И мы оба внимательно следим за выражением лица старика. Бессильная ярость. Тоска и безысходность. Проблеск надежды. Снова ярость. И снова – горечь и бессилие.

Мы его ломаем. И у нас получается. Чем больше он осознает, что та дыра, в которой он оказался сам и в которую уволок близких, – его собственных рук дело, тем ему хуже. Пытать таких физически – бесполезно. Резать у него на глазах его собственных внучек… Я бы такого никогда не допустил, но даже и это бесполезно. Его гордость – выше сосновых вершин. Он не сломается.

А вот если дать ему понять, что всё это происходит, потому что он облажался… Вот это разнесет его гордыню вдребезги.

И, кстати, Трувор угадал. Названные особи – не только самые симпатичные, но и самые ценимые дедушкой-головорезом.

Такая уж душа у здешних феодалов. Чужих могут стругать живьем, как шаверму, а в своих души не чают.

А с трэлями я ловко придумал. Рабы – такие забавники, когда им предоставляется возможность отомстить своим рабовладельцам. А если добавить, что для местных секс с рабом – сродни зоофилии…

– Чего ты хочешь, дан? – бормочет дед уже без всякого вызова. – Я сделаю всё, что ты хочешь. Не я велел Водимиру красть твою жену. Я не знал об этом…

– На колени, – велю я. – Нет, не передо мной, перед ним, – я киваю на Трувора. – Ты сейчас чувствуешь то же, что и он – недавно. Моя жена – его дочь. Моли о пощаде, старик! И помни: что бы он ни решил, ты сам всё равно умрешь. Но если он будет щедр, то один из твоих внуков, может быть, поживет еще немного.

Вот так. Много унижения – и чуть-чуть надежды. Как говорится, дубиной и добрым словом. Главное, в каждом случае соблюсти правильные пропорции.

Теперь пусть ведет переговоры с «добрым» Трувором, а злой я – ухожу. И ухожу красиво.

Оценивающий взгляд на кучку несчастных, жутко перепуганных женщин и детишек. Вот! Эта пара глаз глядит не с ужасом, а с мольбой и надеждой. Тебе повезло, красавица. Для тебя всё закончится прямо сейчас.

– Ты идешь со мной, – говорю я по-скандинавски, уверенный, что она поймет, даже если не знает языка.

Так и выходит.

– Займись ею, – сказал я Заре, кивнув на девушку.

– Кто это?

– Дочка Клека.

– Я его внучка, – еле слышно проговорила та.

– Хочешь ее в постель? – деловито поинтересовалась Заря на языке викингов. – Ты здорова? Девственна?

– Да…

– Нет, – вмешался я в процесс. – В смысле, в постель не надо. Будет тебе пока помощницей в доме. Покажет, где что.

– Поняла.

– Вот и отлично!

А я отправился заниматься настоящими делами. В чем Клек был прав, так это в том, что нам надо убраться отсюда как можно скорее. Таймер тикает. Надо успеть сбежать до того, как Клековы соседи соберутся грозной толпой и придут нам навалять. Как это происходит, я уже видел однажды на Сёлунде. Когда довольно-таки мощный хирд вестфолдингов решил покуситься на меня самого. Несколько часов – и это уже не мощный хирд, а кучка чужаков в окружении подавляющего большинства моих разгневанных соседей.

Здесь, думаю, времени на сборы уйдет побольше, и до завтрашнего утра убивать нас никто не придет, но и работы полно. Нелегкое это дело – полностью обнести этакую крепость. А ведь награбленное надо еще упаковать в дорогу, и с транспортом вопрос решить.

А бойцы у меня молодые, горячие, у них после хорошей драки только три желания: бабы, жратва и выпивка. Грабеж, конечно, тоже отличное развлечение, но добычу потом всё равно на всех делить будут, а по этим пунктам что ухватил, то твое.

Старый Клек сдал почти всё. Почти, потому что, уверен, кое-что он утаил, дабы его наследники вконец не обнищали. Однако увозили мы прямо-таки огроменные кучи всякого добра. Включая и сотню пленников.

Правда, из Клекова рода среди них не было никого. Заложников мы тоже взяли, но они были именно заложниками, а не рабами. С нами поехали два старших сына нового держателя территории, которого выбрал среди прочих своих отпрысков сам Клек. Трувор дал ему такой бонус. Новоиспеченный князь, не вставая с постели (у него были две серьёзные, но не смертельные раны), признал Трувора старшим и обещал кланяться данью. В чем и поклялся тремя местными богами.

И уже через пять минут он официально вступил в права владения, потому что Клек покинул бренный мир. Быстро и легко, как ему и было обещано.

А еще через час целая вереница саней, сопровождаемая победителями, канула в лесной чаще. Вернее, ушла по неезженой в зимнюю пору лесной дороге прямиком к Изборцу. Трувор был уверен, что не заблудится. Да и выбора особого у нас не было. Путь вверх по Двине был для нас закрыт, ведь именно там нас бы и стали ловить.

А мы ловиться не собирались.

Наши пути разошлись на льду Чудского озера. Трувор ушел в Изборец, а я со своими – в сторону будущего Финского залива.

Расстались тепло. Мы ведь теперь не просто друзья – родичи.

На прощанье Трувор заверил: если будет нужда, Изборец всегда открыт для меня, а его дружина встанет рядом с моим хирдом. Напомнил: хочу я того или нет, но я теперь тоже варяг. И так считает не только он, но и Ольбрад Синеус, так что ярл Ульф Хвити при желании может называть себя не только ярлом, но и князем и рассчитывать на поддержку братства.

Именно так. Братства. Потому что все варяги суть братья друг другу. И наконец-то мне приоткрылась великая тайна: откуда есть пошло великое варяжское племя[245].

– Мы, варяги, живем здесь не так давно, – рассказывал Трувор. – Прадед моего прадеда родился здесь и поклонялся Перуну, как и мы. Однако старые люди из тех, что платят нам дань, говорят, что мы пришлые, и называют нас роутси, что значит: дружина на воде. Это потому, что предки наши пришли сюда на кораблях.

– А почему вы называетесь варягами? – спросил я. – Что вообще значит это слово?

– Не могу тебе ответить, – покачал головой мой тесть. – Я слышал от свеев, что это переиначенное «варг», что значит «волк». Однако волк особый, волшебный. Ты понимаешь, о чем я, если слыхал о Фенрире…

– Слыхал, – ответил я, припоминая увлекательные рассказы Стенульфа, коих я наслушался в первую мою зиму на Сёлунде. Фенрир – чудовищное порождение скандинавской мифологии. – Фенрир и его сыновья…

– Да, – подтвердил Трувор. – Варги.

Он помолчал немного, пропуская меж пальцами длинные усы и глядя куда-то сквозь меня, будто вспоминая что-то важное.

Однако я знал: он не вспоминает, он помнит. Здешние запоминают такие вещи накрепко. Слово в слово. И потом так же, слово в слово, рассказывают детям и внукам. Это единственный способ сохранить прошлое тем, у кого нет письменности. И надо отметить, способ замечательный, потому что я не раз слышал истории тех же данов о своих прапрапрадедах, рассказанные так, будто это происходило совсем недавно. Мелочи забывались, а вот настоящие деяния – никогда. И человек благородного происхождения, вроде того же Рюрика, к примеру, запросто мог перечислить две дюжины своих предков вплоть до божественного прародителя Фрейра-Ингве.

Нет, Трувор не вспоминал: он переживал прошлое. А заодно выбирал, какими из родовых тайн стоит поделиться со мной.

– Варги, – повторил он. – Божественные волки, которые когда-нибудь зададут жару вашим нурманским богам! – Трувор засмеялся. – Но так говорят свеи, – продолжал он. – А вот мой дед рассказывал, что его отец вместе с братьями несколько лет служили за золото императору ромеев, и там таких, как они, называли варангами. То есть чужеземными стражами. Но дед не помнит почему. Может, это и есть варяги, переиначенные на ромейский лад. Я тоже знаю об этом только то, что в Миклагарде[246] нас по-прежнему называют варангами. Да и важно ли, почему мы зовемся варягами? – Трувор поглядел на меня, но я молчал.