ТРИ ПЕСНИ[85] Перевод В. Жуковского «Споет ли мне песню веселую скальд»? Спросил, озираясь, могучий Освальд. И скальд выступает на царскую речь, Под мышкою арфа, на поясе меч. «Три песни я знаю: в одной старина! Тобою, могучий, забыта она; Ты сам ее в лесе дремучем сложил; Та песня: отца моего ты убил. Есть песня другая: ужасна она; И мною под бурей ночной сложена; Пою ее ранней и поздней порой; И песня та: бейся, убийца, со мной!» Он в сторону арфу и меч наголо, И бешенство грозные лица зажгло, Запрыгали искры по звонким мечам,— И рухнул Освальд — голова пополам. «Раздайся ж, последняя песня моя: Ту песню и утром и вечером я Греметь не устану пред девой любви; Та песня: убийца повержен в крови». ХОРОШИЙ ТОВАРИЩ[86]
Перевод В. Левика Был у меня товарищ, Вернейший друг в беде. Труба трубила к бою, Он в ногу шел со мною И рядом был везде. Вот пуля просвистела, Как будто нас дразня. Мне ль умереть, ему ли? Он, он погиб от пули — Часть самого меня. Упал, раскинув руки,— Объятья мне раскрыв, И не обнимет боле… Но пусть лежишь ты в поле, Мой друг, — ты вечно жив! ХОЗЯЙКИНА ДОЧЬ Перевод В. Левика Три парня по Рейну держали свой путь, К знакомой хозяйке зашли отдохнуть. «Дай пива, хозяйка, вина принеси, Красавицу дочку к столу пригласи». «Я пива подам и вина вам налью, Но в саван одела я дочку мою». И в горницу входят они, не дыша. Лежит там во гробе девица-душа. Один покрывало откинул с лица, И смотрит, и мог бы смотреть без конца. «Ах, если б увидеть могла ты меня, Тебя полюбил бы я с этого дня!» Другой покрывалом закрыл ее вновь, Заплакал, свою провожая любовь. «Как рано ты божий покинула свет! Тебя ведь любил я, любил столько лет!» И третий покровы откинул опять, И мертвые губы он стал целовать. «Тебя я любил и прощаюсь, любя, И буду любить до могилы тебя!» ГРАФ ЭБЕРШТЕЙН Перевод И. Грицковой Дворец королевский. Ликуют фанфары, В сиянии факелов кружатся пары, Возгласы, выкрики, звон хрусталя. Граф Эберштейн с дочерью короля Весь вечер танцуют, резвясь и шаля. Лишь музыка грянула с новою силой, Она ему шепчет: «Граф Эберштейн, милый, Я признаюсь, не скрывая стыда, Что ты понапрасну приехал сюда. Дворцу твоему угрожает беда». И понял граф Эберштейн в то же мгновенье, Что хочет владыка расширить владенье. «Ловко же вы заманили меня! Танцы, вино — хороша западня!» Граф Эберштейн спешно седлает коня. Он к замку подъехал. Ярятся набаты, Бряцают багры, топоры и лопаты. «Тесни лиходеев! Хватайте воров!» И валятся вороги в огненный ров. Граф Эберштейн нынче жесток и суров. Наутро король появился со свитой, Заранее лаврами славы увитый. И что же он видит? Рассеялся дым, Граф Эберштейн весел, он цел-невредим, И верное войско по-прежнему с ним. Король возмутился, смутился, опешил, Но Эберштейн быстро владыку утешил: «О нашей размолвке забыть я не прочь. Ты в жены отдашь мне прелестную дочь. Мы свадьбу сыграем сегодня же в ночь». В замке у графа ликуют фанфары, В сиянии факелов кружатся пары, Возгласы, выкрики, звон хрусталя. Граф Эберштейн с дочерью короля Танцуют, резвятся, шутя и шаля. Он обнял ее, и прижал к себе лихо, И шепчет ей на ухо нежно и тихо: «Мне это признание стоит труда, Но все же скажу, не скрывая стыда,— Дворцу короля угрожает беда». К РОДИНЕ[87] Перевод А. Гугнина К тебе, Отчизне возрожденной, Устремлена мечта моя! Надеждой новой окрыленный, Твою свободу славлю я. Ты кровью истекла в сраженьях. О, сколько пало жертв святых! —. Теперь найдешь ли утешенье В моих мелодиях простых? ПРОКЛЯТИЕ ПЕВЦА[88]
Перевод В. Левика Когда-то гордый замок стоял в одном краю. От моря и до моря простер он власть свою. Вкруг стен зеленой кущей сады манили взор, Внутри фонтаны ткали свой радужный узор. И в замке том воздвигнул один король свой трон. Он был угрюм и бледен, хоть славен и силен. Он мыслил только кровью, повелевал мечом, Предписывал насильем и говорил бичом. Но два певца однажды явились в замок тот — Один кудрями темен, другой седобород. И старый ехал с арфой, сутулясь на коне. А юный шел, подобен сияющей весне. И тихо молвил старый: «Готов ли ты, мой друг? Раскрой всю глубь искусства, насыть богатством звук. Излей все сердце в песнях — веселье, радость, боль, Чтобы душою черствой растрогался король». Уже певцы в чертоге стоят среди гостей. Король сидит на троне с супругою своей. Он страшен, как сиянье полярное в ночи, Она луне подобна, чьи сладостны лучи. Старик провел по струнам, и был чудесен звук. Он рос, он разливался, наполнил все вокруг. И начал юный голос — то был небесный зов, И старый влился эхом надмирных голосов. Они поют и славят высокую мечту, Достоинство, свободу, любовь и красоту, Все светлое, что может сердца людей зажечь, Все лучшее, что может возвысить и увлечь. Безмолвно внемлют гости преданьям старины, Упрямые вояки и те покорены, И королева, чувством захвачена живым, С груди срывает розу и в дар бросает им. Но, весь дрожа от злобы, король тогда встает: «Вы и жену прельстили, не только мой народ!» Он в ярости пронзает грудь юноши мечом, И вместо дивных песен кровь хлынула ключом. Смутясь, исчезли гости, как в бурю листьев рой. У старика в объятьях скончался молодой. Старик плащом окутал и вынес тело прочь, Верхом в седле приладил и с ним пустился в ночь. Но у ворот высоких он, задержав коня, Снял арфу, без которой не мог прожить и дня. Ударом о колонну разбил ее певец, И вопль его услышан был из конца в конец: «Будь проклят, пышный замок! Ты в мертвой тишине Внимать вовек не будешь ни песне, ни струне. Пусть в этих залах бродит и стонет рабий страх, Покуда ангел мести не обратит их в прах! Будь проклят, сад цветущий! Ты видишь мертвеца? Запомни чистый образ убитого певца. Твои ключи иссякнут, сгниешь до корня ты, Сухой бурьян задушит деревья и цветы. Будь проклят, враг поэтов и песен супостат! Венцом кровавой славы тебя не наградят, Твоя сотрется память, пустым растает сном, Как тает вздох последний в безмолвии ночном». Так молвил старый мастер. Его услышал бог. И стены стали щебнем, и прахом стал чертог. И лишь одна колонна стоит, еще стройна, Но цоколь покосился, и треснула она. А где был сад зеленый, там сушь да зной песков, Ни дерева, ни тени, ни свежих родников. Король забыт, он — призрак без плоти, без лица. Он вычеркнут из мира проклятием певца! вернуться Три песни (1807). — Этот перевод В. Жуковского привлекает своей поэтичностью и удавшейся передачей тираноборческого «духа» подлинника. Что же касается «буквы» оригинала, то Жуковский несколько изменил его ритм, заменил «короля Зигфрида» на «могучего Освальда», «брата» на «отца» и, введя «деву любви», отсутствующую у Уланда, придал концовке баллады налет сентиментализма, характерный во многом для собственной поэзии В. Жуковского. вернуться Хороший товарищ (1809). — Одно из самых популярных стихотворений Уланда, сразу же ставшее народной песней. вернуться К Родине (1814). — Это стихотворение, так же, как и «Новая сказка» (1816), выражает надежду поэта на то, что национально-демократический подъем в Германии в годы борьбы против Наполеона вызовет к жизни прогрессивные общественные преобразования. вернуться Проклятие певца (1814). — Одна из наиболее популярных баллад Уланда, в которой развивается весьма характерная для поэта идея тираноборчества и противопоставления «силы духа», заключенной в поэтическом слове, «силе меча». Баллада звучала в те годы весьма актуально, и образ монарха-тирана соотносили и с Карлом-Евгением и Фридрихом II — правителями Вюртемберга — и даже с Наполеоном. |
