Сапфирова молчала. С ужасом глядела на них.

— Давай, — сказал Семерка напарнику. — Работай, что ты стоишь?

Шестой бросился на девушку. Она закричала было, но он влепил ей пощечину. Сапфирова замолчала. Шестой повалил ее, связал руки и запихал кляп в рот. Потом рывком поднял на ноги.

— Пошли, — устало сказал Седьмой.

Все пошло не так. Все провалилось. И самое главное, они далеко оставили машину. Он чувствовал, что за ошибки с него будет спрос. Немалый спрос.

Они вышли из квартиры. Сапфирова молчала. Не пыталась бежать.

— Будешь дергаться, замочу, — предупредил Седьмой. И показал нож.

Сапфирова всхлипнула и задрожала. Она не думала бежать. Пойдет, куда надо. Никуда не денется.

Может, все обойдется. Немного пошумели при захвате. Бывает. Но зато все выполнили.

Зря Седьмой так думал. Напрасные надежды. Если операция с самого начала пошла наперекосяк, то так дальше и будет.

Когда они вышли из подъезда, Шестой хотел побежать за машиной. Но не успел.

Во двор въехал синий «Москвич». Остановился перед ними. Оттуда вылез мужчина. Достал пистолет и навел на всю троицу.

— Стоять! Никому не двигаться. Поднимите руки и отпустите женщину.

Шестой стоял и непонимающе хлопал глазами. А Седьмой сразу все понял. Эта подмога Сапфировой. Успела все-таки вызвать.

Он схватил девушку. Прижал нож к горлу.

— Это ты стой, придурок! Или я перережу ей глотку.

Стрелок стоял возле машины. Думал, как быть. Наконец, принял правильное решение. Опустил оружие. Молодец.

— Выбрось пушку, — приказал Седьмой. — Быстро!

Он все еще надеялся завершить похищение. Восьмой говорил, что обычно такие похищения их главарь проводил сам. Но в этот раз он уехал по делам в Москву. Он в последнее время мотался между двумя городами. Как бешеный. И чего не останется в одном?

Защитник девушки подчинился. Выкинул пистолет в сторону. Шестой побежал и схватил его. Захихикал от радости. Навел на защитника. Как бы не выстрелил, тупица.

— Отойди от машины, — продолжал командовать Седьмой.

Он опустил руку с ножом. Сапфирова воспользовалась этим. Толкнула его спиной, очень сильно. Отскочила в сторону. Бросилась бежать.

Шестой навел на нее пистолет. Все верно, в крайнем случае беглянку полагалось застрелить. Но может, еще можно подождать? И все исправить?

Но Шестой не успел. Он нажал на спусковой крючок, щелкнул два раза. Бесполезно. Предохранитель. Не снял с предохранителя. Тупой урод.

Седьмой зарычал и бросился за девушкой. И не заметил, как мужчина возле «Москвича» нырнул внутрь. И достал еще один пистолет.

И тут же открыл огонь. Сначала по Шестому. Тот как раз понял, в чем дело. Хотел снять предохранитель.

Выстрелы загремели в тихом ночном дворике.

Две пули пробили грудь Шестому и отбросили назад. На тротуар. Шестой выронил пистолет и упал на асфальт.

Мужчина высунулся из машины и прицелился в Седьмого. Тот гнался за Сапфировой. Хотел прикрыться ею.

Снова раздались выстрелы. Хлесткие, мощные, гулкие. Один за другим. Первая пуля ударила Седьмого в спину, вторая перебила позвоночник. Третья попала в голову. Он упал, а мужчина прекратил стрелять. Он опасался попасть в Сапфирову.

Оба злоумышленников лежали на асфальте. Истекали кровью и умирали.

Вдали раздался вой сирен.

Если я и хотел произвести неизгладимое впечатление, а я именно этого и добивался, то это мне удалось. Участники следственной группы ошеломленно смотрели на меня, как будто я переоделся в балетный костюм, залез на стол и станцевал перед всеми несколько па, высоко забирая вверх одну ногу.

Хотя я, признаться, не обладаю такими выдающимися талантами. Я просто могу иногда шевелить мозгами и использовать это шевеление для того, чтобы немного разобраться в происходящем.

— Да ты совсем спятил, клоун, — сказал Каверзин и покрутил пальцем у виска. Он глядел на меня, как на сумасшедшего. — Ты соображаешь, что ты там несешь? Как так среди нас?

Хвалыгин с силой потер лицо ладонью, покачал головой и прикрыл глаза, явно желая больше ни разу в жизни не видеть меня. Но я упорно не желал дематериализоваться, а продолжал сидеть на своем месте.

Зато второй мой неприятель, Сабанин из Московского УВД, усмехнулся одними губами. Видимо, по его мнению, я сказал что-то очень смешное.

— Ну, смотрите, до чего мы докатились, товарищи. Теперь этот полоумный решил обвинить нас и представить сообщниками этого карточного маньяка. Что дальше? Может, кто-то из нас и есть тот самый призрачный Пиковый туз? Может, ты меня обвиняешь, циркач? Или это опять какие-то твои психологические уловки, на которые ты большой мастер, как говорят?

Хм, а он умнее, чем кажется. Я думал, что единственное, на что способен высокий начальник главного милицейского ведомства столицы, это изрыгать лесть и славословие в честь руководства, но он умеет, оказывается, думать и сопоставить факты. Я покачал головой.

— Я пока что не могу сказать, кто это. К сожалению, у меня нет доказательств, чтобы предъявить обвинение. Догадки есть, а вот доказательств нет. Как всегда, впрочем. Поэтому, Игорь, ты можешь пока что вздохнуть свободно. Мы тебя еще не будем арестовывать. Ты можешь спокойно лететь обратно в Москву. И заниматься сыночком Пашутина. Успокоить его, дать соску, чтобы не плакал.

Сабанин больше не улыбался. Его глаза сузились, превратились в узкие щелочки, как два стилета, готовые распороть меня насквозь.

— Значит, ты продолжаешь срывать заседание своими бредовыми идеями, при том, что у тебя даже нет чем их можно подтвердить. Я переговорю насчет тебя, и насчет того, стоит ли тебе вообще оставаться в рамках группы и мешать людям делать свою работу.

Да пожалуйста. Говори, сколько душе угодно. Мне, честно говоря, тоже не очень хочется видеть все эти пышущие недоверием рожи и говорить с ними, для того, чтобы поймать одного из самых опасных маньяков, что мне встречались. Кроме, разве что, майора Тимакова, который вроде бы дружит с головой и поэтому после моих слов начал внимательно приглядываться к другим участникам группы. И вообще, кажется, посмотрел на них по-новому.

Но с остальными приходится, черт подери, сидеть и разговаривать. И надеяться на их здравомыслие.

— Я скажу так, — ответил я и поглядел на участников совещания. — Скоро я обнаружу эту крысу, что сливает нас преступникам, извлеку ее на свет божий из зловонной канавы, в которой она прячется и прикончу на глазах у всех. Раздавлю, как гадину. А потом доберусь и до этого придурка, что называет себя Пиковым тузом. Поэтому передайте ему, пусть не бегает по стране и тем более, не шастает в Москву. Пусть остается здесь, в Ленинграде, чтобы я мог быстрее поймать его. Так мне удобнее.

Я поглядел еще раз на участников заседания и откинулся назад на стуле. Добавил:

— Все, теперь я умолкаю. И буду молчать, даже если меня попросят говорить. Некоторым здесь не по душе слушать мой голос. Не буду портить им аппетит перед обедом.

Больше на меня смотреть уже не стали. И так слишком много внимания было уделено моей скромной персоне. Теперь участники следственной группы продолжили отчеты о том, что удалось накопать.

Сначала продолжил Каверзин, потом Сабанин, потом Тимаков. У последнего еще не были готовы результаты анализов из лаборатории и его за это легонько попинали.

Впрочем, ничего больше Тимаков все равно предложить не мог. Даже отработка всех контактов Пашутина на предмет знакомства с Пиковым тузом ничего не дала.

Впрочем, я не сомневался, что так и будет. Этот мерзкий ублюдок слишком умен и изворотлив, чтобы подставиться так грубо и непрофессионально. Через поставщиков «травки», ага, конечно. Да он наверняка действует через длинную цепочку посредников, наблюдая за Пашутиным и готовя его для ритуального убийства.

Возможно, что он уже встречался с развращенным сыном высокопоставленного чиновника. И даже успел внедрить в его подсознание кодовое фразу, при произнесении которой Пашутин встанет и по собственной воле пойдет в то место, где ему сделают очень и очень больно. А если его попытаются остановить, то впадет в буйство, а потом размякнет, как мандарин, выпавший из грузовика и раздавленный шинами других машин.