Денис почувствовал, как слабеет хватка мертвеца, но освободить руку пока не решался. Не верилось, что удалось… Не верилось… Удалось?

– Ты гений, – послышался сзади сдавленный шепот Юльки.

Эх, не лукавь, девочка. Если бы ты действительно так считала, то орала бы от радости во всю глотку, а не хрипела умирающим лебедем. Нет, ты тоже еще не веришь. До конца. Но очень хочешь.

«Рабочий материал» дернулся. Будто током шарахнуло.

Волна мелкой дрожи по мертвому телу… Должно быть, таков ответ на импульсы-приказы из командной машины Каравана. Умерший человек сопротивляется командам оператора? Демонстрирует свою… волю? Невероятно, но похоже на то.

Ох, как сейчас Кожин бьется над системой управления, тщетно пытаясь вернуть вышедшего из подчинения покойника в реальность «Мертвого рая». Незапланированная самоволка, да, Павел Алексеевич? Неувязочка? Сбой программы?

Денис всматривался в лицо бывшего начальника президентской Гвардии. Оно было уже другим, это лицо. Неживым, но другим, неуловимо другим. И не разглядеть так сразу, в чем перемена. И не понять…

Что происходит сейчас с мертвым человеком по фамилии Воронов? Что он видит, что ощущает? Расплывчатые образы? Смутные воспоминания? Плотную пелену тумана, в которой едва ворочаются плохо узнаваемые, но узнаваемые все же силуэты? Ускользающую нить… Ведущую вопреки всем законам мироздания куда-то… куда-то назад.

Нет, о том, что сейчас творится в душе прозревающего мертвеца, Денис не хотел даже думать. Да и что за чушь такая?! Какое прозрение, какая душа?! Откуда она у киборга, у машины из мертвой плоти и виртуального клубка нервных окончаний, раздражаемых извне. Или все-таки…

Все-таки ты чего-то не предусмотрел в своем долбаном эксперименте, Федеральный Полномочный посол Кожин Павел Алексеевич. Что-то ты невольно оживил вместе с телом и боевыми навыками «рабочего материала». Оживил, сам о том не подозревая.

Что-то, что жило и цеплялось за этот мир до последнего. Что незримо боролось за право существовать вместе со слабыми импульсами умирающей вселенной – непознанной системы, которую глупые людишки упрощенно именуют нервной. Что выдержало и сканирование, и перезапись. Что затаилось после смерти и неестественного воскрешения – ошарашенное и непонимающее. Что замерло, но не умерло. И что, наконец, проснулось, узнав… осознав, вспомнив себя перед экраном монитора.

– Господи, неужели он мыслит? – прошептала Юлька. – Думает? Сам?!

– Кажется, я догадываюсь, в чем дело, – тихо, непривычно тихо прозвучал ответ Волка.

Николай был поражен не меньше операторов, но соображалка у орга сейчас работала быстрее. И кажется, в нужную сторону.

– В чем? Дело? – озадаченно повторил Денис.

– Это… это… Побочный эффект это. Непредусмотренный, непредсказуемый.

– Побочный? Эффект? – Денис решил, что он медленно, но верно превращается в попугая.

– Думать – это тоже рефлекс, – сказал группировщик.

– Думать. Тоже. Рефлекс, – снова повторил Денис, пробуя слова на вкус и тщетно гоняясь за смыслом сказанного.

А осмыслить такое было нелегко. Сразу – не получалось.

– Особый рефлекс высшего порядка, присущий лишь человеческой природе, который ненароком разбудили эксперименты Кожина. Но в «Мертвом рае» этот рефлекс до сих пор был невостребованным. Не было нужного толчка. Раздражающего импульса. А ты, Денис, заставил этот рефлекс работать. Вот такие дела…

Денис удивленно взглянул на группировщика:

– Рефлекс? Работать? Думать. Рефлекс…

И – полная мешанина в голове.

– Погоди-погоди. По-моему, Кожин реанимировал лишь неосознанные действия человека.

– А размышляем мы осознанно? Да, мы можем обдумывать свои слова и поступки. Планировать же процесс мышления нам не дано. Мысли появляются сами по себе, вне зависимости от наших желаний. Разве мы думаем о том, как думать? Нет, это происходит непроизвольно. И слишком быстро – скорость мысли, знаешь ли… Хотя иногда возникают сбои, и наша мыслерождающая машина пробуксовывает. Вот как у тебя сейчас. Судя по выражению твоего лица, Денис, ты безуспешно пытаешься обмозговать какую-то словесную конструкцию. Какую, если не секрет?

Денис встряхнул головой. От такого свихнуться, на фиг, можно!

– Бред! Полный бред! Полнейший!

– А в состоянии ли ты был проследить за рождением и развитием этой короткой мысли? – напирал Николай. – Нет, потому что не ты ведешь ее, а она тебя. Думать – очень сильный рефлекс, Денис. Мысль возникает на внешнее раздражение – как болевая реакция, что заставляет отдергивать от огня обожженную руку. И чем сильнее раздражающий фактор…

Орг посмотрел на экран монитора. Файл «Демонстрация 1» демонстрировал…

– И если можно заставить мертвого человека видеть, слышать, ходить, бегать, драться, убивать, – продолжал Волк, – теоретически ведь могут возникнуть и условия для включения его мыслительного процесса. Неконтролируемого. Самопроизвольного.

– Кажется, Кожин проморгал великое открытие, – тихо подытожила Юла.

Денис высвободил наконец руку из захвата холодных пальцев (в этот раз по-настоящему холодных – не то что было прежде, когда он вытаскивал из ямы Юлькин «материал» – условно живой «учебный материал»). Медленно, осторожно потянулся к клавиатуре.

Мертвый человек не шевелился. Другое, совсем другое интересовало его теперь. Не моргая, не отрываясь он смотрел в экран монитора. «Демонстрацию 1» он смотрел. Словно загипнотизированный. Зомби словно. Да на зомби этот ходячий мертвец сейчас походил более, чем когда-либо.

Денис заново подключился к огнеметчику. Открыл окошко наблюдения за Трассой. Малюсенькое, – в самом углу экрана, чтобы не мешать необычному соседу в черной федеральной форме с распоротым рукавом. В конце концов, хрен с ним, со всем Караваном. А запустить огнеметную капсулу по кожинскои спарке можно и из такого миниатюрного окошка.

Нет, нельзя. Уже нельзя.

– Ублюдок! – скрипнул зубами Николай.

Хорошее у оргского пахана зрение! Тоже разглядел пустое шоссе. И сковырнутый бульдозерами горячий асфальт. И сами бульдозеры, увязшие в остывающей битумно-смолистой куче. И глубокие колеи на вскрытом участке дорожного полотна. И размазанные останки трех мертвецов, стоявших на пути Каравана.

Да, бульдозеры увязли, бульдозеры брошены. Зато остальные машины федеральной колонны уже удалились на безопасное расстояние. Далеко! Слишком далеко, чтобы гнаться или стрелять вслед. Кожин знает, когда делать ноги.

В тишине бункер-базы заверещал вызов голосовика. Неужели опять!

Денис подключил связь.

Голос у Кожина был тихим, глухим. И слабым. Говорил федеральный посол, будто и не прощался навсегда. Говорил так… словно сам с собой говорил.

И – фоном – гудение двигателя командной машины. Мощного движка мощной машины.

И – желание высказаться. Непременно. Обязательно. Желание поделиться сокровенными мыслями с тем, кто поймет…

– Я озадачен и огорчен, Денис. Мой лучший «рабочий материал» первого уровня больше не реагирует на команды удаленного соединения. Знаешь, что это значит? Что с этого момента весь «Мертвый рай» летит в тартарары. Эксперимент сворачивается. То, что я до сих пор считал идеальным оружием, оказалось слишком уязвимо.

– Я рад, – сказал Денис.

– А я – нет, – сказал Кожин. – Зря потрачено сколько сил, средств и времени. И Ростовск тоже погибнет зря. Все зря, все коту под хвост. Но я благодарен тебе. За пищу для размышлений, которой ты, кажется, обеспечил меня на всю оставшуюся жизнь. До конца своих дней я буду искать ошибку «Мертвого рая» и не уверен, что найду…

Странно было слушать эту исповедь, звучащую под монотонный гул мотора. Наверное, потому странно, что сейчас, в данный момент речь посла не содержала – Денис был уверен в этом, Денис чувствовал, Денис знал это – никакого подвоха. Кожин говорил искренне. Может быть, впервые за все время общения с операторами Ростовска.