Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

СТОЯН МИХАЙЛОВСКИЙ

Стоян Михайловский (1856–1927). — Родился в семье видного болгарского просветителя и педагога. Среднее образование он получил в константинопольском лицее, а высшее — юридическое — во Франции. Был адвокатом, судьей, преподавателем Высшей школы (университета); активно участвовал в общественной жизни как публицист и редактор газет. Идеологические позиции С. Михайловского не отличались устойчивостью; в первый период деятельности он был ближе к демократическим и прогрессивным кругам, а перед Балканскими войнами и в 20-е годы он смыкается с реакцией и впадает в религиозный мистицизм.

В литературе для С. Михайловского наиболее плодотворными были 90-е и начало 900-х годов. Характерные жанры, в которых выступает поэт, — басня, философские и сатирические сонеты, сатирическая поэма. Реалистической поэзии Михайловского присущи строгость формы, афористичность выражения мысли, ритмическая четкость стиха. Широкую известность приобрели его басни, в которых осмеиваются самодовольство обывателя, тщеславие, кичливость и беспринципность. Разящей сатирой на деспотический режим буржуазной Болгарии явилась поэма Михайловского «Книга о болгарском народе» (1897). В цикле стихотворений «Пролог к книге рабов» (1900) и в драматической поэме «Точильщик» (1902) поэт обращается к «невольным беднякам», призывая их разрушить мир насилия и тирании во имя светлого будущего. Написанный С. Михайловским в 1892 году «школьный гимн» «Кирилл и Мефодий», посвященный создателям славянской письменности, приобрел широчайшую популярность и поныне исполняется в качестве гимна 24 мая — в День славянской письменности и культуры, который отмечается в Болгарии как национальный праздник.

ЛЕОКРОКОТ

Перевод В. Корчагина

Monstrum horrendum[56]

Я был мальчишкою тогда. И наш учитель школьный
о чудище поведал нам, о злом Леокрокоте:
мол, в душу каждого сей зверь вселил бы страх невольный,
но он — за тридевять земель, лишь там его найдете;
Леокрокот есть помесь льва с шакалом иль с гиеной,
на белом свете твари нет отвратней и опасней…
Однако то, что нам внушал чудак наш вдохновенный,
мне показалось им самим придуманною басней.
…Я вырос. Я в краю родном встречал мужей державных —
тех проходимцев, тех дельцов, столь злых, сколь и могучих
что падки до расправ, до зверств — как тайных, так и явных,
что, власть и роскошь раздобыв из слез людских горючих
свой окровавленный топор отождествляют с властью…
И понял я: Леокрокот — не выдумка, к несчастью!

ФИЛИН И СВЕТЛЯЧОК

Перевод С. Михалкова

В глухой ночи, как яркий ночничок,
меж трав и меж цветов светился Светлячок.
(Печальный же удел ему достался!)
Заметил Филин Светлячка, за ним погнался
н в когти хищные схватил.
«Что сделал я тебе?» — «А ты не догадался?
Ты мне мешал!» — «Да чем же?» — «Ты светил!..»
Был ясен приговор, и суд недолго длился.
Наш Светлячок угас, в потусторонний мир переселился…
Точнее говоря, чтоб завершить рассказ,
он в брюхе Филина, бедняжка, очутился!

ПЕНЧО СЛАВЕЙКОВ

Пенчо Славейков (1866–1912). — Один из крупнейших писателей Болгарии конца XIX — начала XX века. Талантливый поэт и переводчик, взыскательный критик и тонкий ценитель народного творчества — таким он остался в сознании нескольких поколений болгарских читателей.

Родился Славейков в семье видного общественного деятеля и поэта Петко Славейкова. Гуманизм и демократические убеждения были основой мировоззрения будущего поэта. Когда юноше шел восемнадцатый год, он тяжело заболел: сильная простуда вызвала паралич, и Славейков оказался прикованным к постели на несколько лет. В домашних условиях он завершил гимназическое образование, много лет занимался литературой. По собственному признанию писателя, Тургенев и Короленко помогли ему преодолеть духовный кризис, вызванный недугом.

В 1892 году Славейков как государственный стипендиат уезжает в Лейпциг, где занимается философией, литературой и изучает западные языки. В Германии он провел шесть лет, и здесь окончательно сложились его литературные взгляды. В нем причудливо уживались противоречивые тенденции: он увлекался философией Ницше и отдал явную дань эстетству; вместе с тем он прокладывал новые пути в реалистическом искусстве и был непримиримым врагом всякой литературной посредственности и официоза.

После возвращения на родину Славейков издавал литературный журнал «Мысль», работал в Народной библиотеке, был директором Народного театра в Софии (1908–1909). За публичное выступление против реакционного славянского съезда в 1910 году он был уволен с должности директора Народной библиотеки и, преследуемый властями, вынужден был уехать в Италию. Там, на чужбине, поэт и скончался.

Богато и разнообразно литературное наследие П. Славейкова. К числу значительных его произведений относятся сборники стихотворений и поэм — «Эпические песни» (1896), «Мечты» (1898), «Сон о счастье» (1907), «На острове блаженных» (1910). Незавершенным осталось эпическое произведение о национально-освободительной борьбе — «Кровавая песня», над которым поэт работал около двух десятилетий. В ряде произведений он поэтизирует жизнь болгарских тружеников и сурово осуждает сильных мира сего.

«Желтые, сухие листья…»

Перевод М. Петровых

Желтые, сухие листья
сбросил наземь вихрь осенний.
По сухой листве брожу
средь лесов, лишенных тени.
Шепот облетевших листьев
средь лесов, лишенных тени,
я пойму, когда меня
сбросит наземь вихрь осенний.

CIS MOLL

Перевод А. Ахматовой

So pocht das Schicksal an die Pforte.

Beethoven[57]
Он занавеску отстранил рукой
и тихо стал перед окном раскрытым.
Ночь летняя таинственна была
и веяла дыханием усталым,
а рой мерцающих на небе звезд
сиянье проливал над миром сонным
и вел какой-то разговор невнятный
с разбуженными ветками в саду.
Ночь ясною была, но мрак зловещий
сгущался у Бетховена в душе —
сквозь этот мрак он ничего не видел.
Он тихо отвернулся от окна,
в раздумии по комнате прошелся
и у открытого рояля сел.
Мелодия взлетела бурным вихрем
и, дрогнув, оборвалась. Руки он
вдруг опустил и побледнел смертельно.
Зловещие, безрадостные мысли
вспорхнули на мгновенье черным роем,
как вспархивают искры из-под пепла,
когда разрыта груда жарких углей.
«Все для меня окончено навек!
Ослепший не увидит света солнца,
и лишь затем блуждает он во тьме,
чтоб каждый миг испытывать весь ужас
при мысли о потерянных мирах.
Слепой! Отныне для меня погасли
лучи светила вместе со звучаньем
музыки… А всегда они одни
и жизнь давали духу моему,
и свет высокий чувствам горделивым.
Я жил один — и вот себя я вижу
при жизни мертвецом. Другие люди
живут гармонией моих творений,
а я по их вине навеки глух.
И призрак участи моей жестокой
преследует меня неумолимо
своим холодным и зловещим смехом:
„Творец гармонии — ты сам глухой!“
И сердце просит мира и покоя,
покоя под землей. У двери гроба
судьба не будет ни стучать, ни звать».
Тень смерти над художником витала,
и холодом пахнуло на него,
но гений и души его хранитель
отвел удар… И вот Бетховен встал,
и поднял голову, и хмуро глянул
через окно на звездный небосвод.
«Так близок мой покой! Но сердце жаждет
такого ли покоя? Избавленья?
Покоя в смерти? Или малодушье
о нем мне шепчет льстивым голоском?
Где ж гордое сознание, что есть
величье в человеческом несчастье?!
Да, ты слепой! Гомер был тоже слеп,
но в слепоте своей яснее зрячих
он все, что было тайным, увидал.
Так, значит, не в зрачках таится зренье,
а в сокровеннейшей святыне сердца.
И я оттуда слышу отзвук чудный,—
быть может, стонет так душевный хаос?
Рыданье ли то сердца моего
иль первый трепет мыслей неизвестных,
но гордых, зародившихся во мраке,
которым бог назначил новый путь?..
Нет! Нет! Он жив, тот всемогущий дух,
а с ним и я в искусстве существую…
Утрата одного лишь только слуха
не может уничтожить идеал,
поддержанный тем Слухом Высочайшим.
Через него я ощущаю пульс
всей буйной жизни естества земного.
Не он ли в сердце у меня трепещет?
Не оттого ль оно страдает так?
Вся жизнь его в мучениях тяжелых…
Лишь в тайном этом слухе обрету
для новых чувств неслыханные звуки,
чтобы искусство ими обновить…»
Так вот какой достигла высоты
великая душа в великой скорби!
И, унесен взлелеянной мечтой
в ее полет, он за свое творенье
заброшенное снова принялся.
И все забыл, и всех забыл на свете.
В гармонии, и дивной и могучей,
столкнулись звуки стройно и слились
в мятежный рой, летящий с новым роем,
как языки пожара. И от них
горячим вновь повеяло дыханьем…
А смертные оковы, что душа
отбросила так гордо, чуть звенели
мучительно, как отзвук дальней бури,
и где-то замирали вдалеке…
В могучем хоре молодого гимна
дыхание высокого покоя
затрепетало — гордый дух воскрес.
И в забытьи Бетховен не заметил,
как в комнату его вошел неслышно
один из молодых учеников
и, пораженный звуками рояля,
остановился. Страшные сомненья
в его уме смущенном зароились:
«Я слышу, как рычит голодный лев!
Откуда эти звуки? Как возникли?
Не в приступе ли мрачного безумья?
А может быть, забыв звучанье мира,
он потерял и память стройных форм?
Безумец, уж не думает ли он
мир заглушить рычаньем громовым
и дать музыке новые законы?»
А тайное сознание шептало
Бетховену: «Не проклинай судьбу,
тебе особый дан удел… Ты взял
с небес огонь страдальца Прометея,
чтобы его возжечь в сердцах людей
и этим их, горящие, возвысить.
Ты не исчезнешь — ты в людских сердцах
бессмертие познаешь в смертном мире».
вернуться

56

Ужасное чудовище (лат.)

вернуться

57

Так судьба стучится в дверь. — Бетховен (нем.).

44
{"b":"222274","o":1}