Во второй лодке трое успели взять щиты. Не помогло.

Вихорек чувствует себя невидимкой. Быстрым и смертоносным. Те, кого он бьет, не могут осознать, кто их убивает, не то что дать отпор.

Однажды Вихорька даже сбивают с ног. Опрокинули на палубу, наступили пару раз. И все. Он тут же вскакивает и продолжает убивать.

А перепуганные дурни даже не понимают, откуда прилетел смертельный удар. Из воющей, визжащей, орущей темноты выскакивает неширокая полоска клинка, затем – ощущение обжигающего холода внутри – и конец.

На остальных лодках сообразили: происходит нехорошее. Первый факел не долетел, упал в воду. Второй бросили уже на корабль.

Глухарь перехватил его левой рукой – на свою беду. Сразу с десяток стрел упало на него. И одна из них угодила парню в щеку, вторая – под мышку. Обычный охотничий срез, но попал неудачно. Прошел между ребер. Насмерть.

Вихорек не видел, что произошло на корабле. Но света хватило, чтобы оценить общую картину: лодок вокруг – десятка два, в каждой – где-то с десяток людей. И ближайшие – саженях в пятнадцати.

Факел, пойманный Глухарем, упал в воду. На некоторое время наступила темнота.

– Давай! – закричал Вихорек, обхватывая ногами лодочную скамью.

Веревка натянулась, Вихорька потащило к кораблю. Вместе с лодкой, полной порубленных разбойников. Пара факелов, одновременно прочертивших темноту, канули в воду там, где только что был Вихорек.

Лодка ударилась о борт, Вихорек отцепился от скамьи и через пару мгновений уже переваливался через борт.

Первое движение к Глухарю…

Мертв.

И тут Вихорька накрыло…

– …Ты был будто дядька Свартхёвди, – Ануд принял у Вихорька кувшин с медовым настоем. Жидкости в кувшине осталось – на три глотка, не больше. – Никого не слышал, только скалился и стрелы метал. И каждая – в цель. Одну за другой, одну за другой… Когда твой тул опустел, начал брать из того, что на Глухаре был. Эти поначалу тоже в тебя стрелять пытались, да не попали ни разу. А ты попадал, хоть и в темноту бил. Слышно было, как попадал, – уточнил Ануд. – Как ты угадывал, Виги?

Вихорек пожал плечами. Движение отдалось болью. Мышцы задубели, будто от очень тяжелой работы. Хотя так оно и было, наверное. Стрелы метать нелегко.

– Как стрелы кончились, ты на палубу сел, – рассказывал дальше Ануд. – А потом на бок повалился. Мы тогда тебя разоблачили и сюда принесли. А как рассвело немного, поглядели, что ты сотворил… Звяга сказал: «Сколько живу, такого не видел». Там пять лодок на воде осталось – с мертвецами да недобитками. И это еще не все, потому что кого-то унесли те, что до берега дошли. А там еще три лодки брошенные. И крови много.

– Значит, кто-то ушел, – сказал Вихорек, скинул одеяло и осторожно сел. Оперся спиной на борт. Из одежды на Вихорьке ничего, кроме исподних портков.

– Где мое оружие?

– Всё в целости, – успокоил Ануд. – Бронька только поцарапана малость. Ее уже оттерли от сажи и крови, смазали по новой. И стрелы вырезали, какие нашли. Много нашли. И как ты так бил метко… – Ануд удивленно покачал головой. – Темень же была кромешная.

Вихорек промолчал. Он и сам не знал как. Он не думал и не выцеливал. Само получалось. Эх, Глухарь…

Вихорьку тяжело это давалось: терять своих. Вспомнился погибший недавно Траусти-Домаслав…

Вихорек искоса глянул на Ануда: вдруг его тоже убьют?

А варяг, который, понятно, не слышал его мыслей, продолжал говорить:

– …Припасы нам приготовили. И лодку покрепче. Мы на ней дальше пойдем. Прибыша сказал, они нас и до самого Изборца доставить могут. Долг на них. Без нас сгибли бы. Я отказался. Это кружным путем получится. А коротким лодьи не пройдут. Так что мы на лодке сначала, а потом – пехом. Нам же поторапливаться надо, так?

– Так, – подтвердил Вихорек. – А где одежда моя?

– А постирали. Уже и просохло. Сейчас принесут.

– Просохли уже? – удивился Вихорек.

Судя по солнцу, еще и полудня нет. Когда успели?

– Так ты, брат, больше суток в беспамятстве пролежал, – сообщил варяг. – Видать, здорово притомился. Шутка ли: тридцать девять ворогов одними только стрелами побил. И еще шестнадцать – клинками. Ну это вместе с недобитками. Целую дружину – один! – Ануд вздохнул. Восхищенно.

– Это не дружинники, – пробормотал Вихорек, удивленный числом убитых стрелами. Нет, как он рубил ворогов на лодках, помнилось, а потом – ничего. – Ублюдки скудоумные. Всех бы их за Глухаря вырезать надо. Что за племя?

– Не ведаю. Звяга с пленными говорил. Я этого языка не знаю.

– Значит, пленные есть? – оживился Вихорек.

– Ага. Четверо. Для тризны хватит. Сам Глухаря проводишь или мне?

– Когда? – уточнил Вихорек.

– Сегодня на закате. Встанем и попируем. Проводим по-нашему. Прибыша сказал, пир он устроит.

Вихорек покрутил головой. Шея двигалась плохо. И слабость в теле была… нехорошая. Убивать больше тоже не хотелось. Больше полусотни…

– Неуклюжие скудоумцы, – выругался он на языке данов. – Убей их сам, Ануд, – сказал он. – Я устал.

– Благодарю, – в достоинством наклонил голову варяг. – Еще пленные сказали, навели их на нас. – Те, с последнего волока. За долю в добыче. Сказали, воев при караване – с большой десяток, а товаров – полные трюмы. Прибыша сказал, вернуться и наказать, а Звяга сказал, не надо. Мол, эти, кто выжил, сами с наводчиков спросят.

– За что? – удивился Вихорек. – Они не соврали. Десяток и есть. Да еще мы с тобой. И Глухарь еще… был. Остальные… Эти, черниговские, совсем драться не умеют. Счастье, что разбойники еще бестолковей оказались. Угораздило же Глухаря так оплошать!

– В Ирии ему хорошо будет, – без особой уверенности проговорил Ануд. – Ты, Виги, за два дня оправишься? А то если нам к Изборцу идти… Грести я и сам могу, а вот дальше – посуху. И на конях не выйдет. Чащоба там. И болота. Я сам так напрямик не ходил, но слыхал, что говорили.

– Ты дорогу-то сыщешь? – засомневался Вихорек.

– Уж не сомневайся! – Ануд сжал Вихорьку предплечье. – Я по лесу – как вы на море. Моя это дорога.

Итак, я наконец-то сумел провести полноценный научный эксперимент. И все благодаря тому, что в состоянии «открытия врат» я теперь могу притормаживать и даже давить условные рефлексы. Например, остановиться у березки и свалить ее одиннадцатью ударами топора, нанесенными в одно и то же место. Еще я могу не отражать удар. Хотя на это требуется уже изрядная сила воли: стоять неподвижно, когда в тебя летит стрела и ты прекрасно видишь, что она не пройдет мимо. Интеллект – это круто. Дает возможность поставить правильную задачу, которая позволит мне проанализировать собственные возможности. Приятно, что я такой умный. Но это не особо утешило, когда я оценил результаты эксперимента. И пришел к выводу, что до настоящего берсерка мне как хомячку до носорога. Ни сверхсилы, ни сверхскорости у меня не открывалось. И уж точно не активировался «режим бога», который я неоднократно наблюдал у берсерков с ульфхеднарами. Это когда они продолжали резвиться как ни в чем не бывало после ударов, способных развалить бедро до кости или выпустить кишки у простого смертного. После удара, вскрывающего ребра среднего бойца, на берсерочьей тушке оставался жалкий синяк. Максимум – неглубокий порез, даже не кровоточащий. Ничего сокрушительного для здоровья.

Так вот: оказалось, что у меня – не так. Моя плоть не становится «деревянной», и никакой «железной» или «алмазной рубашки» мастеров кун-фу «танцы с волками» мне не дают. Стрела Бури, сознательно пропущенная мной, оставила на боку точно такой же след, какой был бы, двигайся я в обычном режиме.

Со скоростью – чуть получше. Но именно что чуть. Прибавка была, но, судя по количеству ударов, которые я успевал наносить за единицу времени, на четверть, не более. Четверть, понятно, это тоже ого-го как много, но у Медвежонка, по моим прикидкам, скоростной прирост был раза в два.