В люк спустился Ольбард с жировым светильником в руке. Прогулялся по трюму, внимательно изучая обшивку, и я наконец увидел, откуда берется вода. Тонкая ее пленка непрерывно стекала по бортам, будто качественно просмоленные, проложенные такими же просмоленными шнурами доски вдруг стали полупроницаемыми.

Ольбард обшарил все, от носа до кормы, сдвигая бочонки, мешки, непонятного мне назначения деревянные чурки и прочий груз. Видимо, искал течь. Не найдя, удовлетворенно хмыкнул. Потом посмотрел на меня и, мистическим образом угадав мысли, хлопнул по плечу, гаркнул прямо в ухо:

– Не боись, Волчонок! Это крепкий корабль! – и полез наверх, а уже сверху крикнул: – Не спите, рыбы, шевелись!

Через какое-то время мы опять поменялись. Потом – опять.

Хлынул ливень. Теперь полог наверху надо было держать непрерывно, чтобы дождь не попадал в люк.

К этому времени я уже устал бояться. Тупо делал, что надо. Как автомат…

Прошла целая вечность, пока шторм наконец не начал утихать. Ветер был еще силен, а волны – высоки, но всем, и людям и драккару, сразу стало легче.

Еще через некоторое время дождь кончился, тучи разошлись, и я увидел над головой звезды.

Мы снова сменились, и примерно через четверть часа я выплеснул за борт последнее ведро.

Только теперь я осмелился посмотреть в сторону берега.

Белая полоса прибоя была метрах в пятидесяти. То есть наши жизни висели на волоске…

Видимо, морской бог викингов, как его, Эгир[39], все-таки смилостивился над своими почитателями.

– Это разве шторм, – пренебрежительно заявил Руад, с которым я попытался поделиться впечатлениями. – Были бы мы в открытом море, так и вовсе забава. Вот помню, застала нас как-то непогода у берегов Ирландии… – Он мечтательно прищурился. – Двух рабов пришлось в море бросить… Думали, все. Уже меж собой жребий кинули – кому следующему… Ан ничего. Обошлось. Перун Молниерукий нас, варягов, любит!

Что бы там ни говорили матерые морские волки, но после этой «забавы» мы высадились в первой же подходящей бухте, выволокли корабль на песок, и компетентные специалисты всерьез занялись техническим обслуживанием «Сокола».

К сожалению, бухточка, вполне подходящая для корабельного ТО, не была оборудована ни фастфудом, ни водопроводом. Поэтому, по распоряжению Хрёрека, была сформирована команда для решения вопросов водо– и едоснабжения.

Возглавил ее Трувор. Естественно, в состав вошел и совершенно бесполезный в сфере судоремонта Ульф Черноголовый.

В наш славный поход мы отправились на лодке.

Да, совсем забыл сообщить: этим утром мы захватили отличный рыбацкий парусник: крепкую четырехвесельную посудину, по утверждению Ольбарда, способную нормально перенести средней силы шторм.

Собственно, она его и перенесла. Внезапно начавшийся шторм отрезал ее от спасительного берега, но – обошлось. Рыбаки, как и мы, постарались отойти подальше от берега… И встретили рассвет по соседству с нами.

Близкое общество нашего «Сокола» оказалось для них куда неприятнее минувшего шторма.

В некотором смысле они сами виноваты. Не стоило удирать. Хотя и рыбачков понять можно. Одного взгляда на плотоядную драконью морду на нашем носу и не менее алчные рожи хирдманнов Хрёрека-ярла достаточно, чтобы возникло непреодолимое желание перенестись миль на тридцать подальше.

В общем, они дали деру. А мы, само собой, погнались. Ольбарду приглянулись мореходные качества лодки, а всем остальным, по-моему, нравился сам процесс.

Сначала у беглецов были неплохие шансы, поскольку берег – на виду, ветер – попутный, а под парусом они шли так же ходко, как «Сокол». Чем, собственно, и покорили шкиперское сердце Ольбарда Синеуса.

Однако, когда от спасительной тверди рыбаков отделяло каких-то полторы мили, ветер внезапно спал, паруса повисли старушечьими сиськами, и участь лодки была решена. Абсолютное превосходство двадцати восьми весел над четырьмя было настолько очевидно для специалистов, что рыбачки даже и не пытались продолжить бегство.

Беглый экипаж состоял из пяти человек. Нет, я оговорился: из пяти трэлей. Разве можно считать человеком существо в железном ошейнике? Мои соратники, во всяком случае, не считали. Кстати, далеко не все рабы здесь, на севере, носят этакие «украшения». Я в этом деле не специалист, но, судя по всему, железом «кольцуют» в первую очередь тех, кто склонен сменить социальный статус. Впрочем, я могу и ошибаться. Точно знаю одно: я на человека такую штуку не надену никогда.

Ярл, в отличие от меня, избытком гуманизма не страдал. Он с ходу объявил рыбачков беглыми рабами, и хускарлы тотчас принялись обсуждать, какой именно казни предают таких вот беглецов в разных уголках Балтийского и Северного морей. Один из трэлей, видимо, старший, попытался спорить: мол, никакие они не беглые, а на рыбалку отправились по поручению своего хозяина, местного землевладельца… Но дискуссии не получилось. Стюрмир отвесил говоруну оплеуху, от которой тот мигом оказался на палубе и в дальнейшей беседе не участвовал. Остальные понуро внимали и готовились к худшему.

Конечно, это был беспредел. В том же Хедебю никому и в голову не пришло бы покуситься на чужое имущество. Но на море действовали другие законы. Вроде «закона тайги». Помните? С медведем-прокурором. Вода – она спрячет не хуже. А если кто-то на суше попробует оспорить события, то ему придется выставить никак не меньше сотни свидетелей своей правоты, поскольку весь наш хирд на тинге дружно покажет, что на волнах болталась брошенная посудина без экипажа. А и был бы экипаж – кого волнуют свидетельства трэлей?

Ульфхам Треска с присущей викингам практичностью предложил подарить рабов Эгиру и его подружке. Чтобы, когда тот следующий раз вздумает варить пиво[40], ему было чем закусить – помимо доблестного экипажа «Сокола».

Предложение одобрили. Бедолаги отправились за борт. А поскольку Хрёрек был в это утро настроен благодушно, то им даже предварительно не перерезали горло.

Оглушенный Стюрмиром спорщик камнем пошел ко дну. Остальные даже не попытались ему помочь: сразу устремились к берегу. Трэли и есть трэли.

Надо сказать, у них был неплохой шанс выжить: до берега оставалось меньше километра. Я оценил этот шанс, как три к одному. Конечно, полукилограммовый ошейник заметно снижает плавучесть, да и водичка в море довольно холодная, но жители севера к холоду привычны.

Мои соратники были склонны смотреть на шансы пловцов менее оптимистично. Пари заключались на то, двое доплывут до берега или один.

Биться об заклад я не стал. Мой цинизм еще недостаточно окреп, чтобы ставить на человеческие жизни. Однако и я почерпнул полезный опыт. В вопросах свободного плавания по морским просторам я абсолютный дилетант. На береговые камни выбрался только один трэль. Правда, второй не дотянул до берега самую малость – метров пятьдесят. Видно, прибой доконал.

Так что поспорь я с кем-то, неминуемо проиграл бы.

А вот мой раб стал богаче на целый серебряный дирхем – выиграл у Рулафа. Хавчик поставил на единичку. Впрочем, ставил он мое серебро, так что и дирхем теперь тоже мой.

Захваченное плавсредство Ольбард осмотрел и полностью одобрил.

Трофейная лодка бежала в кильватере драккара, как жеребенок за мамкой.

А сегодня ей предстояло самостоятельное плавание. С командой заготовителей на борту.

Нас было восьмеро. Трувор, Руад, Рулаф, Сигвад (тот самый парень, которого принимали в хирд вместе со мной), я и еще двое варягов. А также Свартхёвди. Земли эти были – датские. Медвежонок же был природным даном с Сёлунда, знал поименно всех местных лидеров и носил правильную одежку. Это значило, что по вышивке на его куртке любой коренной обитатель Датской Марки мог запросто отследить родословную, а затем (если у обитателя не было к роду Свартхёвди кровных претензий) облобызать, покормить или иным образом выразить его живым и мертвым родственникам глубокое уважение.