В лагере ударили барабаны, призывающие рекрутов на учения.

– Идем, – сказал Виктор. – Пора проходить курс молодого ландскнехта.

Потянулись изматывающие, похожие друг на друга, как зубы в пасти соболяка, и такие же неприятные дни тренировок, обучения и муштры. Гоняли их нещадно. Как правило – утром и вечером, давая отдых лишь днем, чтобы рекруты могли немного прийти в себя, приготовить пищу, пообедать и набраться сил для новых упражнений. Впрочем, чем меньше времени оставалось до контрольного смотра, тем интенсивнее становились занятия и тем меньше было свободного времени. Военачальники выводили роты и целые полки то на специально подготовленные плацы перед Инквизиторским замком, то на пересеченную местность за лагерем. Тренировки могли начаться в любое время суток. Солдат муштровали уже и в полуденный зной, и поднимали среди ночи.

Барабаны задавали ритм. Надрывали глотки командиры. «Старики», попавшие в вербовочный лагерь раньше других, сносили тяготы и неудобства службы с молчаливым терпением и безразличием. Непривычные еще к ландскнехтской жизни новобранцы костерили все и вся на чем свет стоит, причем в русской роте чаще и громче других слышался голос Костоправа. Но даже самая забористая брань никого не трогала и не задевала: ругань и матерщина во время маневров были обычным средством общения и у простых солдат, и у начальства. Только ругались ландскнехты в разных полках и ротах на своих языках.

Со стен замка за учениями наемников постоянно следили крестоносцы. Впрочем, не только со стен.

Во главе славянского полка стоял польский рыцарь-Инквизитор пан Якуб. За маршами и упражнениями приписанных к полку рот поляк обычно наблюдал вблизи. При полном рыцарском доспехе Якуб восседал на рослом боевом быконе, положив одну руку на притороченный к седлу шлем, а в другой сжимая жестяной рупор. Неподвижный пан полковник напоминал скорее разрисованное крестами изваяние всадника, чем живого человека. Казалось, на его худом узком лице со свисающими ниже подбородка усами навечно застыло одно выражение: недовольство пополам с брезгливостью.

Время от времени Якуб все же оживал, поднимал к лицу рупор, и тогда над тренировочной площадкой, перекрывая барабанный бой и солдатскую брань, разносился сильный, хорошо поставленный голос, искаженный жестяной трубой.

Полковник отдавал команды на английском, а ротные капитаны перетолмачивали и доводили приказы пана непосредственно до своих подчиненных, добавляя для пущей доходчивости и кое-что от себя.

– Не так, мать вашу, не так! – разорялся Кошкодер, и его крики тут же подхватывали помощники – лейтенанты и ротмистры.

– Повторить снова, желудки ходячие!

– На исходную, враньи потроха!

– Пики-лебарды на пле-е-ечо!

– Шаго-о-ом-арш!

– Держать строй! Строй держать, сукины дети!

Опять хрипел полковничий рупор, и все начиналось по-новой:

– Отставить, тупицы недоделанные!

– На исходную, кретины безмозглые!

– Пики-лебарды на пле-е-ечо!

– Шаго-о-ом-арш!

Главным образом рекруты учились шагать, не разваливая строя, что, к удивлению Виктора, оказалось не так уж и просто. Наемники, двигавшиеся плотной массой, разбитой на квадратные колонны и прямоугольники, должны были действовать как единый организм, но это получалось не у всех и не сразу, тем более что согласовывать свои действия приходилось рекрутам с разным вооружением.

Впереди ландскнехтских колонн обычно шли бойцы с двуручными мечами и щитоносцы. В глубине строя укрывались барабанщики, ротные прапорщики со знаменами-прапорами, арбалетчики, лучники, стрелки из самопалов и Стрельцы.

К слову сказать, под трехцветным флагом русской роты Стрельцов оказалось лишь трое. Двое – с раздолбанными, на ладан дышащими бердянками и парой десятков патронов на брата. Один – с почти убитым «калашом» и полным лишь наполовину магазином. Стрельцы были дополнительно вооружены легкими арбалетами и мечами-кошкодерами и свои скудные боеприпасы к старому оружию во время учений, разумеется, не тратили.

Примерно треть ландскнехтов в каждом подразделении составляли алебардщики. Но главной ударной силой наемнического строя являлись пикинеры, в число которых вошли Виктор, Костоправ и Василь.

* * *

– Строй для вас – это все! – неустанно внушал подчиненным Кошкодер. – Даже Инквизиторские рыцари воюют с опасным врагом в кавалерийском строю, но вы-то не рыцари. Вас не обучали с детства отмахиваться мечом от превосходящего по численности и силе противника. На вас нет тяжелых рыцарских лат, а только легкие доспехи. Быконь вам в бою не поможет и не унесет от смерти. Вы – ландскнехты, и если хотите выжить, то должны прикрывать не только себя, но и тех, кто стоит рядом, чтобы они в свою очередь прикрыли вас. Строй – ваша единственная защита и ваше спасение на поле боя и в Котле. Если не зассыте и удержите строй, сквозь пики и алебарды до вас не доберется ни человек, ни тварь, ни спереди, ни сзади, ни сбоку, ни сверху. Если будете стоять рядом, плечом к плечу, и не облажаетесь, то совместными усилиями сможете отбить даже нападение из-под земли. Но как только ряды и шеренги посыплются – считайте, что вы покойники. По отдельности вас всех либо вырежут, либо сожрут…

Обучали рекрутов явно наспех, лишь самым азам, но уж азы эти вдалбливались основательно. Сами по себе упражнения были не очень сложными. Никаких фехтовальных тонкостей или особых хитростей боя с пикой им не преподавали. Да и какие тонкости могут быть в строю, где даже коротким кошкодером толком не размахнешься? И какие можно придумать хитрости обращения с пятиметровой жердиной? Тут, собственно, хитрость только одна: дотянись подальше и ткни посильнее.

В общем, нужно было только своевременно выполнять простые приказы. Казалось бы, что сложного в том, чтобы повернуться по команде, поднять или опустить пику, упереть древко в землю или положить его на плечи впереди стоящим, нанести укол в воображаемого противника через передние шеренги, расступиться, пропуская стрелков или открывая им пространство для залпа, а потом снова сомкнуть ряды? Но трудность – и немалая – заключалась в том, чтобы проделать все это слаженно и синхронно, не разбивая построения.

И все же дело шло. Человеческая масса, ощетинившаяся пиками и алебардами, постепенно обретала крепко сбитую однородность и превращалась в некое подобие шипастой Гуси, к которой невозможно подойти ни с одной из сторон. Появлялась и сноровка в обращении с непривычным оружием. По крайней мере, Виктор уже чувствовал, что пика лежит в руке ладно и является не только частью его самого, но и частицей общего леса пик.

Особенно радовало то, что Костяника занимала место в строю по соседству. С легким арбалетом и в старом шлеме с тонированным пластиковым забралом, надежно закрывающим лицо, она всегда была на глазах. Костоправ, Василь и Змейка тоже оказались рядом. Видимо, капитан Кошкодер решил не разлучать компанию, справедливо рассудив, что в одной связке новичкам драться будет сподручнее.

Приближался день контрольного смотра. Его ждали все. Наивные – как избавления от мук муштры. Разумные – как промежуточной передышки. Для Виктора и его спутников окончание учений означало продолжение пути: охоту за поморской картой никто не отменял.

И наконец долгожданный день настал.

* * *

Смотр состоялся за лагерем. Пан Якуб проехался на быконе вдоль строя, придирчиво осматривая состав и вооружение каждой роты. Затем поляк отдал несколько приказов и с недовольным видом проследил, как они выполняются.

На некотором удалении справа и слева другие полковники проверяли свои полки. Все было организовано так, чтобы разные подразделения не мешали друг другу. Они и не мешали.

Хотя с кислой физиономии Якуба ни на секунду не сходило разочарованное выражение, а уголки брезгливо поджатых губ были опущены так же, как и кончики свисавших с подбородка усов, смотр, тем не менее, прошел успешно. Такой вывод можно было сделать потому, что более одного раза приказы полковника выполнять не приходилось. Сегодня, вопреки своему обыкновению, Якуб не заставлял ландскнехтов повторять упражнения. То ли его более-менее устраивала подготовка солдат, то ли полковник понимал, что лучше вымуштровать рекрутов за столь короткое время он все равно не сможет, и потому довольствовался тем, что есть.