— А потрогать можно? — спросил Оба.

Мне тоже больше всего захотелось потрогать такую стенку, а в идеале забрать кусочек с собой. А можно ли отделять фрагменты от такой штуки? Или она заорет и даст по башке? Никогда не видел цельного органического образования такого размера. И чем дольше я на него смотрел, тем сильнее мне казалось, что такая конструкция вполне способна к самостоятельным действиям. Например, напасть и задушить.

Но выглядели все перегородки жизнерадостно и подозревать их ни в чем не хотелось. Мне даже показалось, что они вкусно пахнут, я принюхался, но нет! Показалось! Это опять Хмарь пахнет яблоками, сбивает меня с толку.

Старушки развеселились.

— А я говорила, эстетика прежде всего! — заявила Лидия. — А вы мне, какая разница, какая разница, пусть будут серо-буро-малиновые! Вон как молодежи нравится!

— Немножко малинового-то можно! — решилась поспорить Лариса.

— Ключевое слово — немножко, — захихикала Лидия. — Помнишь, как ты перестаралась с фуксией, которая вывернулась в багровый на всей площади? Очень душевно получилось, министерских чуть удар не хватил! Приятно вспомнить!

Кажется, кое-кто тут отлично проводит время.

Потрогать нам все разрешили, а ломать — нет. Но пообещали произвести нам фрагмент такой стены, а еще лучше под нашим руководством произвести такой с помощью оргудава. Чтобы объединить технологии. Поэтому после знакомства, так сказать, с основной исталляцией нас повели в рабочую комнату.

Я всё еще не понимал, что мы здесь делаем, хотя зрелище завораживало. Старушки вскользь упомянули, что они занимаются по сути только материаловедением, но мне это ни о чем не говорило. Я ни разу еще не слышал, чтобы кто-то занимался материалом самой органики отдельно от носителя.

Хотя нет! Была такая игра еще в школе, у нас ее девчонки любили, где три ткачихи выделывали ткани любой сложности. И могли произвести такую подушку, после сна на которой герой забывал, кто он такой, или наоборот — вспоминал. Мне игра тогда показалась слишком сказочной, и я бросил ее на первом уровне, а мои одноклассницы доиграли до шестого, где можно было противников отправлять в нокаут, просто подсунув им под нос кружевной платочек.

Я упомянул эту игру, и старушки засмущались.

— А я говорила, не надо было нам тогда идти на поводу у твоего внука!

— Ну а что такого, студия мальчика на ней неплохо заработала. И, между прочим, выдала нам тогда грант. Твоя бессмысленная поделка ровно на эти деньги и сделана. Как бы мы отчитывались за эти траты перед Министерством?

— Все равно не надо было. Видишь, молодежь помнит! И помнит неправильно!

Тут я сообразил, что и старушек три, и ткачих тоже было три, и они даже были немного похожи на хозяек института.

— А что за игра? — закрутил головой Оба. — Я пропустил. Меня тогда здесь не было. А сейчас есть? Она ведь про вас? Мне бы найти ее.

И бросился копаться в своем планшете.

Старушки схватились за голову, но игра была недоступна, хотя название я вспомнил быстро. Тут Оба потребовал у них рекомендательное письмо к сыну Лидии, чтобы ему дали поиграть. И вырвал у них обещание такое письмо написать, заявив, что он все поймет правильно, потому что непонятное уточнит.

— Я боюсь, у вас может сложиться превратное впечатление о наших разработках, — неловко улыбнулась Лидия. — Мы все-таки не колдуньи. Нашими материалами пользуются очень ограниченно. Когда наша лаборатория создавалась, были надежды на скорейшее изобретение биокристаллов, и все идеи должны были пойти туда. Но шли годы, а управляющие биокристаллы появились только в прошлом году, и активные работы с ними, как я понимаю, не начались. К нам обращается только Константиновка, да вот еще Гелий по старой памяти.

— Помнит о нас!

— Еще бы ему не помнить! Кто ему с курсовыми помогал, когда он руки сжег, бестолочь самонадеянная!

— Да ты же!

— А ты как будто нет!

Старушки опять погрузились в воспоминания. Но все это никак не приближало нас к пониманию общей затеи. Зачем нас Гелий сюда послал?

— И все-таки… — осторожно напомнила о нас Хмарь. — Вы простите нас, мы первокурсники, еще ничего не проходили. Как можно сейчас приобщиться к вашему опыту? Я чувствую, наш профессор сюда не зря послал.

— Ох, милая, — отвлеклась от воспоминаний Лидия. — Откуда же мы знаем? У Гелия всегда были невообразимо странные идеи. Вот помню, как он целый год работал над системным уменьшением элементов. Никто так и не понял зачем, уже тогда их можно было масштабировать в автоматическом режиме, и никуда та идея не пошла. А над чем вы сейчас трудитесь?

Мы объяснили идею контрольного контура библиотеки, который должен был ощупывать реальность внутри и снаружи и снабжать защитные структуры информацией.

— И это учебное задание? — всплеснула руками Лариса. — А как же вы сейчас решаете эту проблему, если у вас одни элементы ломятся наружу, а другие внутрь?

— Как я понял, — попытался объяснить я, — наши фильтры, и внешний, и внутренний, считаются не более, чем заплатками. Это компромисс. Зато рабочий. Я понимаю, что нет ничего более постоянного, чем временное, но мне тоже кажется, что это костыль.

Мы немного поспорили с Мавром на тему, какой это костыль, плохой или хороший, но так ни к чему и не пришли. Бабушек спор умилил, но секретами они делиться не спешили.

Я сообразил, что бабушки не верят, что мы сможем понять хоть что-то. И решил рассказать про наши элементы для внутренних фильтров. Ведь когда мы их делали, наш спиральный материал был по сути тем же, что производят бабушки в своем особняке. Здесь я оказался прав, и бабушки пришли в восторг. Особенно от того, что первую версию мы сделали чисто руками.

Тут лед и растаял. Содружество ЛОЛ приоткрыло крышку над своими методами. Оказалось, что у них был и свой аналог для смешивания органических материалов, и свои замеры по тому, как долго требуется для вызревания определенной кондиции. Стыдно сказать, у нас до сих пор частенько кондиционировали массу на глаз, допуская разбег в параметрах. А уж руками и подавно добиться стандарта было невозможно.

Идею Хмари, которую она воплотила еще на тренинге, они схватили на лету. Контур с усилителями их порадовал, но они осторожно отметили, что он гораздо лучше передает направленный сигнал, чем собирает неявные.

— Да, — признала Хмарь. — Это недостаток. Я эту штуку прикрутила тогда к направляющим в качестве коммуникатора. Но для наших целей нужно заменить направляющие цельной тканью, да еще и дополнить ее следящей структурой. Или пропитать, не знаю. Не говоря уже о том, чтобы эту структуру хоть чему-то научить.

— Вот с тканью, — хитро прищурилась Лидия, — мы вам можем помочь. Идемте обратно в зал.

Мы снова переместились в зал с органическими перегородками и прошли в самую глубь. У дальней стены мерцал длинный изумрудный прямоугольник. Я смело скажу, что он был самый красивый.

— Вот, Олимпия, пришло твое время. Какие-то десять лет и материальчик пригодился! — подкалывали ее подруги.

Я протянул руку, коснулся сияющей зелени, как вдруг прямоугольник сорвался с невидимых креплений и рухнул, накрыв всю группу.

Сдавленно пискнула Хмарь, зашипел Мавр, запищал динамик у Софьи. Все вокруг заволокло белым туманом.

«Он же был зеленый», — зачем-то подумал я.

Псевдотуман сгустился. Я захлебнулся, как будто и в самом деле нырнул во влажную плотную белую взвесь. Не было видно ни черта. Я провел рукой перед носом и еле разобрал контур пальцев. Дотронулся до носа. Нос на месте, уже хорошо. Дышать было трудно, но можно, все же это был воздух, не вода. Мы не пошли на дно с воображаемым Титаником, а болтались посреди ничего.

Я почти ничего не мог разобрать вокруг. Туман убивал не только видимость, но и слышимость. Только звонкий хохот с нотками металла резал тишину: единственный звук, который пробивался ко мне. Кому это так весело? Что вообще смешного? Я с трудом вдохнул, выдохнул… и вспомнил, где я нахожусь. Да это же органика! Ее без очков не должно быть даже видно! Я рванул с лица рабочие очки и вернулся в реальность.