Мой конь постепенно догоняет бегущих и скачущих. То тут, то там на снегу темными кучами лежат убитые. Хочется верить, что только чужие.

Строй эстов начал движение. Навстречу бегущим.

Ну да, я поступил бы так же. Пропустить своих и принять в копья разрозненную толпу преследователей. И сразу расклад изменится в твою пользу. Одиночки если и рулят против плотного строя, то только такие, как с таким трудом заваленный нами берсерк. Ну или мы с Трувором, на худой конец.

Так или примерно так должен думать лидер эстов.

Но мы тоже всё продумали. Причем заранее.

Трувор, который рулил погоней, отреагировал точно и своевременно. Только что я видел спины бегущих, наших и чужих, и… оп! Теперь я вижу лица. Разворот – и гонщики превратились в беглецов, так и не столкнувшись с шеренгами эстов.

И заодно не угодив под обстрел со стен.

Кажется, Джек Лондон писал: ничто так не привлекательно для своры, как задница и мелькающие ноги удирающих.

Эсты не оказались исключением. Они бросили город с воротами нараспашку и устремились в погоню.

Надо отметить, что у них были неплохие шансы на успех: со свежими-то силами. Тем более что бежали они отлично. В четком строю, лишь немного растянув шеренги.

Впрочем, и наши удирали не в разные стороны, а относительно компактной группой. И оторвались совсем недалеко: метров на двадцать пять – тридцать. Совсем ненамного дальше, чем бросок копья. Но всё-таки чуть дальше.

А вот всадники наши ушли в стороны, и достаточно далеко.

Вроде бы зря. За ними на своих двоих и так не стали бы гнаться. Уходили хаотично и порознь. Так, чтобы казалось: бегут с перепугу, куда глаза глядят.

Я остановил лошадку. Потому что знал: до меня враги точно не добегут.

Как только опорные шеренги отдалились от ворот метров на двести, прогудел рог Трувора и вступил в действие наш «засадный полк»: три десятка отборных бойцов, в число которых вошли мои хирдманы, и сорок восемь лучших кирьяльских стрелков.

Со стен новых противников увидели, как только те показались из леса. И заорали.

Но увлеченные погоней защитники их не услышали. Вопли потерялись в топоте, грохоте, пыхтении и воплях, которые издает почти сотня бегущих строем бойцов.

Эстская группа преследования остановились, когда со стороны крепости надрывно заныл рог и раздался частый звон медного била.

Но они были далеко, а наши конники уже вышли на дистанцию опасной стрельбы. Кто-то спешился, но большая часть начала, как и Вихорёк, стрелять прямо с седел. Молодец Бури-мастер, что тут скажешь.

С незначительной задержкой к стрельбе присоединились пешие кирьялы.

Не знаю, насколько эффективна была такая стрельба, но лучники на стене попрятались, и силовая группа добежала до ворот без потерь. Более того, в поднятые над головами щиты не вонзилась ни одна стрела.

Добежали вовремя и попытку защитников закрыться пресекли на корню.

Эсты-преследователи остановились в замешательстве. Защитить город они уже никак не успевали. Строй смешался…

И наши тут же эти воспользовались.

Перекрывающий все прочие звуки рык Трувора – и толпа беглецов превращается в ударный клин со Жнецом во главе. И клин этот врезается в эстов, половина из которых глядит в противоположную сторону, несмотря на громкие вопли наиболее толковых хольдов.

Я дал лошадке шенкеля, снова посылая в галоп. Давай, лохматая! Не то всё веселье без нас пройдет!

Хороший дом у князя Клека.

Хотя нет, теперь это у нас хороший дом.

Теперь тут всё наше. Включая и самого князя.

Он, конечно, орел. Для своих преклонных лет – так особенно. И держится с достоинством, хотя догадывается: хорошего ждать не стоит. И он, и его семья – в нашей полной власти. Захотим – будем их всех мучить долго и разнообразно. Захотим – убьём сразу и безболезненно. Его. И тех членов семьи, которым не повезло. Те, кому повезло, погибли в сегодняшнем бою.

Это касается мужчин.

Женщинам еще хуже: двум женам Клека, одна из которых с виду младше Зари, пятерым дочерям и целому выводку внучек, в интервале от взрослых дам до грудных младенцев. Вот кому совсем худо будет. Мы викинги. Что делают с женщинами викинги, Клек знает. Сам такой. Но держится морской конунг. Цедит слова через разбитую губу, глядит на нас, как спутанная и подвешенная на шест зверюга.

– Дурак ты, старик! – сообщаю я ему. – Куда тебе до настоящих пахарей моря! До нас, данов и варягов! Вспомни, старик: сегодня утром ты сидел в своей берлоге и хирд у тебя был побольше нашего. Но ты оказался никудышным вождем!

Я щедрой рукой посыпаю солью его душевные раны. Не жаль ничуть. Старая сволочь перебила столько народу, что хватило бы на небольшой город. И эта тварь причастна к похищению Зари, к гибели моих людей. Это его люди убили моего весянина Повторюху, мальчишку пятнадцати лет. Так что нечего глядеть на меня зверем, эст. Я тебя сломаю о колено, как гнилую палку. Я заставлю тебя просить!

– Ты никудышный хёвдинг, старик. Уж не знаю, выжил ли ты из ума или просто таким уродился. Погляди вокруг. У тебя больше нет ни дома, ни хирда. А всё потому, что ты – дурак. Ты забыл свое место. Место плешивого старого пса в мире настоящих охотников Лебединой Дороги. Ты поднял свой облезлый хвост на повелителей моря. Ты послал против нас своего никчемного племянника! Против нас, старик! Это была самая большая глупость в твоей бесполезной жизни. Ты мог жить, мирно и тихо стареть. Но ты решил нагадить в хозяйскую миску. Я скормил дерьмовые кишки твоего племянника псам. Так же будет и с тобой, никчемный старый хряк. Но в этом не будет веселья. Что проку в смерти того, у кого и так скоро полезут изо рта опарыши, даже если они полезут поглядеть, что же такого интересного мы делаем с твоими потомками.

Взгляд старика невольно устремляется к кучке этих самых потомков. Я на них не смотрю, а вот Трувор – да. По глазам деда сейчас можно догадаться о том, кто из многочисленной родни для него важнее.

Именно для этого и предназначен весь словесный понос, которым я орошаю Клека. Старик ведь превосходно понимает язык Севера и верит каждому слову. Он сам не раз проделывал подобное со своими пленниками. У него в городке и сейчас полно рабов, половина которых мечтает отдать обе руки, лишь бы Клеку воздалось за то, что он натворил с ними и их родней. Мечтала бы и вторая половина, но они раздавлены и унижены настолько, что позабыли, как это – мечтать.

А еще старик уже в курсе, что мы здесь не для того, чтобы просто так пограбить. Что у нас к нему – личное. А значит…

Старик слизывает кровь с разбитой губы.

– Чего ты хочешь, дан? – говорит он.

На меня он не смотрит. Ему нестерпимо видеть торжествующего врага.

– Ты ничего не можешь мне дать, – насмешливо говорю я. – Всё твое и так наше. А если ты думаешь, что мы не найдем сами твои схоронки, то это даже как-то обидно. Ты ведь знаешь, что мы даже не будем их искать?

Он решается взглянуть мне в глаза… И тут же отводит взгляд.

Как-то ему совсем хреново. Не окочурился бы раньше времени.

– Да, – бормочет он. – Вы найдете. Но это потребует времени. – Клек снова глядит на меня, и на этот раз – секунд пять. Хочет понять: дошло до меня или нет?

Это – чужая территория. Как бы ни конкурировали меж собой местные вожди, но когда они узнают о нас, то забудут о распрях. И вдарят так, что мало не покажется.

– Возможно, – беспечно отвечаю я. Я нахальный и самоуверенный дан. Всякие там эсты, шместы, курлы и куры для меня – недочеловеки. Пища. – Возможно, старик, мне будет скучно пытать твоих сучат. Тех, кто посимпатичнее, я отдам моим хускарлам. Пусть позабавятся. А остальных – твоим трэлям. О! – Я демонстрирую оживление: – Так выйдет даже лучше, чем скормить твое потомство псам.

– Не всех, Ульф-ярл! – подает голос Трувор. – Вот эту я заберу себе! А этих двоих можно продать на юг. Степняки любят такое мясо!