За завтраком в столовой вся честная компания обсуждала ночные приключения. Зинаида Петровна угощала всех горячими блинами со сметаной и вареньем, дядя Вася рассказывал, как в молодости спасал огороды от заморозков.

— А помните, в сорок седьмом году, после войны, — говорил старый механизатор, намазывая блин густой сметаной, — такой же заморозок был. Всю картошку побило. Голодно потом было.

— А мы спасли, — с гордостью сказал Колька. — Наука победила природу!

— Не победила, а договорилась, — поправил я. — Природе нужно помогать, а не воевать с ней.

Заморозок показал, что наша команда способна на многое. Когда приспичило, все работали как единый организм, не жалея сил и времени. Это хорошая проверка на прочность перед зимними испытаниями.

Весной мы запланировали снова посадить растения-очистители, уже с учетом полученного опыта.

— Будем ставить ветрозащитные экраны, — планировал Володя Семенов, чертя схемы на большом листе ватмана. — И систему аварийного обогрева из труб с паром.

— А дымовые шашки заготовим заранее, — добавил Федька. — Чтобы в случае чего быстро развернуть защиту.

Опыт с заморозками стал важным уроком. Он показал, что в сельском хозяйстве нужно быть готовым к любым сюрпризам природы. И что дружная команда может справиться с самыми сложными испытаниями, если действует сообща и не теряет присутствия духа.

Вскоре настало время подводить итоги моих титанических трудов за время пребывания здесь. Может, я получу заслуженную награду? Хотя что-то подсказывало, что вряд ли все пройдет гладко.

Осеннее солнце косо освещало мой письменный стол, когда я склонился над толстой папкой с годовыми отчетами. За окном желтели березы, и воздух пах прелой листвой и дымом из печных труб. В руках у меня была авторучка «Геркулес» с золотым пером, подарок от Громова, а перед глазами стояли цифры, которые казались почти невероятными.

Пятьсот гектаров освоенных неудобных земель. Двести тысяч рублей дополнительной прибыли. Урожайность на террасированных участках в полтора раза выше плановой. Снижение концентрации тяжелых металлов в почве на сорок процентов. Эти цифры были результатом полугода напряженной работы, борьбы с природой, техникой и человеческим скептицизмом.

Я отложил ручку и потянулся, разминая затекшую спину. В кабинете НИО пахло свежими справочниками и химическими реактивами. На стенах висели карты экспериментальных участков, графики изменения состава почв, фотографии террасированных склонов. В углу стоял микроскоп «ЛОМО», подаренный институтом после научной конференции, рядом стеллаж с образцами почв в стеклянных банках.

Кутузов сидел у противоположной стены, сосредоточенно рассматривая под микроскопом препарат почвенных бактерий. Лаборант в белом халате время от времени что-то записывал в толстую тетрадь в твердом переплете, покачивая головой с видом человека, который не может поверить собственным глазам.

— Петр Васильевич, что там у вас? — поинтересовался я, отрываясь от отчетов.

— Удивительно, Виктор Алексеевич, — ответил Кутузов, поднимая голову от окуляра. — Микрофлора почвы на очищенных участках стала в три раза богаче. Вместо промышленных отходов настоящая живая земля.

Ефимов, который сидел за соседним столом и обрабатывал данные химических анализов на счетах «Феликс», поднял голову:

— А я подсчитал экономический эффект от фиторемедиации. Получается, каждый рубль, вложенный в очистку почвы, дает три рубля прибыли от будущих урожаев.

Эти результаты должны убедить самых упорных скептиков. Но я знал, что впереди серьезное испытание. На следующей неделе в совхоз должна приехать большая комиссия из области для итоговой оценки программы освоения неудобных земель. В составе представители облисполкома, областного управления сельского хозяйства, научных институтов. От их заключения зависело будущее всего проекта.

Особенно меня беспокоило возможное присутствие недоброжелателей. Лаптев наверняка имел союзников в областном руководстве. Идеологическая атака летом была отбита, но противники могли попытаться подорвать нас с экономической стороны.

Вечером я зашел к Громову в кабинет. Директор сидел за массивным дубовым столом, изучая производственные показатели совхоза за год. Перед ним лежали отчеты всех подразделений, толстые папки с договорами на поставку продукции.

— Михаил Михайлович, — сказал я, садясь в кресло для посетителей, обитое темно-зеленым дерматином, — готовы к приезду комиссии?

— Готовы как никогда, — ответил Громов, откладывая документы. — Цифры говорят сами за себя. Валовая продукция выросла на двадцать процентов, рентабельность на пятнадцать. А ваша программа принесла дополнительно двести тысяч прибыли.

— А что с основным производством? — поинтересовался я. — Молоко, мясо, зерно?

— Тоже неплохо, — Громов достал еще одну папку с отчетами. — Надои на корову выросли с трех до четырех тысяч литров в год. Привесы молодняка увеличились на двадцать процентов. Урожайность зерновых составила двадцать два центнера с гектара при плане восемнадцать.

Цифры действительно впечатляли. Но я понимал, что комиссия будет оценивать не только количественные показатели, но и качественные изменения, устойчивость результатов, перспективы развития.

— А что думаете о возможном расширении программы? — спросил я.

— Савельев намекал, что область заинтересована в тиражировании опыта, — ответил директор, закуривая папиросу «Казбек». — Если комиссия даст положительное заключение, нас могут сделать базовым предприятием по освоению неудобных земель.

Статус базового предприятия означал дополнительное финансирование, льготы, возможность принимать стажеров из других хозяйств. Но и ответственность возрастала, нужно не только показывать результаты, но и обучать других, распространять опыт.

На следующий день я решил еще раз объехать все участки, чтобы убедиться в готовности к приему комиссии. Сел на мотоцикл «Урал» и отправился в объезд владений.

Первой остановкой стала территория бывшего кожевенного завода. Здесь царила поздняя осенняя тишина. Растения-очистители уже убрали, участок подготовили к зиме. Только высохшие стебли торчали из земли, напоминая о летней работе. Но главное не видно глазу, ведь в почве произошли кардинальные изменения.

Кутузов и Ефимов брали пробы для контрольных анализов. Они приехали сюда отдельно, раньше на час. Лаборант орудовал почвенным буром, аккуратно извлекая образцы с разной глубины. Молодой сотрудник записывал координаты точек отбора в полевой дневник.

— Как дела, товарищи? — поздоровался я, подойдя к месту работы.

— Отлично, Виктор Алексеевич, — ответил Кутузов, упаковывая очередную пробу в стеклянную банку с притертой пробкой. — Почва стала совсем другой. Исчез запах химикатов, появились дождевые черви, структура улучшилась.

Ефимов достал из планшета таблицы предыдущих анализов:

— Сравните сами. Полгода назад содержание хрома было триста миллиграммов на килограмм почвы, сейчас сто двадцать. Свинец упал с двухсот до семидесяти. Медь — со ста пятидесяти до шестидесяти.

Цифры говорили о том, что биологическая очистка работает. Растения-аккумуляторы извлекли из почвы больше половины промышленных загрязнений. Земля становилась пригодной для выращивания обычных сельскохозяйственных культур.

Следующим пунктом стали террасированные склоны за Березовым оврагом. Здесь картина была еще более впечатляющей.

Вместо каменистых осыпей теперь располагались ровные площадки, разделенные подпорными стенками из местного камня. На террасах росли многолетние травы — люцерна, эспарцет, донник, которые должны закрепить почву корнями.

Дядя Вася работал на участке с граблями, сгребая опавшие листья в кучи для компостирования. Старый механизатор двигался неторопливо, но методично, время от времени останавливаясь, чтобы внимательно осмотреть состояние подпорных стенок.