Третья – свеи. Льотольв Кнобсон по прозвищу Кто-то Умрет, Торнюр и Вилмар Варгдропи, то бишь Волчьи Отпрыски, Кёль Длинный, а также Траусти и Трюгви Крумисоны.

Четвертая – весяне. Этих осталось девять. Четверых взял под крыло Бури, заверив меня, что из них можно сделать толковых стрелков, а еще пятеро после совместной обороны крепости прибились к Гуннару.

Еще – Заря, которую, понятно, на рум сажать нельзя, но убивать она умеет.

Ну и я сам.

Итого: тридцать два гребца. Достойная команда для «Северного Змея», но ее едва-едва хватало заполнить румы двух драккаров. А уж четыре… Не говоря о кноррах.

Что ж, значит, часть нашего флота придется продать, потому что пополнять хирд слабыми бойцами как-то не хочется, а набрать пять десятков сильных я не рискну, даже если и будет такая возможность. Если новички окажутся сильнее старичков, то можно запросто потерять и драккары, и жизнь, потому что найти опытных бойцов, которым я смогу доверять так же, как своим друзьям, – большая проблема. После истории с Лейфом Весельчаком я стал ужас каким недоверчивым.

Ну да ладно. Драккары при правильном хранении качества не теряют, а корабельных сараев здесь как раз на мою пятерку, если что.

Помимо трех с хвостиком десятков бойцов на моем острове оказались почти две сотни «обслуживающего персонала». Практически все, если не считать жены Кёля Длинного, – в рабском статусе. И эти тоже делились на четыре группы.

Самая малая – весяне, взятые в плен в Ладоге и во время движения к морю. Самая большая – семьи и родня убитых свеев. А также те свеи, что достались нам в качестве живых трофеев. И, наконец, четвертая – аккредитованные при крепости местные жители-кирьялы. Со всем этим разношерстным сообществом следовало разобраться. Но позже. Когда с хлопотами «новоселья» будет покончено.

Впрочем, по одному из «трофеев» следовало принять решение немедленно.

Убившую Фрута женщину привезли на остров вместе с Зарей, отцом Бернаром и уже передвигающимися самостоятельно ранеными.

Новый староста выполнил мое требование – выделил преступнице одежду. Однако выглядела эта, с позволения сказать, рубаха похуже, чем собачья подстилка. И сама убивица – не лучше. Почти голая и грязная настолько, что синяков и ссадин почти не видно. Во что превратились ее когда-то светлые волосы, и говорить не стоит.

И она все время тряслась. Может, от холода, но скорее – от страха.

Трудно поверить, что ей хватило мужества прийти на помощь своему свейскому любовнику-хозяину. А еще труднее представить, что это она зарубила топором варяга.

Да, Фрут не бог весть каким воином был, но все-таки – воином. А эта – даже не из свободных. Рабыня, которую свей купил где-то и привез сюда.

– Что скажешь, брат?

Медвежонок поскреб заросшую волосом щеку, пожал плечами:

– Не вижу здесь вины, – пробасил он.

– Но она убила Фрута! – срывающимся голосом воскликнул Куци, который дружил с убитым. – Она должна умереть!

Фига себе! Мелкий прыщ посмел возразить Медвежонку. Я даже испугался…

Но Свартхёвди дерзость варяжонка не принял близко к сердцу. Глянул как на мышонка, который вдруг запищал человеческим голосом, но даже снизошел до того, чтобы ответить:

– Если собака защищает хозяина, она достойна похвалы, а не плетки. А дренг, который позволил собаке себя укусить, не достоин называться дренгом. Его убила рабыня. Топором. Такое бывает, – Свартхёвди глянул на меня и подмигнул. – Будь этот Фрут настоящим воином, я бы немедленно дал ей свободу, верно, брат?

Я усмехнулся:

– Да, в свое время я так и сделал.

Это славно, что подобную мысль озвучил не я, а Медвежонок. Вот уж кого нельзя упрекнуть в чрезмерном сострадании.

– Однако этого дренга воином назвать никак нельзя, – продолжал Свартхёвди. – Я говорил с рабыней. (Надо же! Когда он успел?) Этот никудышный спал, когда женщина вошла в дом, где были пленные. Она открыла дверь, вошла, а он даже не проснулся!

– Ну и что? – не сдавался Куци. – Потому она его и убила, что он спал. Если бы…

Ладошка у Стюрмира потверже, чем доска. Бац – и Куци уже сидит на земле. Молча.

– Когда старшие говорят, младшие внимают, – назидательно произнес Стюрмир. – Уяснил?

Куци глянул на здоровенного дана снизу и быстро-быстро закивал.

– Даже ничтожный раб, которому поручили стеречь свинарник, знает, что свиньи могут подрыть стену и сбежать. Даже трэль знает, что в свинарник может забраться вор. Дренг, убитый рабыней! Такому свиней нельзя доверить, не то что пленных воинов. Не будь удар этой тир смертелен, я бы сам его убил. Из-за его глупости и беспечности погибли двое наших хирдманов. А могло бы выйти и похуже, если бы Заря, – доброжелательная улыбка моей подруге, – не умела так ловко метать стрелы.

Свартхёвди замолк, огляделся: достаточно ли внимательно его слушают? Прониклись ли важностью момента?

Все прониклись и внимали. Все, включая меня.

Свартхёвди удовлетворенно кивнул, приосанился:

– Вот мое слово: негоже судить рабыню за верность. И я не буду.

Он еще раз оглядел значимую часть зрителей. То бишь наших хирдманов. Нет ли возражений?

Возражений не было. Речь сына Сваре Медведя звучала достаточно убедительно. Усомниться в оглашенном вердикте – значит, усомниться в авторитете Свартхёвди. А мой брат – он был тем человеком, в чьем авторитете сомневаться весьма рискованно.

Медвежонок кивнул еще раз и произнес уже без всякого пафоса:

– Так что нам действительно надо решить, так это кому эта девка достанется.

– Ярл! Я хочу ее!

Гуннар Гагара.

Моим первым порывом было немедленное «нет!».

Как бы ни провинилась убивица, но отдать ее норегу – это слишком. Я ему даже наглеца Ньёрда Фритхофсона не захотел отдать, а тут – женщина.

Однако я сумел сдержаться. Вспомнил кое-что. Я должен Гагаре. Я обещал ему награду. Он ее потребовал. И я – должен.

Вспомнилось, как несколько лет назад Хальфдан Рагнарсон тоже обещал мне кое-что. Девку на выбор. И я выбрал. И Хальфдан отдал мне ее. Рискуя поссориться с одним из своих лучших и верных людей, Торгильсом-хёвдингом. Потому что слово вождя – дороже золота.

Цена же моего слова – верность тех, кто идет за мной.

Как бы мне ни было жаль несчастную, но я не могу сказать «нет».

– Бери! – разрешил я.

Гуннар подошел к женщине:

– Говоришь по-нашему? – спросил он.

– Да… – чуть слышно пробормотала рабыня.

– Тогда иди за мной.

Повернулся и пошел прочь, даже не усомнившись, что бедняжка последует за ним.

И она встала и пошла.

Все. Ее история закончена.

Так я подумал тогда. Однако ошибся.

– Теперь ты – настоящий ярл, – с удовлетворением произнес Медвежонок, устраиваясь поудобнее. Поудобнее – это значит с кувшином пива и деревянной доской со всякой рыбно-мясной нарезкой, которую, как мне показалось, ему принесли раза в два быстрее, чем такую же – мне.

– Ты тоже ярл, – сказал я. – Мы же братья. У нас все пополам, кроме женщин.

– Нет! – возразил Медвежонок. – Это вождей может быть несколько, а ярл – он один. Тебе бы следовало знать. А вот как раз о женщинах я и хотел с тобой поговорить.

Я изобразил предельное внимание. Неужели братец положил на кого-то из пленниц свой блудливый… хм… глаз?

Но нет.

– Я соскучился! – заявил Медвежонок. – Я хочу к жене!

– Я тоже.

И что дальше?

– Но ты не мог соскучиться так же сильно, как я! – возразил Медвежонок. – Ты не можешь чувствовать себя таким одиноким. Ведь у тебя есть Заря.

– Зато у тебя – все остальные женщины на дневной переход вокруг.

– Что с того? – удивился мой брат. – Ни одна из них не заменит мне Фрейдис.

Склонен думать: он прав. Фрейдис – уникальная женщина. И оч-чень решительная. И дочь конунга.

А еще у них любовь. Настоящая. Такая, как у меня с Гудрун. Поэтому шутки в сторону.