Не то чтобы я поверил в эту любовь. Но уже как-то ориентировался в местных понятиях и легко мог увидеть себя со стороны — глазами юной девушки. Вокруг трутся женихи-деревенщина. Сыночки бондов, щенки при богатеньких папашах… А тут — храбрый викинг, весь в белом, со шлейфом из неупокоенных душ убитых врагов. Да еще надменная матушка явно демонстрирует гостю уважуху, что на памяти Гудрун случилось всего однажды — по отношению к посетившему усадьбу несколько лет назад Хрёреку-ярлу.

Словом, влюбилась. Раз и навсегда.

Ну вот и славно! Если девушка хочет себя в чем-то убедить, убедит наверняка. Так что примем как данность. А тему с королевичем благополучно занесем в список ошибок молодости. Несправедливо, конечно. Эйвинд-то любил ее по-настоящему. И понимал куда лучше, чем я. Всё понимал, даже то, что немереная жадность Гудрун — не столько природное свойство характера, сколько — от неуверенности в завтрашнем дне.

Эх! До чего ж жалко, что мы с ней не успеем пожениться до моего отъезда! Но здесь так не принято. Свадьба — такое мероприятие, к которому положено готовиться долго. Богов задобрить, гостей наприглашать… Как ни настаивал Свартхёвди, Рунгерд не разрешила. У ее дочери всё должно быть по правилам. Иначе не видать нам благосклонности богов. Вот ее с папой Свари обвенчали наспех — и что из этого вышло?

На мой взгляд, вышло очень даже неплохо. Гудрун — красавица. Да и сам Медвежонок явно удался… Но переубедить мать не сумел. Придется ждать до осени.

Ничего, подождем. До чего же она всё-таки красива, моя синеглазая невестушка!

Утром я оставил ее в усадьбе, а сам отправился к Хегину: проверить, как идут сборы Скиди, а заодно узнать, не докучает ли соседу подружка-йети. Оказалось: нет, не докучает. Правда, Хегин, по рекомендации Рунгерд, время от времени оставляет для великанши гостинцы. Но это не очень обременительно: Хегин — бонд весьма зажиточный.

Потом мы с Полбочки проехались по паре-тройке соседей: выпили, закусили, поговорили. Я раздал подарки. Искренне. Всё-таки эти люди мне — не совсем чужие. А если вспомнить историю с хирдманами Эйвинда, так я им, может быть, жизнью обязан.

Вернулся я только на следующий день. И тоже получил подарок. От Гудрун. Моя невеста (не без помощи Бетти — но кто учитывает труд рабыни) украсила спину моей «боевой» куртки искусной вышивкой. Угадайте, кто был изображен? Белый Волк! Не иначе у Гудрун было озарение, потому что никому, кроме Стенульфа, я о Белом Волке не рассказывал. Впрочем, тему мог подслушать Медвежонок, а потом поделиться ею с родней…

Так или иначе, но на спине моей куртки теперь весело и грозно скалился белый волчара… с черной головой.

Спустя три недели, когда мы наконец отправились в великий поход, этот «логотип» украшал большинство моих вещей.

Всем, от Рунгерд до Хрёрека-ярла, волчок очень понравился. Мои друзья увидели в нем глубокий мистический смысл.

Правильно, в общем, увидели.

Военный флот Рагнара-конунга шел по Роскилле-фьорду. Десятки узких хищных боевых драккаров, сотни пузатых высоких кнорров, которые пусть и уступают драккарам в скорости и маневренности, зато способны унести намного больше чужого имущества. Пестрые паруса с множеством вымпелов и флагов, сотни деревянных морд диковинных зверей, угрожающе нависших над серой водой, по которой плыли редкие льдины.

На носу «Сокола» — Ульфхам и Стюрмир с шестами наготове. Отпихивать с пути драккара ноздреватые серые глыбины. Весла убраны. Боги благоволят походу, потому наши паруса наполняет вкусный, пахнущий весной ветер. Я вижу, как далеко впереди, на высокой мачте флагмана полощется волшебное знамя Рагнара, Знамя Ворона. Если верить легенде, дочери Рагнара соткали и вышили его за одну ночь. Ворон взмахивает крыльями на ветру, что предвещает нашей экспедиции много победоносных битв и полные трюмы добычи. «Вае виктум», «горе побежденным», как говаривали древние римляне.

Я не думаю о том, что мы несем франкам. К чему мне об этом думать, если на флагмане Рагнара плывет благородный Жерар, сын графа Бернара, полномочный посол правителя Аквитанского короля Пипина, сына Пипина. Пипин Пипинович — родственник главного франкского короля Карла Лысого и лютый враг последнего. А посему — наш естественный союзник. Юноша Жерар — пес, который ведет волчью стаю рвать таких же псов, а попутно — кушать чужих овец.

Интересно, какой он, Париж девятого века? Похож ли он на прекрасный город дворцов и мостов моего времени? Город изысканной кухни, гордых таксистов и светящихся витражей Нотр Дам де Пари… Город, в котором с каждым годом всё меньше французов. Город, где поперек центральной аллеи Тюильри — боевые линии «черных», торгующих уродливыми брелоками.

Да, мы плывем грабить франков, но совесть моя спокойна. Там, в будущем, через тысячу лет всё равно встанет красивейший город Европы. Это так же верно, как и то, что потомки Рагнара не будут править миром, зато построят королевский дворец и будут варить пиво, ничем не уступающее эксклюзивному продукту моей Гудрун.

Надо мной нависла могучая фигура Стюрмира. Мой кореш отстоял свою вахту и теперь желал отдохнуть и подкрепиться в приятной компании. Моей, то есть. Небрежный жест — и Скиди сдуло со скамьи, которая тут же заскрипела под тяжестью восьмипудового датчанина.

— Хочешь?

Я покачал головой, и кусок вяленой рыбы канул в зубастой пасти.

— О чем думаешь, друг?

Я пожал плечами.

— Дальний будет поход, — пробасил Стюрмир. — Но дело того стоит. Как думаешь, твоей невесте пойдет ожерелье с шейки дочери франкского короля? Тебе — ожерелье, мне — дочка, договорились? — и заржал, не дожидаясь ответа.

Я промолчал, и Стюрмир истолковал мое молчание по-своему.

— Жаль небось покидать такую красотку? Не думай об этом. Думай о том, как вернешься с полными мешками золотых побрякушек. Да, Ульф! Так и будет. Я знаю тебя меньше года, но клянусь Ньёрдом и Тором, ты самый удачливый хускарл из всех, кого я знаю уже не первый десяток лет. Держись поближе ко мне, Ульф Черноголовый! Поделись со мной своей удачей, а я поделюсь своей. Знаешь, почему я ничего не боюсь? — Стюрмир наклонился еще ближе, погружая меня в дивный букет пива, чеснока и сроду не чищеных зубов. — Ты — друг мне, Ульф Вогенсон… Потому я открою тебе самую главную мою тайну…

Очень интересно! Что за байку преподнесет мне старина Стюрмир? Может, он в крови дракона купался, как легендарный Сигурд?

— Сейчас, сейчас ты увидишь… — Стюрмир копался в недрах своего широченного пояса… Ага, вот!

Блин! Вот уж чего я никак не ожидал!

На просторной, как подставка для телевизора, ладони гордо возвышался махонький, сантиметра четыре, не больше, бронзовый Будда. Будда, восседающий на лотосе.

— Потрогай его, Ульф! Пусть он узнает тебя и узнает, что ты — мой друг!

Фигурка была восхитительна. Тончайшая работа. Посеребренные веки. На лбу — крохотный золотой значок. Очень реалистичное лицо, дышащее непоколебимым покоем…

Бронза была теплой.

— Чувствуешь, Ульф, какая от него исходит сила? — хриплым шепотом поинтересовался Стюрмир. — Перед битвой я кормлю его капелькой собственной крови. И еще ни разу он меня не подвел!

Я был поражен. Отсюда до Индии, по моим прикидкам, восемь тысяч километров.

— Где ты его добыл?

— Выиграл. В кости. Видно, ему захотелось сменить хозяина. Тот дурень поставил его против трех франкских денье! — Стюрмир хохотнул. — Три монеты — это даже больше, чем жизнь того глупца. С тех пор его удача ушла. Я спросил о нем, когда мы прошлой осенью были в Хедебю. Мне сказали — он стал трэлем. Можешь такое представить, Ульф? Был дренгом, а стал трэлем! Ха-ха-ха! Над Большая Ложка — трэль! Должно быть, его уже прибрали в Хельхейм.[103]