Греческое судно, уже набравшее ход, несется наперерез, заходя с левого борта. Опасно склонен надводный бивень-шпирон, способный протаранить нас, уже вполне различима угрожающе оскаленная львиная голова, венчающая сифон. Если он дотянется до нас, погибнем все, помощи ждать сейчас неоткуда…

– Артиллеристы, попробуйте достать его! Кормчий, сумеем уйти?

Жилистый и сухой грек с уже тронутыми сединой кудрями зло прокричал, коверкая древнерусские слова:

– Сейчас нет! Слишком быстро идут – у них попутный ветер!

– Тогда разворачивай корабль навстречу!

Я окинул взглядом экипаж либурны, словно впервые увидел окружающих нас людей. Увы, лучших абордажников из варягов и новгородцев мы перевели на собственные панфилы. Но помимо моих соратников с флагмана спаслось всего три человека – причем только один дурак, подобно мне, сохранил доспех. Остальные члены команды – это два десятка лучников, гребцы да сам кормчий, больше половины из них херсонские греки. Увы, я не слишком полагаюсь на них в бою. Остается десяток варягов и полтора десятка тмутараканских русов, злобно взирающих на приближающийся греческий корабль, словно бойцовские псы. Ну, эти точно не подведут!

– Княже…

Ростислав, напряженно вглядывающийся в приближающийся панфил и крепко стиснувший рукоять харалужного клинка, обернулся ко мне.

– Нам потребуется каждый меч.

Побратим свирепо и как-то злорадно ухмыльнулся:

– Ну хоть чем-то пригожусь! И, Андрей, флотом командовал ты, не спорю. Но схватку на корабле поведу я!

Что же, мне осталось лишь послушно поклониться…

Артиллеристы, отчаянно метавшие последние зажигательные снаряды, ни разу не попали – кормчий врага настоящий виртуоз, и перед каждым нашим броском он умудрялся чуть развернуть корабль. К слову, в этом нет ничего сверхъестественного – специальный дозорный располагался на носу панфила и кричал по готовности нашей катапульты к стрельбе. Этого оказалось достаточно, чтобы суетящиеся, не способные сдержать нарастающий страх греки промазали пять раз подряд. Впрочем, наш кормчий также выполнял свой маневр, сумев развернуть либурну навстречу византийцам – стрелять было действительно непросто. Расчет же вражеской катапульты промолчал – видимо, закончились снаряды.

– Братья! Нас меньше, так атакуем же первыми и сломим дух ромеев! Мертвые срама не имут, а кто уцелеет, будет до смерти ходить в моей личной дружине! Бей!

– Бей!!!

Рев трех десятков глоток бойцов абордажной команды раздался над палубой, вторя боевому кличу вождя. Между тем Ростислав, бросив очередной взгляд в сторону приближающегося панфила, зычно закричал:

– Щиты приготовить! Стрелами – бей!

Стоящие на носу воины послушно вскинули луки, и в этот же миг с византийского корабля взмыли в воздух десятки стрел. Я едва успел поднять свой щит, а вот наши застрельщики только-только спустили с тетивы свои смертельные снаряды, как в их плотную кучу врезались вражеские стрелы. Едва ли не половина воинов, пронзенные ими, дико вскричав, попадали на палубу, досталось и гребцам. Одна с чудовищной силой врезалась в мою защиту, едва не пробив дерево!

– Приготовились к атаке! Лучники, прячьтесь за бортами, воины – стена щитов!

Вскоре в центре палубы сформировался прямоугольник, со всех сторон укрытый круглыми щитами. Византийцы вновь и вновь отправляли стрелы в смертоносный полет, но те лишь ранили нескольких гребцов, да одного воина – настолько плотно мы сомкнули края защиты! Но вот корабли поравнялись, предварительно спрятав весла, – и в тот же миг в воздух с панфила взвились десятки абордажных крючьев.

– Как только притянут нас, атакуем клином! Андрей… – Ростилав помялся, но лучше моей кандидатуры (все же и броня, и харалужный клинок, и чекан из «небесного металла») действительно не сыскать. – Идешь на острие.

– Ясно! Радей и Георгий, держитесь рядом с князем!

Мои бездоспешные богатыри лишь согласно склонили головы, и в этот миг византийцы потянули за канаты «кошек», притягивая к себе либурну.

– Лучники, приготовились! Воины – бей!!!

– А-а-а!!!

Я бросился вперед, но уже на границе между судами тяжелый встречный толчок щит в щит отбросил меня назад – и я едва успел закрыться от свалившегося сверху, чуть изогнутого клинка-парамериона. Мощный удар разрубил топорище и пробил стальную окантовку защиты в пяти сантиметрах от головы. Но прежде чем противник освободил оружие, я присел на колени и с силой вонзил заостренный обрубок древка в бедро ниже кольчужной юбки. Византиец взревел от боли, и ударом щит в щит я опрокинул его назад, одновременно выхватив меч.

Движение, освободившее клинок из ножен, продолжилось атакой, встречной вражескому клинку. Харалуг свободно перерубил парамерион византийца, лишив его оружия, а обратное его движение пробило стальной шлем у виска врага. Свалив его, я все же сумел перейти борт корабля, принимая очередной удар на щит и яростно коля в ответ…

Едва ли мы устояли бы в этой рубке. Византийских воинов, набранных из какой-то регулярной тагмы (судя по доспехам и вооружению, а также выучке и яростному напору), оказалось чуть ли не вдвое больше. Не помогли нам и лучники, перебитые токсотами противника в первые же мгновения перестрелки. И лишь немного потеснив ромеев на борту панфила, мы завязли в их массе, начавшей к тому же всерьез давить навстречу. Вскоре на борту панфила нас осталось всего четверо против десятка бойцов врага – остальные потеснили русско-варяжскую дружину, и рубка теперь пошла на борту либурны.

– Бей!

Очередной раз я рублю навстречу парамериону противника, чуть подавшись вперед. Но атаку моего чудо-меча сбивает удар его соседа, нанесенный по плоскости харалуга. В следующий миг стоящий напротив враг протаранил меня щитом, отбросив на доски фальшборта, и при падении я выпустил из пальцев рукоять клинка.

– Бей…

Шепот срывается с моих губ, и я смежаю веки, мысленно представив перед собой Дали и Славку. Прощайте, мои любимые…

По лицу хлестнули капли чего-то горячего – и, открыв глаза, я увидел замершего передо мной врага с торчащим из груди наконечником дротика. На кожу мне попала кровь, брызнувшая из его пронзенной плоти, а в следующий миг противник завалился вперед, прижав меня к фальшборту немалым весом закованного в броню тела.

Над палубой панфила раздался яростный, гортанный касожский вой…

Битва завершилась через несколько часов, когда догорела разлитая химическая смесь и солнце начало клониться к закату. От гибели в рукопашном бою нас спас Асхар: до того расчетливый касог выжидал в тылу, не стремясь вести свою ладью в атаку на дромоны – фактически на верную смерть. Как, впрочем, и должно поступать полководцам, стремящимся руководить битвой… И в любом случае, несмотря на некоторое малодушие подобного поступка, именно то, что вожак касогов сохранил ладью и экипаж, в конечном счете спасло жизни нам с князем.

Все панфилы погибли при абордаже или в огне разлитой ими же химической смеси. С ними сгорели и экипажи прорвавшихся к врагу касожских ладей – всего пять кораблей храбрых горцев (не считая флагмана Асхара) сумело каким-то чудом выйти из битвы.

Дромоны в итоге сгорели все до единого, зажженные снарядами с либурн. Лишь один корабль вырвался из огненной ловушки, но, обугленный, с половинчатым экипажем, он не сумел набрать хода и был протаранен сразу тремя моими судами. Но и наша ударная эскадра сократилась вдвое, потеряв шесть построенных Калинником кораблей и оба панфила. Впрочем, взамен нам достался один целый, взятый на абордаж с помощью Асхара.

Да, мы победили флот Византии, потопили все ее корабли. Но какой ценой?! Пять тысяч касогов ушли со мной в поход, а к семьям вернутся лишь две с половиной сотни израненных воинов. Чудовищная, Пиррова победа! Нет, не так представлял я себе этот бой…

Июль 1067 г. от Рождества Христова

Тмутаракань, столица княжества.

Дворец Ростислава Владимировича