Вот как? А что, если я знаю, как это серебро добыть?

Ух ты, как возбудился!

Так просто же. Я, как человек опытный и немало повидавший, абсолютно уверен, что за пленных норманнов их языческие родичи могут неплохо отстегнуть. И зачем в этом случае убивать пленников, бесполезно расходуя ценный ресурс?

Собственно, ради этого я и добивался встречи с сановным прелатом. Воззвать к его алчности.

Не вышло.

Вулфер выдал мне отеческое разъяснение: убытков от северных дикарей куда больше, чем можно слупить за них серебра. Это – прямым текстом.

А непрямым: пленники принадлежат королю. А король, к сожалению, передать их церкви категорически отказался. А посему – смерть язычникам!

Очень хотелось рассказать Вулферу, какие убытки постигнут церковь, когда в город придут разгневанные Рагнарсоны. Что не будет тогда ни доходов, ни архиепископства, ни самого иерарха.

Не рискнул. Не положено мне такое знать. Я ж с норманнами общался только посредством оружия.

Так что я почтительно поблагодарил архиепископа Йорвикского за науку, пообещал непременно поделиться нажитым, когда оно наживется, и, благословленный, покинул храм.

А по выходе был пойман моим прямым начальством.

Теобальд. Дошло до него, что я общался с Озриком. И о чем это, интересно?

– Понравилось ему, как я с оружием управляюсь, – простодушно сообщил я. – К себе звал. Танство сулил.

Ну а что? Клятвы молчать с меня не брали.

– А ты что же? – осведомился Теобальд.

– Сказал, что Элла – король сильный и справедливый. Наверняка тоже оценит меня по достоинству, когда увидит в бою.

– Он уже видел, – сообщил Теобальд. – Ты управился с тремя не худшими воинами, хотя никого не убил.

– Я не хотел их убивать, – скромно потупясь, признался я. – Я подумал: негоже убивать людей моего короля. Я же не знал, что они – не его.

– А знал бы – убил? – напрямик спросил Теобальд.

Я покачал головой:

– Молодости свойственна наглость и глупость. А Озрик… Мне понравилось с ним сражаться. Он – интересный противник. Да и убивать – грех. Другое дело, если за веру или за короля. Тогда – с большим удовольствием.

– И в чем разница? – поинтересовался мой нынешний командир.

– Это очевидно, – я пожал плечами. – Когда я убиваю за короля, это уже не мой грех. А когда мне велят убивать они, – я кивнул в сторону собора, – тем более.

И Теобальд отстал.

– Я бы его приблизил, – сказал Элла. – Но не знаю, могу ли ему верить.

– Мой господин, это из-за того, что он ирландец?

– Нет, Теобальд, – Элла усмехнулся. – То, что он ирландец, это хорошо. У него здесь нет ни родни, ни друзей. Тут другое: мне нечем сделать этого ирландца преданным только мне. И меня беспокоит, что он не убил Озрика, хотя мог это сделать.

– Тогда бы его пришлось казнить, – заметил Теобальд. – Или заполучить во враги Озрикова отца.

– Я обменял бы на мертвого Озрика десяток таких, как этот ирлашка, – проворчал король Нортумбрии. – Озрик – правая рука Осберта. Знаешь, с каким бы удовольствием я отрубил эту руку?

– Это приказ? – уточнил Теобальд. – Передать его Николасу?

Элла мотнул головой:

– Ирлашка умен. Как-нибудь выкрутится. А знаешь, что он предложил архиепископу? Отпустить пленных норманнов за выкуп!

– Догадываюсь, что тот ему ответил.

– То же, что и мне, – король столкнул лежащую на коленях голову гончей, встал и прошелся по залу. – Смерть язычникам!

– Даже не предложил их крестить?

– Сказал: их души уже в аду. Однако если я так милосерден, то он мог бы вымолить им прощение. Если сотня монахов денно и нощно… – Элла остановился.

– …И не бесплатно…

– Вот именно! Всего лишь за три четверти выкупа! – Элла фыркнул. – В монетах, которые я чеканю, серебра и двух третей не наберется. И весят они на четверть меньше, чем те, что чеканились при моем деде. Хочешь знать, куда девается наше серебро?

Теобальд хмыкнул. Он знал.

– Так что с ирландцем, твоя милость? – спросил он.

– А сам что думаешь?

– Я бы хоть сейчас повысил его до десятника, – ответил Теобальд.

– А люди его примут? – усомнился король.

– Он справится.

– Нет, – отрезал Элла. – Но пообещай ему… Сам придумай, что пообещать. Да постарайся, чтобы у него не осталось времени на попойки с моими недругами. – И повысил голос: – Эй, принесите свечи и позовите мерсийского монаха, того, с письмом.

– Я могу идти, твоя милость? – спросил Теобальд.

– Иди… Нет, стой. Ирлашка так и не вспомнил имя норманнского вожака?

– Я спрошу, твоя милость.

– Спроси, спроси. Не думаю, что Господь дал нам в руки какого-нибудь морского эрла. Эта рыбка покрупнее. Как думаешь?

Теобальд пожал плечами:

– Норманны – дикие звери. Что короли, что простые керлы. Готовы убивать даже с выпущенными кишками. И боли совсем не чувствуют. Палач его рвет, а он только рычит. Или хохочет. Но мы сделали, как посоветовал тебе Вулфер, и бодрости у него уже поубавилось.

– Не сдохнет? – обеспокоился Элла. – Я хочу придумать для него что-то… внушающее страх даже норманнам. Но для этого он должен остаться живым.

– Палачи присматривают за ним.

Элла кивнул. Ну да, кто лучше палача может проследить, чтобы пленник не умер раньше, чем следует.

Когда я снова увидел Рагнара, тот выглядел отвратительно. Лежал, свернувшись, на земляном полу. Разогнуться не мог: цепь, соединявшая железный ошейник и колодки на ногах, была слишком короткой.

Запекшаяся кровь по всему телу, сочащиеся сукровицей ожоги… Изрядно ему досталось.

– Будьте наготове, – сказал Малоун. – Дернется – прижмите его древками.

Десятник взял глиняную миску с водой и поставил ее в шаге от головы Рагнара. При этом он ни на секунду не отводил взгляда от скорчившегося конунга.

Тот не отреагировал.

– Больше не кидается, – сказал один из гвардейцев.

– Еще бы, – проворчал Малоун. – Так любого зверя усмирить можно. Колотушки вместо жратвы, чашка воды в день.

Суки.

Хотя это вряд ли хуже пыток, которые практиковал сам Рагнар.

Вот только Рагнар – свой, а эти… англичане.

Как я могу ему помочь? Говорить, кто он, Рагнар мне запретил. Освободить – никакой возможности. Выход один. Подкоп исключается. Резиденция короля Йорвика построена на римском фундаменте. Даже пол выложен плиткой, местами сохранившей древнеримский рисунок. И каменный подвал – из той же эпохи. Не думаю, что по замыслу архитектора здесь планировалась тюрьма. Скорее складское помещение. Сухой плиточный пол. Каменные стены, лишь кое-где тронутые вездесущей плесенью. Крепкие двери. Шесть человек охраны. Четверо стражников и двое палачей. Один из стражников я. Допустим, я даже смогу убить всех пятерых. Что дальше? Ходить Рагнар если и сможет, то недалеко. Унести на себе такую тушу я вряд ли сумею. А ведь еще сражаться придется. Со всей королевской гвардией. Где-то здесь, я слыхал, томятся еще трое наших. Но вряд ли они в лучшем состоянии. Единственное, что я могу, – убить конунга собственноручно. Да хоть прямо сейчас. Двух «коллег» и Малоуна уложу. Но не бесшумно. Так что уже через минуту сюда прибегут другие бойцы. Минуты хватит, чтобы вложить в руку Рагнара какое-нибудь оружие и нанести смертельный удар. Но готов ли я заплатить собственной жизнью за его смерть?

А если, допустим, устроить так, что это не я, а сам Рагнар всех перебил? Каким-то образом освободился, напал и покрошил Малоуна с подчиненными. А потом пал от моего меча?

Хороший план. Но нереальный. Закован конунг на совесть. Даже опытному кузнецу с оборудованием потребуется минут десять. Нужных инструментов у меня нет. Да я и не кузнец.

Может, мне стоит переметнуться к экс-королю Осберту и попытаться через него как-то воздействовать на Эллу?

Если бы Рагнар не запретил мне рассказать, кто он такой, я бы так и сделал. Возможно, понимание того, что повлечет за собой смерть Лотброка, заставило бы Эллу передумать? Может, наплевать на запрет и все равно рассказать?