиографии стояли в неправильном порядке.

– Из всех трёх. Конкретной системы нет, – тем не менее, ответила я.

– Чем были написаны руны? – спросила какая-то женщина.

– Об этом вам более подробно расскажет мистер Дрейк.

Я надеялась, что на этом можно с чистой совестью пустить к микрофону Мартина, но не успела отойти.

– Мисс Эшфорд! – при звуке этого голоса я почувствовала, как у меня внезапно ослабли пальцы, и бумаги выпали из рук обратно на стол.

Не может быть!

– Как вы считаете, могут ли руны Гебу, Хагалаз и Туризас в прямом смысле означать жертвоприношение, смерть и тёмные силы и, соответственно, иметь прямое отношение к тёмной магии? А также к смерти того несчастного в Кранли?

В голосе звучали слегка насмешливые нотки, и я едва не свалилась с возвышения.

В зале немедленно поднялся возмущённо-возбуждённый гул, словно кто-то снял крышку с улья. Наглое упоминание того, на что Патрик наложил строжайшее табу, взволновало всех, и зал словно немедленно разделился на два лагеря – одни твердили, что вопрос надо немедленно снять, а другие принялись с жаром обсуждать собственную точку зрения на тёмную магию вообще и смерть в Кранли в частности. Патрик безуспешно призывал всех к порядку, ребята рассматривали возмутителя спокойствия, а я на негнущихся ногах спустилась с возвышения и подошла к ним, чтобы наконец-то выйти из луча света. На суматоху в зале я не обращала никакого внимания. Голос! Этот голос я не перепутаю ни с чьим другим!

Глаза наконец-то смогли различать окружающую обстановку, и я немедленно уставилась в зал, отыскивая говорившего. Это было несложно, поскольку он оставался на ногах, поднявшись со своего места, когда задавал вопрос. Русые волосы сегодня были собраны в хвост, из-за чего он выглядел моложе и казался моим ровесником. На меня он смотрел с лёгкой усмешкой. Сегодня он был в брюках и рубашке, больше всего напоминая студента-выпускника, но уж никак не тёмного мага, которого разыскивала магическая полиция по подозрению в убийстве.