При виде посудины Логана Бишоп громко выдохнул, однако ничего не сказал.

– На борту есть запас еды, воды, топлива и теплых вещей, – объяснил Эллиот негромко. – Примерно на три дня.

– Тогда нам хватит на пять, – подсчитала Эйлин.

– Так много не надо, – успокоила я и поманила к себе Бишопа.

Он удивился, однако подошел.

Я встала на цыпочки и шепнула ему на ухо:

– Поселок Лоуклодж. Дом священника. Скажешь экономке, что тебе нужны дрова.

Бишоп ухмыльнулся и кивнул.

– Понял. Ладно, пора. – Он отобрал у жены чемодан, перемахнул на борт и опустил сходни. – Прошу, леди.

Эйлин улыбнулась и, расставив для равновесия руки, перебежала на палубу. Я последовала за ней с куда меньшей ловкостью, стараясь не смотреть на почти черную, неспокойную воду.

Море волновалось. Море сердито плескало о причал. Море ворчало.

Проклятая память! Темная вода, холодное тело Сандры в руках, мертвое лицо брата… Я зажмурилась и впилась ногтями в ладони. Другого выхода нет.

Эллиот зачем-то тоже поднялся на борт. Выпустил на палубу Цыц, сказал строго:

– Веди себя хорошо. Эйлин, присмотришь за ней?

Кошка фыркнула и задрала хвост.

Я почти обиделась. Ну вот, как убийства расследовать – так Милли, помоги! А как кошку доверить…

Тьфу, пропасть! Это все нервы.

Бишоп возился, запуская мотор. Ну да, не на весла же нам с Эйлин садиться. Шумно, конечно, но придется рискнуть.

Баркас будто вздохнул, заурчал довольно, и словно бы нетерпеливо дернулся.

Бишоп обнял жену и быстро поцеловал.

– На удачу!

Меня же вдруг сцапал за руку Эллиот. Притянул к себе, повторил:

– На удачу.

И прижался обветренными губами к моим.

Палуба качается под ногами. В нос бьют запахи пота, мокрой пеньки и водорослей. Громко стучит сердце Эллиота, а кожа его горячая и соленая на вкус.

– Эй, лапы от нее убери, – как сквозь туман донесся недовольный голос Бишопа. – А то в морду дам!

Эллиот рассмеялся, не разжимая рук. Потерся кончиком носа о мой нос. Бросил весело:

– Очередь занимай.

Бишоп буркнул что-то в ответ и оттеснил его в сторону.

Эллиот спрыгнул на пристань и скомандовал:

– Отдать швартовы!

Ну, с богом…

Новостей не было пять дней.

Не то, чтобы я вся извелась, но… Нервно было. Маятно. Или это оттого, что занять себя на старом маяке было решительно нечем? Не продумали мы этот момент, не учли. Дров запасли с избытком, и одеяла, и лекарства, и консервы. Ведь можно было пару-тройку книг прихватить или хоть колоду карт? Смотреть на море интересно только первые полчаса.

В конце концов я отыскала ворох старых газет, оставленных на растопку. Страницы пожелтели, краска местами выгорела, так что пришлось искать, где получше свет. Окно больше напоминало бойницу, зато было снабжено широким подоконником. Каменным, холодным. Еще и дуло немилосердно! Впрочем, несколько подушек и два одеяла быстро поправили дело, а кошка на коленях добавила уюта. Горка решенных кроссвордов росла, а башня грязных чашек к вечеру грозилась рухнуть. Зато голова занята хоть чем-то вместо бесплодных попыток просчитать ситуацию.

Блондинке оказалось трудней. В каменной громаде старого маяка не нашлось ничего живого, даже захудалой травинки или приблудного таракана. Сначала Эйлин облазила маяк сверху донизу (как только не боялась соваться в полуразрушенные верхние этажи?), затем перетряхнула запасы продуктов, дальше взялась за аптечку… И к вечеру пришла ко мне, прихватив глинтвейн и состряпанные на скорую руку сандвичи.

Вино пахло… умопомрачительно. Спелыми яблоками. Мёдом. Теплом. Разнотравьем.

Контраст с сырым холодным камнем и вонью гнилых водорослей был восхитителен.

– Налить еще? – она улыбнулась лукаво, и я вдруг обнаружила, что моя кружка уже пуста.

– Вкусно, – смутилась я, машинально наглаживая пушистый кошачий загривок, и потянулась к сандвичу с сыром.

Цыц приоткрыла глаз, принюхалась и фыркнула презрительно. Ее кошачье величество угощение не оценило. Избаловал ее Эллиот до крайности.

– Интересная кошка, – Эйлин щедро плеснула мне еще порцию.

Сама она отпивала по крошечному глотку, скорее просто смачивала губы. Хотя в ее положении неудивительно.

– Разве? – усомнилась я.

– У моей подруги похожая, – объяснила Эйлин рассеянно. – Хотя, наверное, показалось…

Я только плечами пожала. Мало ли на свете черных кошек?

Блондинка обнимала пальцами кружку и с интересом оглядывалась по сторонам. Захотелось извиниться – за бардак вокруг, за пыль, за сырость одеял и сквозняки. Ерунда! Главное, тут безопасно. Баркас мы припрятали в надежном месте, в тихой пещере, о которой мало кто знает. А те, кто знает, молчать будут.

– Ты уверена, что сюда никто не придет?

– Не придет, – заверила я, усмехнувшись. – Местные считают это место проклятым. Неприкаянные души и все такое…

И бровями подвигала выразительно.

Эйлин звонко рассмеялась.

– Свет в окнах они тоже на это спишут?

– А как же!

Вторая порция привела меня в благодушно-расслабленное настроение. Чего, по-видимому, Эйлин и добивалась. Начала она издали, с воспоминаний о "Бутылке" в те времена, когда бар еще принадлежал Бишопу. Слово за слово, речь зашла об истории знакомства этой парочки с Эллиотом. Как же я хохотала, когда услышала о том финте, который Эйлин с ним провернула!

А потом напоролась на внимательный взгляд из-под ресниц и невинное:

– У тебя с ним… как?

Умеет она задавать неприятные вопросы. Я опустила глаза в кружку и буркнула, разом протрезвев:

– Никак. Я вообще-то замужем.

– Кхм, – Эйлин почесала нос. – Сдается мне, Эллиота это не остановит.

Я подняла взгляд и сказала резче, чем собиралась:

– Зато это остановит меня!..

Вечерние посиделки с глинтвейном как-то сами собой стали нашей маленькой традицией. Болтали мы обо всем и ни о чем, но больные темы больше не затрагивали…

Минуты и часы вяло бились о камни внизу, плескали волной. И мне уже начинало казаться, что здесь, в старом полуразрушенном маяке, я прожила почти всю жизнь, когда…

Сразу я глазам не поверила. Поморгала, протерла их и поспешно спихнула кошку с колен. Цыц с негодующим: "Мяяяу!" отряхнулась и спряталась за кресло. Надо думать, выманивать ее придется на ветчину. Не удивлюсь, если она после еще и жалобу Эллиоту подаст по всей форме. Дескать, неуважительно относились, должные поклоны не отбивали… Тьфу, о чем я думаю?!

Слетела я вниз, на лестнице едва не переломав ноги.

Блондинка при виде меня застыла с венчиком в руках. Вот кто, скажите мне, станет стряпать в таком месте кексы? Хотя даже из яичного порошка и порошкового же молока получалось у нее на удивление вкусно. Талант, не иначе!

– Что?.. – напряглась она, чуть побледнев. На белой коже проступили бледные крапинки веснушек, похожие на просыпанную корицу.

Я не стала ее мучить:

– Бишоп приехал! Будет ждать сегодня в пять.

Эйлин выдохнула. Не глядя, опустилась на стул и провела свободной рукой по лицу, пачкая лоб мукой. Капнуло на пол тесто с венчика.

Выходит, за мужа она волновалась куда больше, чем позволяла себе показать.

– Пять дней… – пробормотала она не к месту. – Ну я ему!.. Погоди, а откуда ты?.. Ведь никто не приходил, и телефона тут нет?

Я фыркнула. Стал бы кто-то тянуть линию под водой или через пещеры! Тем более что незаметным бы это не осталось. Сколько ни плати рабочим, кто-нибудь да стал бы чесать языком.

– Выдумаешь тоже. Иди сюда. Только не накапай, нам тут еще убирать.

И поманила ее за собой.

Блондинка посмотрела на свои руки так, будто впервые их видела. Тряхнула золотистыми кудрями, спрятанными под косынкой, и отложила наконец венчик.

Вид из окна открывался прекрасный. Вся бухточка как на ладони, а вон за той скалистой грядой прячется столица. Рукой подать, только это впечатление обманчиво. Попасть в Лоуклодж можно морем – не через эту бухту, маленькую и извилистую, а через соседнюю, куда более удобную. А если сушей, то приходится закладывать изрядный крюк. Горы вокруг давно нестабильны, и оползни случаются, и лавины. И деревья тут не зря не растут. Поэтому и народу в поселке совсем мало, и удобной бухтой совсем недалеко от столицы почти никто не интересуется.