Смрадная темнота вокруг кричала, визжала, улюлюкала, хрипела. А два человека, полностью отрешившись от воплей узилищного мрака, вполголоса переговаривались через решетку.

И незримые крикуны уставали. Так и не дождавшись новой потехи, крикуны разочарованно затихли – один за другим.

Мартин-мастер считался лучшим умельцем своей округи. А потому, согласно приказу маркграфа, объявившего однажды сбор мастеровых, принял участие в невиданном доселе состязании ремесленников.

В замок Альфреда тогда съехались все, чья профессия была в той или иной мере связана с металлом. А таковых в Оберландмарке, издавна славившейся рудниками и кузнечным делом, насчитывалось немало. Между рудоплавами, литейщиками, кузнецами, оружейниками, бронниками, ювелирами, часовщиками и прочим мастеровым людом состоялось что-то вроде турнира-испытания. Искуснейшие мастера и талантливые подмастерья изо дня в день соревновались друг с другом, демонстрируя достижения в своем ремесле. Каждый должен был выполнить определенную работу, которой обучался с детства. Мартину же досталось особое задание.

– Рука, – тяжко вздохнул узник с обожженным лицом. – Мне следовало изготовить большую механическую руку, которая могла бы сгибаться, как обычная человеческая, сжимать и разжимать пальцы и – главное – крепко держать оружие. В действие ее должен был приводить потаенный рычажок и толстая стальная проволока, укрытая над локтем, у плеча, с внутренней стороны. Там, где у человека подмышка. Все пояснения давал мастер Лебиус – прагсбургский магиер и механикус, ведавший состязанием ремесленников. Он же предоставил мне необходимые чертежи с устройством руки.

– Руки голема? – прищурился Дипольд.

– О големе я тогда ничего не знал. Узнал позже. А тогда это было просто состязание. Доказательство мастерства.

– Ясно. Продолжай.

– Черновую работу делал кто-то другой, так что всеми деталями и заготовками меня снабжали в нужном количестве. На мою долю оставалась конечная обработка и сборка. Но именно это и было самым ответственным этапом. Видите ли, ваша светлость, здесь особенно важны скрупулезность и точность. Малейшая ошибка… чуть тоньше проволочка, чуть толще зубчик шестеренки – и все идет насмарку. Работа была напряженной, долгой. Я спал по три часа в сутки, а магиер все торопил. Вот именно тогда-то… Да, тогда…

Мартин тронул правую половину лица. Съежился от неприятных воспоминаний. Дипольд молчал. Дипольд не торопил. Зачем – сосед все скажет сам. Раз уж начал…

– Тигль, – не сказал, простонал Мартин. – Я его задел, он перевернулся. В тигле было олово с какими-то едкими алхимическими добавками, делавшими его гибче лозы и крепче стали. Лебиус сам готовил эту смесь, мне оставалось только расплавить…

На этот раз молчание затянулось.

– Дальше? – потребовал пфальцграф.

– Оловом я паял проволочные стыки – черновую, для пробы, прежде чем сварить накрепко, намертво, – глядя куда-то в сторону, говорил отсутствующим голосом Мартин. – А еще заполнял для прочности полые гибкие трубки на сегментах. Там, в руке, были такие… специальные, вместо сухожилий…

– Ты мне не про олово с трубками рассказывай! – свел брови Дипольд. – Говори, что дальше было!

– Из тигля мне плеснуло на голову. И в лицо. Больно было – страшно вспомнить. Глаз вытек сразу, кожа и мясо слезли чуть позже. И ухо… сварилось, спеклось. И снаружи, и внутри. Но всего этого я уже, хвала небесам, не чувствовал. Я думал, что умер. Оказалось – нет. Оказалось, просто потерял сознание. Очнулся с новым глазом, с новым ухом, с затянувшимися и зажившими ожогами. И боли никакой. Вот только шрамы остались, а так… Мастер Лебиус излечил. Уж не знаю чем, но верно, его магиерское искусство не чета обычному лекарскому.

– Лебиус? – недоверчиво спросил Дипольд, – Излечил?

– Ему нужен был мастер, чтобы закончить работу, – пожал плечами Мартин. – А мастеру требуется острое зрение и чуткий слух.

– Слух? – еще больше удивился пфальцграф.

Зрение – это да, это понятно. Но…

– И слух тоже, – кивнул Мартин. – Слаженность работы различных частей единого механизма можно определить по звуку, издаваемому ими. Опытный часовщик, прислушавшись, сразу распознает дефект, сокрытый в испорченных часах. А та рука… Механическая рука была посложнее часов.

Что ж, теперь ясно… Дипольд слушал дальше. Мартин продолжал:

– Без сознания я пролежал всего-то три часа. Ровно столько, сколько отводилось на сон. Больше отдыхать мне в тот день не дали. Но впредь я был осторожнее. Не обжигался, травм не получал. И работу свою закончил в срок. Принимал ее мастер Лебиус. А проверяли так: механическая рука должна была смять пальцами боевой шлем и удержать в кулаке громадный тяжелый меч, по которому три человека одновременно били кузнечными молотами. Рука, которую я изготовил, проверку выдержала.

– И что? – нетерпеливо спросил Дипольд. – Что потом?

– Потом? – Мартин хмыкнул. – Вообще-то мастерам, прошедшим испытание, обещали награду. Не справившихся с заданием ждала кара. Уж не знаю, что сталось с несправившимися, но меня наградили. Вот этим.

Узник откинул с ног рваное одеяло. Показал…

Цепь.

На ногах. В ногах. Именно «в», ибо цепь крепилась не к широким железным кольцам с надежными замками, как у Дипольда. Нет, кандалов как таковых на ногах Мартина не было. Вообще. Звенья цепи входили прямиком в изъязвленную плоть, под кожу, под мясо, под твердую коросту шишковатых нарывов. И исчезали где-то в глубине красных рваных кратеров на распухших лодыжках.

– Железо вковано в кость, – с невеселой улыбкой объяснил Мартин. – Впечатано магией, точнее. Придумка Лебиуса: он умеет вживлять железо в человеческую плоть и наоборот.

Дипольд побледнел.

– Но зачем?! Тебя?! ТАК?!

Печальная и жутковатая полуулыбка-полуоскал не сходила с изуродованного лица мастера.

– Затем, что теперь я могу бежать, лишь отрезав себе ноги по колено. А без ног, как вы должны понимать, ваша светлость, далеко не убежишь.

Верно. Не убежишь. Без ног – нет. Но все же…

– Ведь можно же было просто… как со мной… как у меня… – Дипольд кивнул на свои обычные, не казавшиеся уже столь страшными кандалы. Действительно, совсем ведь не страшные… Если сравнивать с ЭТИМ…

– Нельзя, – сосед пфальцграфа покачал головой. Как почудилось Дипольду, не без гордости. По крайней мере, что-то очень похожее на гордость блеснуло в глазах… в левом – родном – глазу Мартина. – Со мной как с вами – нельзя.

Он вдруг понизил голос:

– И господин маркграф, и его магиер слишком хорошо знают, на что способны руки Мартина-мастера. Понимают: простые кандалы, коли уж я того захочу, меня не удержат. Боятся, что скину я обычные цепи, что сбежать отсюда попытаюсь.

«Сбежать?!» Гейнский пфальцграф насторожился, вскинулся, как охотничий пес, почуявший добычу.

– А ты бы в самом деле смог? – облизнул Дипольд вмиг пересохшие губы. – Сбежать отсюда? Смог бы? Смог?

– Нет-нет, что вы! – Мартин, спохватившись, испуганно замотал головой. – Все мысли о побеге я давным-давно оставил, – гиблое это дело, ваша светлость, уверяю вас, гиблое и невозможное. Но они… – глубокомысленная пауза, и длинный палец мастера указывает куда-то вверх, в потолок, – они-то об этом не знают, не верят, опасаются… Вот и осторожничают.

Палец-указка опустился вниз, щелкнул ногтем по цепным звеньям, входившим в распухшие ноги.

– Это – сплошная паяная цепь.

Да уж, похоже на то.

– И ни единого замочка в пределах досягаемости. А гляньте, ваша светлость, где она пропущена, где кончается, замыкается где… Тут все предусмотрено.

А ведь и правда! Цепь, с которой был воедино скреплен… сращен часовщик, шла мудрено. Тянулась меж прутьями решетки, разделявшей клетки Мартина и Дипольда, выходила наружу – за бочку с нечистотами, в коридор, и уже там крепилась к кольцу, вмурованному меж каменных плит пола. На кольце топорщился массивный замок, позволявший отцепить длинную цепь от кольца. Один-единственный. Прочих замков на этом железном поводке не наблюдалось.