— Привет, Витя, — сказала она тихо, останавливаясь у порога. — Можно зайти?

— Конечно, заходи, — ответил я, откладывая карандаш и поднимаясь из-за стола. — Как дела?

Кутузов, работавший за микроскопом, тактично поднялся и направился к выходу:

— Я схожу в мастерские, проверю как там Федька с электропроводкой справляется, — сказал он, надевая белый халат.

Когда мы остались одни, Галя подошла ближе, поставила сумку на пол и достала из папки железнодорожный билет.

— Завтра уезжаю, — сказала она, показывая билет. — Поезд в семь тридцать утра.

Я взял билет в руки. Плацкартный вагон №7, место №23, маршрут Барнаул — Москва. Дата отправления 30 мая 1973 года. Черные буквы на зеленоватой бумаге казались особенно четкими и окончательными.

— Быстро ты собралась, — заметил я, стараясь сохранить спокойствие в голосе.

— Места освободились неожиданно, — объяснила она, забирая билет обратно. — Сказали, если не воспользуюсь сейчас, то следующая возможность только в августе.

Галя прошлась по НИО, останавливаясь у знакомых стендов и приборов, словно прощаясь с каждым предметом:

— Помнишь, как мы здесь с тобой планировали комсомольские стройки? Как обсуждали новые проекты до поздней ночи?

— Помню, — кивнул я. — Было хорошее время.

— Было, — согласилась она, подходя к окну. — А теперь у тебя другие планы, другие заботы. Мастерские будущего, электротракторы, технические революции…

В ее голосе звучала легкая горечь, но не обида, скорее грусть от неизбежности расставания.

— Галя, — сказал я, подходя к ней, — а что если… Может, стоит подождать? Посмотреть, как дела здесь сложатся?

Она повернулась ко мне, в глазах мелькнула надежда, но тут же погасла:

— Витя, ты же сам понимаешь, это шанс, который может больше не повториться. Московские курсы, перспектива работы в аппарате ЦК ВЛКСМ…

— Понимаю, — вздохнул я. — Просто жалко терять такого товарища.

— Товарища? — переспросила она с горькой улыбкой. — Да, наверное, мы так и остались товарищами.

Пауза затянулась. За окном слышались звуки совхозной жизни: тарахтение трактора, голоса рабочих, лай собак. Обычная жизнь продолжалась, а мы стояли в этом маленьком мирке НИО и прощались.

— А приедешь в отпуск? — спросил я.

— Приеду, — пообещала она. — Расскажешь, как дела с проектами, что нового построили.

— Расскажу, — согласился я. — И покажу.

Галя взяла сумку, направилась к выходу, но у двери остановилась:

— Витя, береги себя. И не забывай, не только техника важна. Люди тоже.

— Не забуду, — ответил я.

Дверь закрылась за ней, и я остался один с чертежами и чувством пустоты, которое не могли заполнить никакие технические достижения.

На следующее утро в половине седьмого я уже был на железнодорожном вокзале Барнаула. Здание из красного кирпича в стиле сталинского ампира выглядело торжественно в утреннем свете. Над входом большими буквами было написано «БАРНАУЛ», а под ними мелким шрифтом: «Западно-Сибирская железная дорога».

Перрон кипел жизнью, несмотря на ранний час. Пассажиры с чемоданами, сумками и узлами спешили к составу, который уже стоял у платформы, выпуская пар из-под вагонов. Тепловоз ТЭП60 в темно-зеленой окраске мощно урчал, готовясь к дальнему пути.

Я нашел Галю возле седьмого вагона. Она стояла с двумя чемоданами, большим коричневым из прессованного картона и маленьким дорожным из искусственной кожи. На ней было то же темно-синее пальто, что и вчера, на голове берет, в руках билет и паспорт в красной обложке.

— Привет, — сказал я, подходя к ней. — Как доехал?

— Нормально, — ответила она, но голос звучал напряженно. — Володя Семенов подвез на служебной машине. Очень удобно.

Я заметил, что Володя действительно стоял неподалеку возле УАЗ-469, но при моем появлении тактично отошел в сторону.

— Тяжелые чемоданы? — спросил я, поднимая больший.

— Книги в основном, — ответила Галя. — Конспекты, документы. В Москве все может пригодиться.

Мы стояли молча, не зная, о чем говорить. Вокруг суетились люди, кто-то плакал, прощаясь с родственниками, кто-то смеялся, предвкушая дорогу. А мы просто стояли и молчали.

— Поезд дальнего следования номер 020 сообщением Барнаул — Москва отправляется с первого пути, — объявил громкоговоритель. — Посадка закончится через пять минут.

— Пора, — сказала Галя, взяв маленький чемодан.

Я помог ей поднести вещи к вагону. Проводница, женщина лет сорока в форменной одежде, проверила билет и паспорт:

— Проходите, гражданка. Вагон седьмой, место двадцать третье, верхняя полка.

Галя поднялась по железным ступенькам в вагон, я подал ей чемоданы. В окне показалось ее лицо, бледное, грустное, но решительное.

— Ну вот и все, — сказала она через открытое окно.

— Да, — ответил я. — Счастливого пути.

— Спасибо.

Поезд дрогнул, раздались металлические лязг и скрежет сцепок. Состав медленно тронулся с места, набирая скорость. Галя махала рукой из окна, я махал в ответ, пока вагон не скрылся за поворотом.

Перрон быстро опустел. Остались только те, кто провожал, и редкие пассажиры, ожидающие других поездов. Я постоял еще несколько минут, глядя на рельсы, уходящие на восток, потом развернулся и пошел к выходу.

У УАЗ-469 меня ждал Володя Семенов. Молодой инженер выглядел неловко, словно чувствовал себя виноватым в происходящем.

— Виктор Алексеевич, — сказал он, открывая дверцу машины, — поехали обратно?

— Поехали, — ответил я, садясь на переднее сиденье.

Дорога до совхоза заняла полтора часа. Мы ехали молча, каждый думая о своем. За окнами проплывали поля, леса, небольшие деревни. Обычная сибирская природа, привычная и успокаивающая.

— Виктор Алексеевич, — наконец заговорил Володя, — может, это и к лучшему? Галина Петровна способная, в Москве далеко пойдет.

— Может быть, — согласился я. — Время покажет.

— А вы не жалеете, что не поехали вместе с ней?

Я посмотрел на него удивленно:

— А кто сказал, что меня звали?

— Да так, подумал… — смутился Володя.

Остаток пути мы ехали в молчании. Я думал о том, что действительно мог бы поехать с Галей, если бы захотел. Но здесь, в совхозе, было дело, которое требовало постоянного внимания. Электротрактор, новые мастерские, планы развития, все это нельзя было бросить на полпути.

А может быть, я просто боялся серьезных отношений, боялся открыться полностью, рассказать о своем прошлом, о том, откуда у меня такие знания? Тайна, которую я хранил, была препятствием для близости с любым человеком.

Когда мы вернулись в совхоз, я сразу пошел в НИО. Там меня ждали Кутузов с новыми чертежами диагностического стенда и Федька с вопросами по электропроводке во втором боксе.

— Как Галина Петровна доехала? — поинтересовался лаборант.

— Нормально, — ответил я, садясь за стол с чертежами. — Поезд ушел по расписанию.

— Жалко терять такого комсомольского работника, — вздохнул Кутузов. — Энергичная была, инициативная.

— Была, — согласился я, разворачивая чертеж. — Ну что, товарищи, продолжаем работу. Федька, расскажи, как дела с электрикой.

Работа помогала не думать о грустном. Технические проблемы требовали полного внимания, и постепенно чувство потери отступило на второй план.

К половине восьмого утра я уже был в НИО, хотя за окнами еще догорали предрассветные сумерки.

Июньское утро выдалось прохладным. Термометр показывал плюс восемь градусов, и я натянул поверх рубашки вязаный свитер темно-синего цвета.

На рабочем столе, покрытом зеленой клеенкой, разложены схемы новой системы контроля. Листы ватмана с чертежами датчиков расхода топлива, блок-схемы электронных устройств, нарисованные тушью и подкрашенные цветными карандашами.

В центре стола стоял макет системы. Металлический ящик размером с небольшой чемодан, из которого торчали провода разных цветов и несколько переключателей.