А в настоящем надо думать, как разрулить ситуацию. Но – позже. А сейчас просто радоваться жизни, которую у меня пока что не отняли.

Плеск, поскрипывание, шорох воды под днищем, ровное скольжение по речной воде, запах тины. Треньканье струн, невнятный напев… Тьёдар сочиняет очередную героическую сагу.

– Ты такой ласковый. Я буду тебе хорошей женой. Умру за тебя!

Ну вот, всю жизнь только о том и мечтал, чтобы моя возлюбленная за меня умерла.

– Живой ты мне нравишься больше, – я легонько поцеловал Зарёнку в уголок рта. – Спи, моя хорошая.

Классная все-таки штука – жизнь. Моя жизнь. Моя здешняя жизнь. Никому ее не отдам. Никому.

Мой Волк жарко дохнул в ухо, пихнул влажным носом… Поиграем?

«А как же! Еще как поиграем!» – ответил я, проваливаясь в сон. Ух и…

Я летел вверх тормашками, бестолково дрыгая конечностями… Шмяк! Брызги грязи во все стороны. Воздух выбило из легких, но я все равно ухитрился, сгруппировавшись, перевернуться через голову и вскочить на ноги…

И толчок пониже спины швырнул меня вперед с такой силой, что позвоночник взорвался болью.

Бог ты мой! Обезьяна! Ухватила меня грязной лапищей за бороду, пригнула вниз с медвежьей силой. Ну и рожа! Маленькие злые зенки в глубоких провалах глазниц, широченный мясистый нос, нависающий над выдвинутыми вперед челюстями. Пучки рыжих волос на массивном скошенном подбородке. Вырваться даже не пытаюсь. Силища – как у гориллы. Не удивительно – с такими-то плечищами и ручищами. Пальцы-крючья разжались…

И я опять лечу и плюхаюсь в лужу, на сей раз ухитрившись перевернуться в воздухе и упасть на руки. Что, впрочем, не спасает меня от очередной порции грязи, плеснувшей в физиономию.

Первое, что вижу, проморгавшись, – пару кривых толстых ног, покрытых грязюкой до самых колен, и край замызганной когда-то светлой шкуры. Похоже, волчьей.

Последняя мысль мне настолько не нравится, что я стартую из своей лужи, аки бегун на стометровке, и врезаюсь головой… В общем, удачно врезаюсь, потому что лапы кривоногого вцепляются не в меня, а в пострадавшие бубенцы. Я вырываюсь на оперативный простор и только теперь понимаю, что мною, оказывается, только что играли в веселую игру, называемую «найди пятый угол», шестеро обезьяноподобных уродов.

«Бежать!» – приходит паническая мысль. Хотя мой организм и без всяких мыслей знает, что делать. Потому что я уже бегу, причем не прямо, а хитрым зигзагом.

И не зря. В дерево справа и впереди с хрустом втыкается томагавк. Ну или что-то типа томагавка. Узкая каменюка с дыркой, в которую вставлена короткая палка, примотанная для надежности ремнем.

Не раздумывая, я вцепляюсь с деревяху сразу двумя руками (потому что знаю, что одной не вытащить), дергаю изо всех сил и становлюсь обладателем ОРУЖИЯ. Мой ум осознает, насколько оно убого, но организму так не кажется. Он – ликует.

Я разворачиваюсь к «обезьянам», грозно взмахиваю уродливой каменной тяпкой… И выскользнувший из кустов Волк (живой!) толкает меня плечом и стремительной тенью скользит между деревьями. Намек понят. Бой принимать не будем. Я показываю нехорошим парням спину и мчусь следом, уже зная: они не станут за мной гнаться. Не потому, что я бегаю быстрее (а это так), а потому что они уже получили что хотели.

От этой только что пришедшей мысли я сразу останавливаюсь. Мои подошвы скользят по мокрой хвое, язык во рту сворачивается хитрым образом… Негромкий свист – и мой Волк возвращается. Садится напротив, вываливает язык, глядит укоризненно.

Но я не могу бежать. Один – не могу. Мне надо вернуть то, что у меня забрали. И я ее верну! Порву всех чудовищ! Разобью их толстые черепа, сожру их мозг и печень!

Хриплый рык вырывается из моей груди.

Волк глядит осуждающе. Но меня он не бросит. Хотя помощи от него ждать не стоит. Он храбрый, мой Волк. Не боится ни медведей, ни зубров. Но эти – намного опаснее. Потому что они убивают всех: и медведей, и зубров, и огромных, как поросшие черным мхом валуны, волосатых носорогов. Они ломают их кости дубинами, пробивают черепа томагавками, похожими на тот, что сейчас у меня в руке, насаживают на обожженные на огне острия копий.

У нас тоже есть копья. Но нет такой силы, чтобы пробить толстую мохнатую шкуру и достать до сердца. Поэтому у них всегда вдоволь мяса, однако они непрочь полакомиться и дичью поменьше. Например, нами…

Блин! Ну и кошмар приснился.

Я аккуратно выбрался из-под прикорнувшей на груди Зарёнки и укрывавшей нас от солнца импровизированной плащ-палатки.

На палубе – пусто, если не считать нас с Зарёй и Вихорька, задрыхшего на мешках с припасами.

«Северный Змей» стоял на швартовах то ли в протоке, то ли в небольшом заливчике. Вид на Волхов удачно заслоняли заросли камыша, так что заметить с реки наш кораблик было непросто.

А где моя команда?

Я вспрыгнул на скамью.

Ага. У моего хирда жизнь явно удалась. Господа викинги изволят обедать. На берегу. Это я удачно проснулся!

Потянувшись с хрустом, я прихватил боевой пояс с Вдоводелом и, держа имущество над головой, махнул с борта на мелководье…

…Где и провалился в тину по самые… хм… ягодицы.

Сделав вид, что гнусные ухмылочки некоторых хирдманов ко мне отношения не имеют, я выбрался на песок, скинул портки, ополоснулся сам, потом выполоскал, отжал и натянул штанишки.

«Пора завтракать… То есть уже обедать!» – напомнил мне желудок.

Внемлем же зову плоти. Подвинув Скиди и Тьёдара, я уселся на бревнышко напротив тлеющих угольев. Мне тут же сунули в руки внушительную лохань с пивом. М-м-м… Неплохо! А что это мы едим? О! Рыбка! И ребрышки!

– Вкусно! – похвалил я. – Мы как, отдыхаем или прячемся?

– Всё разом, – ответил Медвежонок, передав лохань с пивом соседу Стюрмиру. – Ульфхам Треска со своими вверх по Мутной прошел. Мимо. Нас не заметили.

Надо же как тут интересно было, пока я спал. Получается, что все мои хитрости – гусю под гузку?

– А вы, значит, заметили? Или догадались?

– А что тут догадываться? – пожал плечами Хавгрим Палица. – Ты бы сам как на их месте поступил?

Ну да. Очень опасно полагать противника глупее себя. Если у него хватает сил, чтобы проверить все направления, так почему бы и не проверить?

– Один драккар? – уточнил я.

– Снекка, – в свою очередь уточнил Палица. – Да, одна. Гуннар их издалека заметил.

– А они нас – нет?

– Мы поглядывали, братец, – Медвежонок ухмыльнулся во все зубы. – Мы поглядывали, а они – нет. Мы три раза к берегу подходили, высаживались, где дерево повыше, а Гагара наверх забирался. Он зоркий, Гагара. Так что загодя и Ульфхама разглядел, и бухточку эту – укрыться.

Ну да. Корабли викинги распознают, как я – знакомое оружие. Хотя не удивлюсь, если он и самого Ульфхама Треску за кормовым веслом углядел. За пару километров. Глаза у Гуннара Гагары – как у орла. Кабы стали ему зрение проверять, наверняка оказался бы из тех, кто на плакатике тестовом самую последнюю строчку читает. Ту, где «напечатано в типографии…». Глаза и мозги. И удача.

Из трех норегов, что когда-то ко мне присоединились, только он и остался. То есть так-то норегов у меня двое, если скальда считать, но Гагара, он давний. Через многое со мной прошел. Опытен, сметлив, верен, боец из лучших. Всем бы хорош, если бы не изрядная даже для викинга склонность к садизму.

– Гуннар насчитал у них на палубе – десятков шесть, – продолжал Медвежонок. – Большинство – дренги, так что если врасплох взять, можем и побить. Но не хотелось бы.

Согласен. По обоим пунктам.

– Быстро шли, – сказал Свартхёвди. – Быстрей нас. На румах – по двое.

Ну да. «Северный Змей» – кораблик хоть куда. Только гребцов у нас маловато.

– Надо – догоним, – флегматично сообщил Хавгрим, утирая бороду. – Ветер поднимается. Надо?

Я покачал головой.

Можно не сомневаться: прикажи я догнать и атаковать численно превосходящего противника, так и будет. Но ни Хавгрим с нашими бывшими сопалубниками, ни молодняк Хрёрека нам не враги. Или – нет? Разве не пообещал Ульфхам отправить меня на ту сторону вечности, если конунг прикажет?