Огонек выдохнул облегченно. До последнего момента боялся, что я спрошу с него за жену.

А спрашивать надо не с него – с меня. Если бы я не ушел, забрав с собой лучших хускарлов, хрен бы они справились! А я за золотишком погнался. Зачем, спрашивается? Мало у меня богатств?

Нет, всё. Боржом пить поздно. Зарю забрали. Живой, что радует. Вопрос: зачем? Нет, не так. Главный вопрос: кто? И где его найти?

Нет, ну что у меня за судьба такая. Гудрун украли. Теперь Зарю. Будто сглазил кто. Опять, что ли, кого-то убил неправильно и попортил карму?

На подворье и в доме уже навели порядок. Мертвых убрали, кровь смыли. Кстати, чужих среди мертвецов не было. Не верю, что наши никого не достали. Значит, забрали с собой.

Кёль Длинный лежал наверху. Действительно, длинный. На ложе еле поместился.

Он был в сознании. Рука обработана и перевязана. Голова тоже. Как выяснилось, Гостомысл подсуетился, лекаря прислал. Лучше бы он дружину из крепости вывел – город свой защищать, трус поганый!

– Ярл, их было много, и они очень хорошо дрались, – чуть слышно проговорил свей. – Как викинги. Мы тоже хорошо дрались, но их было слишком много, очень много. А мы без брони. Я зацепил одного, а потом меня свалили.

– Ты славно сражался. – Я погладил Кёля по здоровой руке. – Поправляйся быстрее.

– Лекарь сказал: он выживет, – сообщил мне Тулб. – Копье ему только мясо на руке пробило. И череп цел.

Ну да, головы у скандинавов крепкие. Сотрясение, конечно, имеет место, да и крови потерял немало, но если заразы в ранах нет, через месяц оклемается.

Надо бы князю благодарность выразить за заботу, но сегодня я к Гостомыслу не пойду. От греха подальше. Слишком на него зол. Вот что за князь такой… мышевидный! Чуть что – забьется в нору и сидит. А его подданных тем временем на фарш пускают.

Я велел Витмиду и Вихорьку разобраться со взятыми на капище ценностями, а сам ушел наверх. Думать.

О том, как отыскать мою Заренку. Информации-то ноль. Тулб сказал: в городе никто не знает, кто напал. Ладожане оплакивают близких.

Что еще? Нападение произошло в тот самый день, когда мы грабили капище. Проклятие жреца всё же сработало?

Не знаю. Но знаю, что теперь я буду потрошить эти чертовы языческие молельни при каждом удобном случае. Особенно Свароговы. Пусть знает, как мне гадить!

Что я знаю? Кёль сказал: двадцать бойцов уровня викингов. Минимум двадцать. И это только на мой двор, далеко не самый богатый в Ладоге.

Сколько ж их тогда было? Действительно пять сотен?

Не может быть! С такой силищей они бы и Гостомысла вышибли из его норы. Но не стали. Просто ушли, хотя именно в ладожской крепости – главные вкусные плюшки. Нет, не может быть, чтобы их было полтысячи. Даже две сотни умелых бойцов – это до фига. Это уровень конунга. Причем не «морского», а настоящего.

Не понимаю.

В общем, я сидел и думал думы. Тяжкие. Мои бойцы ко мне не совались. Северяне к подобным вещам чуткие. Даже не подумаешь, глядя на их суровые физиономии.

Прошло, наверное, уже часа два, когда мое уединение нарушил Вихорёк.

– К тебе какой-то вестфолдинг, – сообщил мой сын. – Назвался Мелькольвом. Впустить?

– Давай, – разрешил я. Вдруг что интересное расскажет. Как-то мне не кажется, что он пришел на пир звать. Какие сейчас пиры…

– Ярл!

– Мелькольв.

– Сочувствую твоей утрате.

– Ты знаешь?

– Все в городе знают. Мне Дедята рассказал. Возможно, у меня есть новость, которая тебя порадует…

Я ошибся, когда думал, что нападавшие забрали всех своих. Не всех.

Норегов тоже застали врасплох. Те только и успели, что похватать оружие.

Однако ж они были не мирными ладожскими обывателями, а настоящими северянами, вестфолдингами. Другие по морю не ходят. И для них «врасплох» означало, что не все успели надеть брони, а только половина. Зато вооружиться успели все. И вломившаяся к ним во двор банда наткнулась не на перепуганных гражданских, а на сплоченный хирд, пусть и совсем маленький. Всего из двенадцати бойцов. Однако нападавших было еще меньше. Они проводили зачистку и врывались во дворы сравнительно небольшими группами. И вот такая группа натыкается на ощетинившийся копьями хирд. Нореги вломили нападавшим по полной программе. Восьмерых положили насмерть.

А одного – не насмерть.

Причем специально.

Сами нореги в стычке не потеряли ни одного человека. Даже серьезно раненных не было. Но вмешиваться в общую драку они тем не менее не стали. Сами отбились, а гражданская оборона – не их дело. На то у ладожан князь имеется.

Мертвецов хозяйственные нореги ободрали догола и выкинули за ворота. А живой сидел сейчас у них в подвале и ждал худшего.

А именно – меня.

– Слушай, а они хорошо дрались, эти чужаки? – спросил я.

Девять против двенадцати – не лучший расклад для боя, но опытные хускарлы не продали бы свои жизни так легко. Да и не кинулись кучей на стену щитов. Не складывается.

– Какой там, – махнул рукой Мелькольв. – Немногим лучше бондов. Это было легко.

Совсем не складывается. Кёль определил нападавших как опытных викингов. А Мелькольв говорит: чуть лучше ополченцев. Я верю обоим. И что это значит? Что на мой двор заявилась элита. То есть острие удара было нацелено на меня? Вот только меня там не оказалось, и они прихватили Зарю. Чтобы шантажировать?

Что ж, если я прав, то это хорошая новость. Если Заря – заложник, то ее уж точно не продадут каким-нибудь византийским извращенцам. Вопрос: что им от меня надо?

А вот это мы попробуем выяснить прямо сейчас.

– Пойдем-ка к вашему пленнику, Мелькольв, – сказал я. – Очень хочу с ним поговорить.

– Не сомневаюсь, – кивнул норег. – Пойдем потолкуем, пока он не сдох.

Пленник сидел в подвале, и едва оказавшись там, я понял, почему норег сказал «пока не сдох». Специфический запах гниющего мяса перебивал даже вонь испражнений.

Я присел на корточки напротив. Когда-то это был красивый парень лет двадцати пяти, сильный и удачливый, судя по богатой вышивке на замызганной рваной рубахе. Несколько дней назад его удача кончилась.

– Как зовут? – спросил я.

– Чаян.

– Чей ты?

– Смоленского воеводы отрок. Попить дай.

Я сделал знак пришедшему с кормчим мужчине, и тот поднес с губам раненого флягу.

Тот пил долго и жадно. Оторвавшись, облизнул губы. Глаза его немного прояснились.

– Это смоленский воевода вас привел?

– Зачем мне отвечать? – вопросом на вопрос ответил Чаян.

Угадав по интонации, что пленник упрямится, пришедший с Мелькольвом норег достал нож, но я остановил его жестом.

Я не хотел пытать парня, который уже одной ногой стоит по ту сторону. Он не виноват, что командир привел его сюда. Однако у него есть нужные сведения, которые я должен получить. И получу.

– У меня украли жену, – сказал я. – Я хочу знать, кто это сделал. Это бесчестно: красть жену, когда мужа нет рядом. И ты в этом участвовал, Чаян. Ты потерял честь и вскоре потеряешь жизнь. Жизнь тебе уже не вернуть, но вернуть честь ты можешь.

– Я ничего не знаю о твоей жене, – проговорил Чаян. – Нам сказали: идите с этим человеком и делайте, что он скажет. За это каждый из вас получит по четверти гривны серебром. Можно еще воды?

Напившись, парень продолжил:

– Еще воевода сказал: князю Диру любо, если мы покажем себя хоробрыми.

Князь Дир. Я уже слышал это имя. Тот самый, что выгнал Бури из дружины только потому, что тот, защищая свою честь, убил обидчика.

– Нам сказали: врывайтесь во дворы, в дома. Убивайте всех, берите, что хотите, но нигде не останавливайтесь надолго, а когда позовет рог, бегом на корабли.

– Вы пришли на кораблях?

– Да. Три лодьи.

На кораблях зимой? Это… неожиданно. Волхов, конечно, не замерзает, но только он. Значит, корабли были где-то спрятаны. Хотя мне ли не знать. Сам в протоке прятался. А таких мест на Волхове хватает.