Буферка кончилась. Началась цивилизация. На пути колонны появился первый приграничный хутор. Даже нет, не хутор. Так — хуторок. Хуторишка. Что называется, на последнем издыхании.

С первого взгляда видно было, что здесь дела обстояли еще хуже, чем в хуторе, который покинул Борис. Вокруг — заброшенные пустоши. Небольшие, пока еще возделываемые делянки, обнесенные по внешней границе ржавой рваной егозой на покосившихся столбах, жались к кирпичной ограде, опоясывавшей хуторской центр.

За невысокой внутренней стеной с узкими амбразурами для стрельбы виднелись крыши приземистых домиков. Над крышами возвышалась башня водокачки. Вверху — огромная, как половина тресовозки, поставленной на попа, бочка с облупившейся краской. Над бочкой — площадка с навесом и старой спутниковой тарелкой.

Водокачка вполне могла быть и наблюдательным пунктом, и пулеметной вышкой. Сверху, наверное, хорошо просматривались и простреливались все подступы к хуторку.

Двигавшиеся впереди броневик разведчиков и машина Стольника остановились. Встал и бронетранспортер Уха, следовавший сразу за ними.

Сзади подтягивались отставшие тресовозки и замыкающий БТР.

Колонна уплотнилась. Замерла, урча двигателями на холостых оборотах. Прежде чем въехать на территорию чужого хутора, необходимо получить разрешение. Хотя бы формальное. Это правило распространялось на любые транзитные перевозки. На хэдхантерские — тоже.

Командирская машина обогнула броневик разведчиков, отделилась от колонны и медленно подползла к внешней ограде. Снаружи на броне сидел Стольник. Все как положено: перед въездом на хуторскую территорию командир колонны должен лично вступить в переговоры с охраной селения. Только зачем им сейчас туда въезжать-то? Вот чего Борис никак не мог взять в толк.

— По моему приказу вступаем в хутор… — прошелестела в шлемофоне общая связь. Говорил Стольник. Всем говорил.

Борис встревожился. Не-по-нят-но! Ничего не понятно! На кой ляд им сдался этот захолустный хуторок?! Вряд ли здесь можно прикупить что-нибудь полезное для охоты. И диких здесь точно не будет. Только свободные граждане, влачащие жалкое существование на краю некогда великой, а ныне скукожившейся до неприличных размеров державы. Свободные, впрочем, лишь до тех пор, покуда хутор держится.

А может быть, Стольник уже забыл об охоте и о том, что две тресовозки громыхают пустым нутром, а третья не заполнена даже наполовину?

— Приготовиться к атаке! — прозвучала в шлемофоне новая команда взводного.

К атаке? От такого приказа Борис едва не свалился с брони.

Какая, на хрен, атака! Это же…

— Это же хутор! — Борис растерянно повернулся к Уху.

Сержант, высунувшись наполовину из люка, разглядывал в бинокль обозначенную взводным цель.

— Вообще-то это уже полутруп, — с кривой усмешкой отозвался Ухо. — Сколько ему еще осталось? Долго ли он продержится?

Ну да, осталось не много, и продержится хуторок не долго — с этим Борис не спорил, но ведь…

Додумать мысль ему не дали.

— Пару рейдов назад мы проезжали мимо, — вновь заговорил сержант. — Смотрели… Тогда этот хутор выглядел лучше. А сейчас мы просто поможем ему умереть быстро и по возможности безболезненно. Просто ускорим необратимый процесс.

Хэдхантеры-старички и хэдхантеры-новобранцы из группы Уха молча слушали их разговор.

— Просто? — ошеломленно повторил Борис. — Просто поможем?.. Просто ускорим?

— Ну и заодно наполним тресовозки. Тебе ведь нужны трес-баллы, Берест? — Ухо улыбался своей маньячной улыбкой.

Ах, так вот оно что! Вот о какой «подходящей точке» упомянул Стольник в разоренном лагере диких! Вот в чем заключался пресловутый резервный план.

Чернявая была права, когда обещала, что дальше будет только хуже. Как, впрочем, и прав оказался Стольник, который с самого начала — еще во время вербовки — предупредил, что чистоплюям в хэдхантерской группе делать нечего. Что перемазаны будут все.

Правда, взводный говорил о пачкучих деньгах, о грязи и крови. О таком дерьме он даже не заикнулся.

— Нужны-нужны, знаю, что нужны. — Улыбающееся лицо сержанта, прилипшее к биноклю, было похоже на застывшую маску человека без глаз. — Трес-баллы нужны всем. Вот и настреляете сегодня выше крыши. По полной. В хуторе. Стрелять — это же лучше, чем быть подстреленным, да, Берест?

Что это? Тонкий намек на толстые обстоятельства. На очевидные и неодолимые?

— Ухо, — Борис исподлобья глянул в висок сержанта, — скажи, а к нам… ну… в наш хутор вы тоже приезжали за… ЗА ЭТИМ?

Ухо наконец отнял бинокль от лица. Встретился глазами с Борисом. Кивнул.

— Да, Берест. Ваш хутор мы оценивали и с этой точки зрения. Но к сожалению, он оказался нам не по зубам.

— К сожалению?!

— К сожалению для нас. А поскольку ты теперь один из нас, то и для тебя тоже. У вас в хуторе охрана — на высоте. У вас слишком много стволов и много людей. Пока…

Ах, пока?! Значит — пока?! Вот как значит?!

— Наша группа не настолько сильна, чтобы связываться с вашим хутором сейчас.

Сейчас — нет, а потом? Борис сверлил взглядом безмятежное лицо сержанта.

— Зато с этой деревенькой мы можем справиться уже сейчас.

— Но ведь… — Борис сглотнул. Он все еще не мог поверить в услышанное. — Ведь там нет диких, Ухо!

— Как посмотреть, — пожал плечами сержант. — По большому счету эти хуторяне уже живут как дикие.

— То есть? В смысле?

Ухо устало вздохнул:

— Вообще-то сейчас не самое подходящее время для ликбеза, ну да ладно… Ты, я вижу, парень сметливый, только попорченный малость провинциальными нравами.

Сомнительный комплимент. Борис смолчал. Проглотил…

— Ну, посуди сам, Берест, разве может эта дыра на отшибе производить какую-нибудь конкурентоспособную продукцию? — Сержант кивнул на хутор. — Тресов — готов биться об заклад — здесь раз-два и обчелся. Если они вообще есть. А себестоимость любого товара, который произведен не трудом тресов, возрастает на порядок. Отсутствие дешевой рабсилы ведет к неоправданному удорожанию продукта.

Все верно. Сержант озвучивал прописные истины. Конечно, тресы не такая уж дешевая рабсила, может возразить кто-то. Но это только на первый взгляд. Как бы дорого ни стоил раб, его бесплатный многолетний труд быстро и с лихвой окупит любые затраты. Пока, во всяком случае, окупает, даже несмотря на баснословные цены трес-рынка.

— То, что эти пейзане еще выращивают здесь, в лучшем случае идет на собственный прокорм, — продолжал Ухо. — В худшем — на подкормку диких. Конкурентоспособного хутора, способного удержаться в действующей торговой цепочке, больше нет. Есть банальное натуральное хозяйство… А если хуторяне и умудряются что-то продавать, в чем я лично сомневаюсь, то торговля у них копеечная. Так какой смысл в этом хуторке? Какая от него польза?

Борис промолчал. Ухо сам ответил на свой вопрос:

— Польза может быть только одна — новые тресы. Если мы не возьмем их, это сделают наши конкуренты. Или хуторян попросту перережут дикие.

— В хуторе — свободные граждане! Такие, как мы!

— Вот заладил! — досадливо поморщился Ухо. — Да кто на это посмотрит во время торгов? И кто поверит тресам? Мало ли что они наплетут! Ну а даже если и поверят, кому какое дело? Слово треса — ничто против слова свободного гражданина.

— Даже если трес совсем недавно тоже был свободен?

— Да, даже если так. Товар есть товар. А откуда и какими способами он добыт — дело десятое, никого, в общем-то, не интересующее. Деньги уплачены, маржа получена, сделка зафиксирована. Все довольны.

«Все, кроме хуторян, обращенных в рабство», — уточнил про себя Борис.

— Нападения на обреченные хутора практикуются уже давно, — продолжал сержант. — И не думай, что только нашей группой. Власти в последнее время предпочитают закрывать глаза на подобные вещи. Власти понимают, что мы — санитары приграничья. Катализаторы естественного отбора.

— Естественного?

— Сильный, богатый, а значит, полезный для страны хутор нам не по зубам — он легко от нас отобьется. А вот селение, уже дышащее на ладан, становится источником рабсилы. Разве это не правильно? Разве не разумно?