Дипольдом овладели странные, противоречивые чувства. С одной стороны, отрадно было осознавать, что его гейцы не попадут в лапы оберландцев и не станут очередными жертвами черных магиерских экспериментов.

С другой же…

Трусы! Мерзавцы! Подлые предатели! Позорно бегут из крепости своего господина, не оправдав возложенных на них надежд. Спасают собственные шкуры, вместо того чтобы драться до конца, как и подобает верным…

Что это?!

Сбивчивый поток мыслей прервался.

События развивались стремительно и непредсказуемо.

Едва передовой отряд оберландцев скрылся в захваченном замке, а вражеская конница удалилась от лагеря, из оврага вихрем вылетели два десятка всадников. Оставшиеся в живых защитники павшей крепости. Выбравшиеся потайным ходом сами и выведшие коней. И вынесшие оружие. Они… да, они атаковали!

Гейнцы неслись во весь опор, на скаку выстраиваясь клином. Мчались молча, без боевых кличей, и потому не сразу были замечены противником. Впереди скакали четверо копейщиков. Десяток мечников — по бокам. Сзади — полдюжины арбалетчиков.

Ага! Теперь Дипольду все стало понятно. Защитники замка разделили силы. Большая часть гарнизона и вся чернь, которую удалось согнать за стены, видимо, обороняли крепость. Вернее, должны были оборонять, но, судя по всему, погибли от магиерского дыма. Зато уцелели воины, воспользовавшиеся тайным ходом и незаметно покинувшие крепость, чтобы с тыла ударить по незащищенному лагерю оберландцев.

Что ж, время для внезапного удара было выбрано идеально. Оба голема, готовые вступить в бой, сейчас находятся в крепости. А тех, которые лежат в повозках, еще нужно поднять. Грозная вражеская артиллерия — пялится на стены. И пока пушки развернут, пока подтащат к ним ядра, пока зарядят… Да и оберландская конница, выдвинувшаяся к замку, уже не успеет преградить дорогу двум десяткам смельчаков.

А между тем острие небольшого конного клина целило на шатры Альфреда и Лебиуса. И, надо сказать, у гейнских всадников был шанс. Почему бы и нет? Впереди — неукрепленный и даже не заставленный палатками лагерь да несколько разрозненных кучек пехотинцев. Проскочить, пробиться к заветным шатрам — можно. Хотя бы одному из двадцати. С обнаженным мечом. Или с заряженным арбалетом.

Но что потом?

Атаковавшие не присутствовали на Нидербургском турнире. Они не знают о заговоренной броне маркрафа и магиера.

Хотя… Если броня снята — нужно время, чтобы в нее облачиться. Если снята… Но не носят же маркграф и магиер свои доспехи все время!

Так может быть… Все же… Безумная надежда ворохнулась в груди пфальцграфа.

Странно, но во вражеском лагере не наблюдалось паники. Даже не гудел тревожно сигнальный рог. Оберландцы явно не принимали всерьез неожиданно объявившихся гейнских всадников. Лишь пара дюжин пехотинцев выдвинулась им навстречу. Выстроилась жиденькой цепочкой, преграждая путь к шатрам.

Стрелки с ручными бомбардами, что ли? С шумным, но ненадежным и неточным оружием, годным для пальбы по близкой мишени и, желательно, малоподвижной. Хотя нет, в руках маркграфских воинов были сейчас не обычные хандканноны. Что-то иное. Новенькое что-то. Больше, массивнее, длиннее. Очередное изобретение Лебиуса?

Дипольд присмотрелся.

Удлиненные тяжелые стволы уже положены на воткнутые в землю рогатки-подпорки. Сзади у каждой ручницы — не привычная грубо отесанная колода и не железный штырь-рукоять, зажимаемый при выстреле под мышкой или приставляемый к нагруднику, а изящное деревянное ложе, упирающееся в плечо стрелка, вернее, в небольшую наплечную подушечку. А главное — нигде не видать дымков от тлеющих фитилей. Но как же хандканноны эти стрелять будут? Без огня-то?

Что-то прокричал, взмахнув коротким кончаром, воин в легком доспехе. Видимо, отдавая команду.

Потом — еще один крик. Еще один взмах куцего клинка….

Оберландцы стрельнули. Без всяких фитилей. Дали дружный залп. Из всех стволов сразу. С расстояния, на котором из обычных ручных бомбард не стреляют.

Но… Как-то уж вышло так…

Секунду назад на врага еще несся грозный строй гейнских всадников. А в следующую — два десятка коней рассыпаются в стороны, выбиваясь из ровного клинообразного косяка.

И людей в седлах уже нет. Ни одного! Будто незримой волной всех смело. Будто порывом ветра сдуло.

Что-то вскипело, взбурлило яростно в душе Дипольда. Рванулось наружу.

Упавшие гейнцы по инерции — нелепо и беспомощно, словно тряпичные куклы, обряженные в доспехи, — катились в высокой траве. Трое застрявших в стременах всадников волочились за лошадьми.

Прошла еще секунда. И две, и три. И десять. Выбитые из седел воины не поднимались. Каждого настигла своя пуля. И, быть может, не одна.

Отчаянная атака была остановлена. Небольшая группка оберландских конников неторопливо трусила от крепостного рва к заросшим оврагам. Осмотреть. Проверить. Но едва ли теперь они там кого-нибудь найдут. Дипольд вздохнул. Его верные гейнцы дрались до последнего. Как и было приказано.

— Плохо дело, ваша светлость, — вновь зашелестел над ухом взволнованный шепот фон Швица. — Мало нам было големов и магиерских бомбард, так теперь вот еще и колдовские хандканноны у оберландцев объявились! А все Лебиус проклятущий! Мерзавца следовало бы изловить и сжечь еще в Прагсбурге. Эх, не доглядели отцы-инквизиторы!

Дипольд не слушал сокрушавшегося барона. В висках и ушах бешено колотилась кровь. Пфальцграф то вглядывался в неподвижные тела гейнских всадников, то смотрел на павший замок с мертвым — это уже вне всякого сомнения — гарнизоном.

— Ваши воины сами выбрали свою судьбу, — перехватив его взгляд, заметил Людвиг.

— Вообще-то, не сами, барон, — качнул головой Дипольд. — Я запретил им покидать крепость и велел стоять до конца. Я обрек их на смерть.

Голос пфальцграфа прозвучал холодно и бесстрастно.

— Мне очень жаль, ваша светлость…

— Жаль? — Дипольд с вызовом глянул на фон Швица. — Разве я сказал, что сожалею о содеянном? Ничего подобного. Да, мои гейнцы приняли смерть по моей воле, но — смерть геройскую. Достойную смерть. Так что не стоит сокрушаться о случившемся.

Людвиг промолчал.

Дипольд вновь окинул взглядом крепость. Вздохнул:

— Хотя, с другой стороны… Сегодня я потерял свой замок и своих людей.

— Вас ждет отец… кайзер, — осторожно напомнил фон Швиц. — А с ним — вся имперская армия. Вы еще покараете врага, ваша светлость. И вернете себе крепость. И обзаведетесь новой верной дружиной. И приумножите свою славу. Но для этого сейчас нам нужно…

— Знаю, — сухо перебил Дипольд, глядя, как с флагштока над разбитыми воротами оберландцы срывают червленое полотнище. Остландский златокрылый грифон бился в чужих руках, будто пойманная птица. — Мы уезжаем, Людвиг.

Над гейнским замком поднималось новое знамя. Серебряная змея на синем поле. А прояснившийся ненадолго небосклон опять затягивало сизыми тучами. Словно синюшный смертный дым, они сплошной стеной надвигались с востока — со стороны Верхних Земель.

Ветер усиливался. Близилась гроза.

…Оберландский маркграф и прагсбургский магиер стояли под пасмурным небом. Меж двух шатров. Перед павшей крепостью.

— Значит, Дипольд все видел? — Альфред Чернокнижник пытливо вглядывался в темные прорези магиерского капюшона. За спиной Лебиуса застыла стража с обнаженными клинками.

— Да, ваша светлость, — качнулся куколь. — Он видел. Все.

— Это хорошо? Плохо?

— Полагаю, это уже не имеет особого значения, — прозвучал ответ. — Хотя, нет… Пожалуй, все же хорошо. Узрев падение своего замка собственными глазами, Дипольд наполнил сердце новой ненавистью и новой жаждой крови. А это именно то, что нам нужно.

Альфред Оберландский криво усмехнулся:

— Я смотрю, у тебя на все готов успокаивающий ответ, колдун. Что ж, ладно… Пфальцграф не подозревает, что за ним наблюдают?

— Похоже, что нет.

— Куда он направляется сейчас?

— К вассершлосским землям. Через болота. По заброшенной объездной дороге.