Борт кнорра – на три локтя выше борта драккара. Стюрмир глядел сверху и видел внизу сплошную чешую пестрых щитов и кусочек мокрой палубы. Три раза повернутся весла в лючках, и драккар пройдет мимо. К «Северному Змею», уже сцепившемуся с другим свейским драккаром.

Безнадежное положение. Стюрмиру вдруг вспомнилось, как они спускались на «Северном Змее» вниз по реке в стране англов. Как их обложили со всех сторон, а впереди ждал мост с изготовившимися к встрече англами. Камни и бревна…

Тут Стюрмир думать перестал. Его взгляд упал на крицу сырого железа, которую использовали в качестве якоря. Одним движением копейного наконечника Стюрмир вскрыл обвязку, ухватился, поднатужился и вскинул слиток над головой.

Крица весила столько же, сколько весил он сам, Стюрмир. Но Стюрмир не зря считался лучшим в играх по метанию камней и бревен. Не сплоховал и сейчас: посланная вверх и вперед слаженным толчком рук, ног и спины крица описала длинную красивую дугу и рухнула на палубу драккара. Она разнесла вдребезги настил, но пробить сработанный мастерами, рассчитанный на удары океанских волн корпус не смогла. Однако все же сделала свое дело: подогнанные внахлест доски обшивки чуть-чуть разошлись. Самую малость, но этого хватило, чтобы внутрь корабля заструилось море.

Кормчий свейского драккара видел и сам снаряд, ударивший в настил в трех шагах от кормы, и результат удара. Теперь у него был выбор: бросить все силы на вычерпывание воды и устранение течи (результат неизвестен) или изо всех сил грести к «Северному Змею» и перебраться на него раньше, чем корабль затонет. Потому что если драккар уйдет под воду раньше, то тут уж результат известен наверняка. Плавать в броне по морю можно только, пока у тебя есть палуба под ногами.

Кормчий выбрал второе. Весла драккара завертелись еще быстрее, и корабль устремился к заветной цели…

Стюрмир смотрел, как вражеский корабль постепенно погружается в море. Но слишком медленно. Гребцы на драккаре были хороши. И они понимали, что от их силы и слаженности сейчас зависит, угодят ли они в сети великанши Ран или будут жить и сражаться. Они успевали, и сделать с этим ничего было нельзя.

Стюрмир видел, что на сцепившихся вместе «Северном Змее» и свейском корабле кипит битва. Видел он и лучников на «Змее», глядящих на приближавшийся драккар. Опытный воин, Стюрмир мог с легкостью представить, что видят стрелки: высокий нос драккара с оскалившейся белыми зубами змеиной головой и сплошную стену щитов там, где этот нос не прикрывает рвущих весла гребцов.

Стюрмир зарычал. Он понял, что его замечательный бросок не спас положение…

Бури вынул из колчана три одинаковые стрелы. У них были прочные древки. И увесистые массивные наконечники, похожие на маленькие долота, которые используют плотники. Такими стрелами было невозможно стрелять далеко. Но далеко и не требовалось.

Бури не смотрел на задравшийся к небу драконий нос драккара. Его интересовала разноцветная чешуя дракона. Вернее, те, кто под ней спрятался. Бури понимал: задача у него непростая. Бури любил такие задачи. Любил и умел их решать.

Первая стрела ударила в щит с такой силой, что доску, в которую она угодила, разнесло в щепу. Сама стрела прошла практически навылет и ударила в шлем свея, державшего щит. Шлем она не пробила и особого урона не причинила. А вот вырванная из щита щепка угодила воину прямо в глаз. Свей закричал и нечаянно задрал щит. В драконьей чешуе образовалась брешь… В которую немедленно нырнули еще две заготовленные стрелы. Обе нашли цель. Одно из весел сбилось с ритма, задралось, а потом резко ушло вперед, спутав и сбив мах соседнего весла. Оба весла уткнулись в воду, и драккар, несмотря на все усилия кормчего, начал забирать влево.

– Правым крепи помалу! – истошно взревел кормчий, понимая, что одним лишь кормилом ему курс не удержать.

Но поздно. Корабль уже развернуло мимо «Северного Змея». И самого кормчего больше не защищал от стрелы высокий корабельный нос. А воин, который был поставлен прикрывать кормчего от стрел и копий, замешкался.

А вот Вихорек – нет. Он не сумел бы вскрыть драконью чешую, как это сделал Бури. Но с пятидесяти шагов попасть в голову врагу он мог бы даже с раскачивающейся палубы в плохую погоду. А сейчас погода была идеальная.

Стрела ударила свейского кормчего в лицо. Быстрая смерть. Но даже мертвый кормчий не выпустил правила, повис на нем, выворачивая драккар вправо. Весла гребцов по правому борту тоже уперлись в воду и надолго, поскольку никто не отменил последней команды кормчего. Свейский дренг рядом с ним увидел, что старший убит… И растерялся.

Результат: драккар развернулся и встал к «Северному Змею» теперь уже левым бортом. То есть совсем встал. И продолжал погружаться.

Свеи завопили. Многие начали поспешно избавляться от броней. Кто-то даже успел…

Не спасло. Вихорек и Заря били на выбор. Между драккарами было около ста локтей. Проплыть такое расстояние любой викинг мог бы даже с топором за поясом. Даже если каждый пятый доберется до «Северного Змея»…

Не добрался никто. Вихорек и Заря полностью опустошили колчаны, но сложили на дно всех.

Мы потеряли восемь человек. Двоих пленников, которые, впрочем, перестали ими быть, как только взялись за оружие. Пятерых варяжат. Из семи ребят, стоявших с нами в одном строю на палубе, осталось лишь двое: Ануд и Егри. Причем Егри был серьезно ранен.

Восьмым погибшим был Хавгрим Палица.

Хавгриму проломили голову. То есть это была не единственная рана, но остальные для берсерка – пустяки. Не знаю, как так вышло. Мне почему-то казалось, что берсерки в бою – неуязвимы. Был, правда, берсерк, которого завалил я сам. Но тот был, типа, необученный, да и я отдавал себе отчет в том, как мне в тот раз невероятно повезло.

Хавгрим, Хавгрим… Истинную цену человека осознаешь, когда его теряешь. Я даже не подозревал, насколько дорог мне этот свирепый «сын Одина», пока не увидел его лежащим на палубе. Я даже не сразу сообразил, что он мертв.

Воин Одина в постбоевой отключке. Обычное дело. Очнется через сутки.

Вот только Хавгрим уже не очнется. С такими ранами не живут.

Никто не видел, как это случилось. Когда он умирал, вокруг были только враги. Обычное дело для берсерка, когда вокруг только враги. Но обычно гибнут именно враги, а не берсерк.

Хавгрима прислал мне Стенульф. Каменный Волк. Воспитатель воинов Одина. Прислал, чтобы его воспитанник присматривал за мной. Наверное, я тоже должен был за ним присматривать. Я – хёвдинг. Вождь. Я должен видеть всю картину боя. Всю целиком. И понимать, кому нужна помощь. Вот только ростом я не вышел для такого наблюдения. Каждый второй хускарл выше меня на ладонь. А каждый первый – на две. Ни хрена я не вижу ни в строю, ни в рубящейся толпе. Неважный из меня хёвдинг.

Мертвый Хавгрим улыбался. Он был счастлив, умирая.

Не утешало.

– Не горюй, – сказал мне братец, обхватив меня заляпанной кровью ручищей. – Лучшая смерть! Тьёдар сочинит о нем песню, мы будем ее петь и веселиться, а брат наш Палица там, в чертогах Отца, будет слушать нас и радоваться, что битва, в которой он ушел, это победная битва!

Красиво сказал. Они умеют говорить красиво, простые скандинавские убийцы.

– Мне будет его не хватать, – пробормотал я.

– Мне тоже, – согласился Свартхёвди. – Но мы справимся.

– Я рад, что присягнул тебе! – заявил Тьёдар Певец. – С тобой невозможное становится возможным и слова сами льются из уст!

Ну да. Невозможно – это очень точное слово. Моя куцая дружина победила полноценный хирд матерого свейского ярла числом в сто восемнадцать боевых единиц.

– Твоя удача съела удачу нашего ярла, – с грустью признал один из немногих пленников. – Не следовало ему гневить богов и отказываться от объявленного хольмганга с тобой, Ульф-хёвдинг. Боги такого не любят. И они отомстили. Потому-то Бьёрн Асбьёрнсон и умер первым. А мы все уйдем за ним.