Наверное, это выглядело страшно, но я знал, что оленю не больно. Потом я почувствовал, что олень начинает оседать, оторвался от взрезанной жилы, выпустил рог, и олень повалился на землю.

Белый Волк поднял голову и глянул внутрь меня. Это было приглашение. Я присел и вырезал оленью печень. Волки ее не тронули: оставили для меня…

Поев, мы разлеглись на земле. Я — на остывающем теле оленя, Волки — вплотную друг к дружке. Белый Волк валялся на боку, расслабившись, и я чувствовал, как он счастлив. Волчица положила морду на его пушистый бок. Волк извернулся и потерся о нее головой. Потом они поглядели друг на друга, и во взглядах у них было столько любви и нежности, что у меня сердце сжалось. Так бывает, когда видишь что-то невыразимо прекрасное… И понимаешь, что оно тебе никогда не будет доступно. От этого чувства я и проснулся.

Пока я отсыпался, в нашем географическом положении ничего не изменилось. Девятка наших союзников перетащила на большой драккар свою долю добычи, затем снова вернулась на кнорр, где намечалось интересное шоу: Гуннар Морской Кот собирался кончать своего кровника.

Вигмарр-ярл, несмотря на тяжелейшую рану, держался молодцом. Не стонал, не скулил и даже пытался оскорблять своего палача. Получалось плохо: сил у Зубовного Скрежета оставалось совсем мало.

Меня зрелище чужих страданий, мягко говоря, не интересовало. Но остальные выстроились вокруг, комментируя и восхищаясь. Мужеством Вигмарра, который лишь жутко скрипел зубами (так громко, что даже я слышал), подтверждая свое прозвище, и палаческими навыками Гуннара.

Я уже знал, что такая пытка может продолжаться не только часами, но и сутками, потому облокотился на край борта и глядел на далекий-далекий берег, вспоминая свой сон и думая о том, что мои Волки никогда бы не стали зря мучить жертву.

Наконец мои нервы не выдержали. Я растолкал зрителей, глянул мельком на обезображенное лицо Вигмарра и рявкнул злобно:

— Всё, Кот, заканчивай представление. Вы, все! Ну-ка за дело! Развлекаться будете, когда на Сёлунд вернетесь!

Гуннар ослушаться не рискнул. Чиркнул по горлу ярла, и тот отправился в Валхаллу.

Три легкораненых норега достались Гримару со товарищи. Те их быстренько допросили, а затем, по каким-то своим соображениям, одному перерезали горло и отправили за борт, а других развязали и пристроили к делу: очищать трофейный драккар от крови и мертвой плоти. Я бы с удовольствием задействовал для аналогичной цели недорослей, но у нас теперь имелись рабы, которым и досталась эта неаппетитная работа.

Впрочем, рабы выглядели значительно веселее, чем прежде. Во-первых, их накормили и напоили, во-вторых, их прежних мучителей пустили на корм рыбам. Да, может быть, мы и не лучше, но мы, по крайней мере, не жгли их дома, не насиловали и не убивали их близких. Окажись я в подобной ситуации, я бы, пожалуй, сам записался в рабство к тем, кто замочит убийц моих родных.

Хотя это маловероятно. Такое дело, как месть, я предпочитаю осуществлять собственноручно.

Теперь следовало разобраться с дальнейшим порядком следования.

У нас имелись два драккара и один кнорр. Драккар Гримара с корешами имел шестнадцать румов. Если иваровцы посадят на весла освобожденных норегов, то у них будет аж восемь гребцов. Вернее, семь, потому что кому-то придется встать у кормила. Семь человек, даже таких здоровенных, это для шестнадцативесельного корабля, мягко говоря, маловато.

А что со штатным расписанием у нас?

В рабочем состоянии — шесть молодых, три моих норега в неплохом состоянии (царапины, синяки и ссадины грести не мешают), Юсуф и Уилл с Диком, Стюрмир, Скиди, Пузо и мы с Медвежонком. Ове и Фирст (молодец старина Харальд, который — Щит, как в воду смотрел: понадобился нам второй кормчий) — не в счет. Эти — на кормилах. Еще есть Лейф Весельчак и Уилл, который Ржавый. Ржавый, правда, дохловат, зато у Лейфа — здоровья на двоих. Всего — 21 гребец. Причем в ближайшие два дня один или два — под сомнением, потому что сотрясение мозга — это неприятно. Будем считать — двадцать. И как этим богатством распорядиться? Румов у нас двенадцать плюс десять — на кнорре. Итого — двадцать два. И если в команде Гримара каждый боец — полноценный гребец с изрядной силой и еще большим опытом, то у меня — шесть молодых, из которых, может, двое-трое способны нормально грести, задохлик с испытательным сроком и ленивый пузан с одышкой. И как мне их распределять?

А не обратиться ли мне к специалисту?

— Не тревожься, — сказал мне Ове, когда я огласил свои сомнения. — Лучших посадим на драккар, а остальные пусть на кнорре остаются.

— Почему так? — спросил я.

Ове объяснил. Оказывается, эффективность работы гребца на драккаре — выше. Весла лучше расположены.

— Свартхёвди, Стюрмир, Уилл, Дикон, Юсуф, Скиди, ты, нореги…

— Я на кнорре останусь, — перебил я. — И одного норега возьму, скажем, Гуннара Гагару.

— Еще двоих надо, — возразил Ове. — Десять румов хотя бы заполнить. Там десять и тут десять.

— Хавура бери, — разрешил я. — И Пузо. Он жирный, но здоровый. Пускай работает. Однако у меня к тебе вопрос: как я с оставшимися на кнорре буду поспевать за драккаром, на котором вдобавок — лучшие гребцы?

— Будет ветер — поспеешь, — заверил Ове Толстый.

— А не будет?

— На канате вас потянем! Не боись, хёвдинг! Не отстанете!

— Слышь, Ове, а что это ты такой довольный? — поинтересовался я. — Весь разговор у тебя — улыбка до ушей. Раньше за тобой не замечалось.

— Ульф! Ты пойми: я теперь драккар вести буду! Спасибо тебе!

— Пожалуйста, — я тоже улыбнулся. — Только не утопи его, ладно? — И, заметив, как скривилось круглое лицо кормчего, тут же добавил: — Да шучу я! Знаю, что не по твоей вине, и бился ты славно!

— Кому — шутка, а кому — позор… — проворчал Ове, но, похоже, он уже не обижался.

А я — дурак. На такие темы острить нельзя. Не будь я хёвдинг, за подобную шутку могло и по роже прилететь.

Разобрались. Очнувшийся Медвежонок умял тройную пайку, выслушал мой отчет, всё одобрил и полез смотреть новый драккар.

Рабов распределили по кораблям и загрузили работой.

Затем я собрал всех и провел торжественный обряд приема в хирд двух новичков. Затем — пир из наших на глазах скудеющих запасов и свежей рыбы. Отмечу, что мы уже второй день болтались на месте. Вернее, тихонько дрейфовали по течению, потому что — штиль.

Проснулся я с мыслью: надо раздобыть провизию и пополнить запас воды. При первой же возможности. Ознакомил с этой мыслью хольдов и кормчего и нашел полную поддержку.

А еще мы, наконец, тронулись.

Парус висел, как старушечья сиська, так что шли на веслах. Поначалу — неплохо, но потом молодняк скис, и пришлось крепить конец и идти на буксире.

В общем, делали мы от силы пару узлов. И берег, вдоль которого шли, тоже не баловал: никаких признаков человеческого жилья. Пересекать же открытое море без пополнения припасов было рискованно.

После обеда ветер вообще поменялся на встречный, и Ове направил драккар к земле. Логично. Надо встать на якорь, пока нас не снесло обратно.

Что мы и сделали.

За ужином я обратил внимание, что сёлундская молодежь о чем-то сговаривается, искоса поглядывая в мою сторону. Что-то задумали тинейджеры-убивцы. Раз так, то занимайтесь делом. Я велел им покормить рабов и обеспечить их помывку. Мужчин — в море, женщин — на палубе, из ведер. Строго предупредил: если кто-то захлебнется, виновные завтра поплывут за кораблем на веревке.

Поверили или нет, но аттракцион устраивать не стали.

Пока сёлундские недоросли трудились, мы с Вихорьком немного поработали с шестами. То бишь с древками от копий. Вихорёк, конечно, умаялся: с его весом и размерами тягать здоровенное весло — тяжко, но держался изо всех сил. Мой новый хирдман Лейф смотрел с большим интересом, потом попросил попробовать.