* * * «А что теперь с упряжкой…» «А что теперь с упряжкой, А что с плужком моим, Которыми я правил, Покуда был живым?» Как прежде, тянут кони По той земле плужок, Где ты пахал когда-то, Куда ты ныне лег. «А что, футбол гоняют Теперь на берегу? Ведь поиграть с парнями Я больше не смогу». Как прежде, мяч летает, Сердца разгоряча, И вратарю не просто Не пропустить мяча. «А как моя девчонка? Устала ли рыдать В постели одинокой, Когда ложится спать?» Она давно спокойно В постели спит своей. Девчонка всем довольна. Забудь ее скорей. «А как у мила друга Теперь житье-бытье? Добыл себе он ложе Помягче, чем мое?» Устроен я удобно. Ночами тешу я Покойника невесту. Не спрашивай, брат, чья. * * * «Когда я прежде в Лэдло…»
Когда я прежде в Лэдло Шагал при свете звезд, Со мной два добрых друга Шагали во весь рост. В тюрьму стащили Нэда, А Дика на погост. Теперь один я в Лэдло Иду при свете звезд. БЕЛЬГИЯ ГВИДО ГЕЗЕЛЛЕ Перевод с нидерландского Н. Мальцевой Гвидо Гезелле (1830–1899). — Фламандский поэт и филолог, писал на нидерландском языке. Был священником. Преподавал в духовной семинарии в Руселаре, где одним из его учеников был Албрехт Роденбах (см. ниже). С 1871 года жил в уединенном местечке Контрейк. С первым сборником («Кладбищенские цветы») Гезелле выступил в 1858 году, за ним в 1860 году последовали «Фламандские упражнения в стихосложении» и «Стихотворения, песни, молитвы». Темы творчества Гезелле— размышления о вере, взаимосвязи природы и человека, о судьбах родины. После длительного, вызванного тяжелым душевным кризисом молчания поэт в 1877 году вновь возвращается к литературной деятельности. Стихи этого периода посвящены вечности и смерти, поэт создал целый ряд мистических гимнов. С 1878 по 1880 год выходит в свет четырехтомное «Полное собрание стихотворений» Гезелле, в 1893 году — сборник «Венок времени», в 1897 году — «Рифмы». ШЕЛЕСТЯЩИЙ ТРОСТНИК О шелестящий мой тростник! Напев твой горестен и дик! Когда пролетный ветр с полей твоих касается стеблей,— смиренно гнешься, отрешен, и, вспрянув, вновь творишь поклон, и шепчешь… — в глубь души проник твой зов печальный, о тростник! О шелестящий мой тростник! Как редко, встав от дел, от книг, один сидел я над рекой; был безграничен мой покой, и я взирал на ток струи, на стебли слабые твои, на рябь… — и постигать привык твой зов печальный, о тростник! О шелестящий мой тростник! Твой голос путника настиг, но, глух к напеву твоему, он прочь спешит, из тьмы во тьму, туда, куда судьба влечет, где злато звонкое течет,— не остановишь и на миг его, о милый мой тростник! И все же, гибкий мой тростник, не все отвергли твой язык; господь твой стебель сотворил, сказал он: «Дуй!» — и, легкокрыл, тебя коснулся ветерок, ты преклонился… слушал бог… твой голос, мал или велик, угоден был ему, тростник! О шелестящий мой тростник! И мне понятен твой язык, когда, смирен и отрешен, земле кладешь земной поклон, господню заповедь верша,— всегда с тобой моя душа, о шелестящий мой тростник! И мне понятен твой язык. О шелестящий мой тростник, вплети свой голос хоть на миг в напев мой горький и прильни к стопам того, кто наши дни продлил! — о ты, творец твердынь, что внемлет стеблю, не отринь, услышь! — с мольбой к тебе приник я — бедный, страждущий тростник! СТАРЫЕ ВЕТВИ Печален вид дерев нагих; как прежде, там гнездятся от веток — паветья, на них листы не молодятся; но знаю — ветви дрогнут вдруг, листок с листком связуя, на свет, струящийся вокруг, перстами указуя. Во мгле зимы чета стволов чернеет за четою; полумертвы, но вешний зов затеплен в них мечтою; так в старом — новой жизни дни простерты божьим плугом, как утро с вечером, они чредуются друг с другом. Рубцы и раны свежий цвет зеленый заживляет; минувшим не прельщайся, нет,— оно благословляет растущих вновь из седины, все с тою же мечтою, что присноновою должны излиться красотою. ЗЛАТОГЛАВЕЦ О златоглавец, несличимый с толпою звезд; неисточимый источник сил; сколь дивен выезд августейший, когда стремишься ты древнейшей тропой светил! От века смертная зеница зарей и полднем не назрится, и грустен час, как снидешь в царство теневое, возвеселивши все живое и, грешных, нас. О знак, нагой земле явленный в послы зиждителем вселенной, чей лик сокрыт; что я, что ты, златое око, когда подъемлет нас высоко Господень щит? Как герб укажет на именье, род, славу, честь и разуменье, так, в свой чертог взойдя, верховное светило нам рыцаря провозвестило, чье имя — Бог. |
