С уборкою хлебов покончено давно,
Поля обнажены, и в закромах зерно;
Теперь, того гляди, покроет землю иней,
И осень, что холмы так красила доныне,
Чей драгоценный плащ был золотисто-рдян,
Готовится бежать, закутавшись в туман.
О, как бескрасочна равнина, как уныла!
Даль помертвелая безрадостно застыла;
Лачуги редкие виднеются вдали,
Их стены в трещинах, мхом кровли поросли,
И мнится — каждый дом пуст, холоден и темен:
Ни света, ни дымка… Вблизи каменоломен —
Нагромождения из глыб известняка.
Застыли мельницы: намолота мука.
Есть краски блеклые лишь на лесистых склонах,
Осталась часть листвы там на древесных кронах:
Деревья, коль они стоят к плечу плечом,
Сильнее, чем когда растут особняком,
Как человек сильней в кругу семьи сплоченной.
И предзакатными лучами позлащенный
Вверху желтеет лес, тогда как здесь, у нас,
Неяркий солнца свет уже совсем погас.
Равнина в сумерках особенно тосклива:
Вот поле — борозды, проложенные криво,
Мотыгой вскопаны, ведь здесь за редкость плуг;
Вот облетевший куст; вот каменистый луг;
Десяток чахлых лоз — поломаны подпорки;
Кострище черное; сидящий на пригорке
Мальчонка-пастушок: своих овец и коз
Пасет он на жнивье; лохматый черный пес
Лежит у ног его и взглядом безразличным
Следит, как роется на поле свекловичном
Старуха нищенка, — увы, напрасен труд.
Поодаль — скрип колес и смрад: навоз везут.
Кузнечик жалобно в сухой траве стрекочет.
Пчела, хоть чуть жива, но все еще хлопочет,
К засохшему цветку приникла хоботком.
Прохожих нет; лишь три охотника гуськом
Бредут, усталые и злые, без добычи,—
Шатались целый день и попусту — нет дичи.
А я, не торопясь, свой продолжаю путь,
Чтоб там, под тисами, присесть и отдохнуть.