СВИРЕЛЬ Перевод Э. Александровой Ты слышишь, песня раздалась Свирели одинокой? Вновь повела она рассказ Об участи жестокой: «С тех пор как, дома и друзей Лишась, брожу по свету, Нет у меня счастливых дней, Минуты доброй нету. Лила я слезы, грудь свою Терзала я в печали, И люди, чуя боль мою, Скорбели и рыдали. Потом, страданье затая, Я примирилась с виду,— Делю с веселым радость я, С обиженным — обиду. Но нет забвенья мне ни в чем: В беседе ль, за трудами — Исходит сердце день за днем Незримыми слезами. Взирают люди на меня, Но как заглянешь в душу? Им не понять того огня, Что жжет меня и сушит. Теснясь назойливо вокруг, Помочь они не властны, Не пережив ни этих мук, Ни этой жажды страстной». Все, кто от родины вдали Обречены скитаться, В свирели друга обрели, Навеки с ней роднятся. Напев свирели! Наделен Он прелестью манящей; Ему весь мир внимает, он — Огонь животворящий. Он светом сумрак озарит, Вино играть заставит, Надеждой душу опьянит И лед в сердцах расплавит. Дал звучный голос соловью, Цветку — благоуханье, Смысл вдохновенный — бытию И стройность — мирозданью. Он к небесам свой жар вознес И в бездне опаленной Зажег мильоны ярких звезд — Могучих солнц мильоны. Крупицу этого огня Взял бог — творец природы И, в землю искру зароня, Дал жизнь людскому роду. О пламя чистое, гори, Пылай в душе поэта! Захочешь жизнь мою — бери, Но не оставь без света! * * * «В тебе я целый мир пою…» Перевод Т. Скориковой В тебе я целый мир пою И красоту вселенной, Я строки эти отдаю Твоей красе нетленной. В тебе пою я красоту, И песня льется в высоту, Как птица, Лечу в твой царственный чертог, Чтобы в звучанье этих строк Явиться. * * * «Твое дыхание — как легкий взлет ветвей!..» Перевод Т. Скориковой Твое дыхание — как легкий взлет ветвей! В листве трепещет персик спелый,— Возьми в ладонь, и кажется, что в ней Забьется сок его литого тела… Так отчего ж негреющий огонь, А не полдневный жар ты в сердце заронила И вместо мака на мою ладонь Морозный лепесток жасмина положила? Сковала сердце зимняя тоска, И, словно подо льдом, безмолвно стынут строки… Но знай: в душе моей весенняя река,— Ждут половодья скрытые потоки! * * * «Пусть я сгорю во тьме свечой…» Перевод Т. Скориковой Пусть я сгорю во тьме свечой, Но знала б ты, как я томился, Как с опаленною душой Вдруг улыбаться научился, Как, засветив огонь в ночи, Истаял с пламенем свечи… ФИЛИНН ШИРОКА Филипп Широка (1859–1935). — Родился в городе Шкодре, окончил городскую итальянскую школу. Принимал активное участие в деятельности Призренской лиги (см. выше). После поражения лиги вынужден был покинуть родину и с тех пор жил в Египте и Ливане; умер в Бейруте. Большинство своих стихотворений написал и опубликовал в период с 1896 по 1903 год под псевдонимом Гег Пострипа. Единственный сборник стихов поэта — «Муза сердца» — вышел в 1933 году в Тиране. ЗИМА Перевод Т. Скориковой Пора зимы все явственней близка: Душа скорбит, и сердце мое точит Природу охватившая тоска, Которая мне горести пророчит. Сгустились над землею облака, Деревья стонут, гром во тьме грохочет, А ветер не оставил ни листка И сердце разорвать на части хочет. Но снег укроет горы и поля, Чтобы опять весеннею порой Проснулась к жизни спящая земля. Лишь мое сердце правды не скрывает: Снег старости ложится сединой, И под лучами солнца он не тает. АНГЛИЯ ТОМАС ГУД Томас Гуд (1799–1845). — Родился в семье книготорговца и издателя в Лондоне. Начал писать, когда в английской поэзии ведущими были романтические направления, но, считая, что «полезней подметать сор в настоящем, чем стирать пыль с прошедшего», он сразу обратился к современной тематике. Известность завоевал своими юмористическими и сатирическими стихами. Томас Гуд — один из ведущих поэтов социального протеста 1830–1840-х годов. Его «Песню о рубашке» высоко ценил Ф. Энгельс. ДЖОН ДЕЙ (Патетическая баллада) Перевод Г. Русакова Краса и гордость кучеров, Джон Дей был грозно-тучен. И ширь его смущала всех, Кто к шири не приучен. Лишь взгромоздится на задки, А лошадей шатает: Легко ли снесть такую честь! Силенок не хватает. Увы! Никто не убежит Всевластья Купидона. И вот коварная стрела Впилась в жилетку Джона. Он полюбил. Она была Служанкой из таверны, Где он, меняя лошадей, Служил ей правдой верной. Прелестниц полон дилижанс, Рядком сидят снаружи. А для него — одна она, Ему никто не нужен. Раз он вошел — она сидит, Пивные кружки сушит. И рухнул Джон, вконец сражен, Пред нею всею тушей. Она в ответ: «Ах, сударь, нет!.. Ваш вид уж больно странен. Такой размах, что просто страх…» Но Джон был страстью ранен. Уж он стонал, уж он стенал, Уж он вздыхал, тоскуя!.. Проходит год, второй идет. Кокетка — ни в какую. Уперлась — хоть ты расшибись! Кричит ему бесстыже: «Катись ты в Ковентри, толстяк!» (Хоть Страуд много ближе.) И он катил под скрип колес, Упорен и беззлобен: Непредсказуем путь любви И трясок от колдобин. Бедняк ослаб и побледнел, Он таял, точно свечка. Ему хотя бы нежный взгляд, Единое словечко! «О Мэри, глянь: я сух и тощ, Вконец от страсти сгину. И не женат, а потерял Почти что половину». Но нет, не трогают мольбы Ни глаз ее, ни слуха. А Джона ветром долу гнет, Крылом сшибает муха. Он даже больше не тощал, Усохнув до предела. И понял Джон, что он смешон, А жить смешным не дело. Опасен водный рацион, И вы в него не верьте: Бедняга Джон лишь воду пил — И допился до смерти. Приходит Мэри поутру, А к ужасу красотки, Торчат из бочки во дворе Лишь мокрые подметки… Есть слух, что бродит Джонов дух Округой, безутешен. Но кто поверит, чтобы Джон Бродил по свету пешим? |
