Что и было официально объявлено Медвежонком, когда сконфуженная молодежь выстроилась на месте своего разгрома.

Отдельной похвалы удостоился Щандр, который, оставшись в одиночестве, секунд двадцать более или менее успешно сопротивлялся атакам Свартхёвди. Последний, понятное дело, работал в треть силы: знал, что боевой дух дренгов время от времени надо потешить такой мелочью, как достойный проигрыш.

Засим побитое воинство получило нежданные плюшки. Броньки и оружие из нашего спецхрана. Не все, правда, а только те, кого мы сочли особо отличившимися. И не в подарок, а так сказать, в лизинг. Но радовались варяжата, как местные детишки – медовым сотам.

А потом мы покушали, дождались сумерек, взялись за весла и тихо-тихо выбрались из своей протоки.

Выбрались и двинулись вниз по течению. Подальше от Трувора и… поближе к Ладоге.

Где, я в этом ничуть не сомневался, нас совсем-совсем не ждут.

– Я не люблю отца.

Головка Зарёнки лежала на моей руке. Мы смотрели на звезды. Палуба под нами чуть-чуть покачивалась.

– Мама умерла… Мне было девять зим тогда, Вильду – семь. Ее убили. Я знала, что ее убили, но отец не захотел мстить. Сказал: не видит причины. Мол, я все придумала. И ушел в вик. На три года.

Я молчал. Мне не верилось, что Трувор отказался мстить за смерть жены. Я чувствовал: нельзя спрашивать. И уж тем более – спорить.

– У мамы не было здесь родни. Отец привез ее с юга. За ней дали хорошее приданое, и сама она была красивая и веселая. Ей было трудно у нас. Там, дома, она жила как княжна. У нас – не так. У нас нет рабов для домашних дел. Женщины всю работу делают сами. Даже те, кто княжьей крови, как мы. Отец не позволил маме взять в дом челядь. Сказал: привыкай жить по-варяжски. Только когда мама умерла, он взял в дом наложницу из полонянок, чтобы та помогала бабушке…

Заря замолчала.

Через некоторое время я спросил:

– Как она погибла?

Я чувствовал: ей хочется об этом рассказать, но начать трудно.

– Заболела, – после небольшой паузы ответила. – Сгорела за три дня.

Вот как? На понял.

– Ты сказала: ее убили?

– Так и есть. Женщины белье стирали на мостках. Ее столкнули. Вода была холодная, ночами уже подмораживало. Пока выбралась, пока белье собрала… Была бы дома бабушка, она б ее выходила, но бабушка с отцом на торг уехали. Дома только мы с Вильдом и оставались. Она на следующий день слегла и уже не встала. И позвать некого было: почти вся родня наша ближняя тоже на торг отправилась. Последняя ярмарка перед тем, как реки встанут. Я к сестре отца побежала, а та… Это она ее и убила! – с ожесточением проговорила Заря. – Нам с Вильдом сказала, что сама все сделает. Знахарку позвать не дала. Я от женщин потом слышала: это она ее в воду и столкнула. Будто случайно. А отец мне не поверил. Сказал: наговаривают. Хотел ее даже к нам в дом взять. Она вдовая была. Жила с родней покойного мужа. Бабушка не разрешила. А не то бы я ее еще раньше убила. Или она – меня.

– Ты ее убила? – изумился я.

– Конечно. Я богам клятву принесла, гейс по-вашему: как только смогу взрослый лук натянуть, первая стрела ее будет. Три года до того с луком упражнялась. И со всяким оружием. Вильда дядя наш учил, а я – рядом. Он ругался, дядя. Гонял. Но тетка моя, Кари Улебовна, сказала ему: пусть учится. И я выучилась. Из лука бью получше Вильда, – добавила Заря без гордости. – И клятву сдержала. Как сумела на дядин лук тетиву накинуть, так и сдержала. Подстерегла ее одну на тех мостках, с которых она маму столкнула, окликнула, чтоб знала, кто ее, и стрелой – точно в горло. А пока она хрипела, объяснила за что.

– И тебя не наказали?

– Никто не узнал. Я ее с мостков на лодку скинула, увезла, где поглубже, камни к ногам привязала – и все. Хороша я? – повернулась ко мне, ожидая похвалы. Лунный свет в глазах, красивая до невозможности.

– Хороша, – не обманул ее ожиданий я.

Вот, значит, у нас какие скелетики по ларям спрятаны. И вот почему эта девочка так ловко с луком управляется. Выучилась. Еще бы. С таким-то стимулом. А вот от Трувора я такого не ожидал. Не захотел он, значит, сор из избы… Или и впрямь не поверил? Думаю, второе. Сам бы я поверил, если бы мою родную сестру в чем-то таком девятилетняя девчонка обвинила?

Не знаю. Не было у меня родных сестер. Но проверил бы – точно. И детей на бабушку тоже вряд ли оставил бы. Или оставил? Случись что с Гудрун, разве я не доверил бы наших детей ее матери? Конечно, доверил бы.

Так что нечего других осуждать. Труворовой мамаши я не знаю, но что-то подсказывает: эта дама из сходной породы. Если я правильно помнил, ее двоюродная сестра была бабушкой князя Рюрика. То есть очень возможно – той же скандинавской породы. Черт! А ведь я и забыл, что Трувор с Рюриком – в родстве. Причем в родстве довольно близком, по местным меркам. Может, поэтому Жнец так за него держится?

– Расскажи мне, как твоя жена убила того ярла, – прильнув ко мне, попросила Заря. – Она и впрямь его убила?

– Да, милая. – Откровенность за откровенность. – На наш дом напали. Их было много, очень много…

Я задумался, вспоминая…

…Кольцо щитов вокруг. Разъяренные бородатые рожи, бьющая со всех сторон сталь, рев Хавгрима, зажатого со всех сторон, и колотящаяся в виски мысль: Мьёр-ярл, где он? Куда он подевался? Жуткое чувство, что где-то рядом происходит что-то ужасное. Что-то более страшное, чем происходит со мной сейчас. Казалось бы: куда уж хуже! Меня зажали. Расклад: восемь на одного. Восемь злющих хускарлов, которые вот-вот меня прикончат. И еще десяток тех, кто из-за тесноты не может до меня добраться.

А я нутром чую: что-то куда более скверное вот-вот случится. Где-то рядом. А я ничего не могу. Я больше не управляю положением, я – в ловушке. Чертов Мьёр-ярл! Не вижу его! Не вижу! Так не должно быть! Это неправильно! Это он меня должен сейчас убивать! Так до́лжно! В любой схватке ярл – на самом важном месте. А что может быть важнее, чем расправиться со мной? Где ты, сволочь?

Может, именно эта мысль и дала мне тогда шагнуть за пределы сил.

Я вырвался, нырнул прямо в черный провал входа в дом – и увидел заляпанного кровью Гуннара и кучу трупов вокруг. И уже не поймешь, кто свой, кто чужой, но Гудрун я узнал.

Моя девочка лежала на земляном полу, и вся солома под ней была пропитана кровью…

– Их было трое, – сказал я. – Сам ярл и двое его хускарлов. Пока мы бились снаружи, защищая сначала стену, а потом вход в дом, этот гад ползучий просочился через малую дверь. А там – моя беременная жена и наша холопка. Ярл даже не думал, что она станет драться. Их было трое, все в отличной броне, с боевым оружием, а у Гудрун на поясе – легкий клинок, которым женщине не пробить добрую кольчугу. Но она – пробила.

– Она очень сильная, твоя жена.

– Да, она сильная, – согласился я, хотя имел в виду не совсем то, что Заря. Не «физику» – дух. Что же до физической силы, то тут сработала не сила, а техника. Выпад я ей поставил, а остротой и качеством ее меч ничуть не уступал моему Вдоводелу.

Но все равно бросаться с легким мечом на трех матерых викингов в полном облачении… Все равно что на танк с гранатой. На три танка…

– Ярлу она проткнула брюхо, а одному из его людей – горло. Третий вышиб у нее оружие, но ударить сам не успел. Его зарубила холопка.

Тихая Бетти, вот кому потребовалось едва ли не больше мужества, чем Гудрун. Рабам, даже мужчинам, не положено быть храбрыми. Храбрые рабы не выживают. Ни мужчины, ни женщины. Бетти захватили в плен, когда она была почти ребенком. Послушание и покорность…

Гудрун дорого заплатила за храбрость. Потеряла ребенка. Нашего сына. Первенца. Я не сказал ей, что это был сын. Сказал: была бы девочка. Солгал.

– А я с клинком не очень-то управляюсь, – пожаловалась Заря и потерлась щекой о мое плечо. Намек?