— Галя, — сказал я, сам не понимая, откуда взялись эти слова, — а можно мне иногда провожать вас домой? Просто так, без всяких собак.

Она слегка покраснела, опустила глаза, потом снова посмотрела на меня:

— Можно, — тихо ответила. — Мне бы это очень понравилось.

Я стоял у калитки еще несколько минут после того, как она скрылась в доме. В окне зажегся свет керосиновой лампы, промелькнула ее тень за занавеской. И вдруг я понял, что вечер стал для меня особенным не только благодаря семейному празднику у зоотехника.

Возвращаясь домой, я думал о том, как странно устроена жизнь. Человек может долго находиться рядом, быть просто знакомым, коллегой, и вдруг, как вспышка, открывается совершенно с другой стороны.

Галя всегда была рядом, помогала в работе, участвовала во всех наших затеях, но только сегодня я увидел в ней женщину. А может, неспроста она все время тянулась ко мне?

Может быть, дело было в особенной атмосфере вечера, в том домашнем тепле, которое излучала семья Кузьмичей? А может, просто пришло время обратить внимание на то, что находится совсем близко, но почему-то раньше оставалось незамеченным.

Дома я долго не мог заснуть, вспоминая ее голос, улыбку, то доверие, с которым она смотрела на меня у калитки.

Много помечтать не удалось. Казалось, только заснул, а уже утро. И опять трезвонит телефон.

— Виктор Алексеевич, — встревоженный голос Кутузова прорезал утреннюю тишину, — у нас проблемы. Большие проблемы.

— Что случилось, Петр Васильевич?

— Приехала комиссия из санэпидстанции. Требуют немедленно прекратить работу с бактериальными культурами. Говорят, что у нас нет лицензии на работу с микроорганизмами.

Я быстро оделся и помчался в районный центр. По дороге размышлял о том, кто мог организовать эту проверку. Совпадение казалось маловероятным, слишком уж вовремя появились контролеры.

В районной ветстанции царила напряженная атмосфера. У входа в лабораторию стояли трое мужчин в серых костюмах, а Кутузов нервно расхаживал по коридору, то и дело поправляя очки.

— Товарищ Корнилов? — обратился ко мне высокий худощавый мужчина лет сорока с бледным лицом и внимательными глазами. — Анатолий Сергеевич Покровский, главный санитарный врач района. Нам нужно поговорить.

В кабинете заведующего ветстанцией комиссия разложила на столе толстые папки с инструкциями и постановлениями. Покровский достал из портфеля протокол проверки, уже наполовину заполненный.

— Согласно постановлению Минздрава СССР от 1969 года, — начал он официальным тоном, — работа с микроорганизмами разрешена только в лицензированных лабораториях. У вас такой лицензии нет.

— Но мы работаем с почвенными бактериями, — возразил я. — Это не патогенные штаммы, они безвредны для человека.

— Микроорганизм есть микроорганизм, — отрезал Покровский. — Без соответствующего разрешения любая работа с ними запрещена. Это прямое нарушение санитарных норм.

Рядом с ним сидел старый знакомый, мужчина в очках, Стукалов, главный ревизор района. Тот самый «сосунок Лаптева», как называл его Громов. Теперь стало ясно, откуда ноги растут у этой проверки.

— Товарищ Покровский, — сказал Стукалов, листая какие-то документы, — здесь еще и нарушения по хранению химических реактивов. Не все склянки промаркированы согласно требованиям.

— Это рабочие растворы, — попытался объяснить Кутузов. — Мы их каждый день готовим свежие.

— Не важно, — махнул рукой санитарный врач. — Требования едины для всех. Я вынужден приостановить работу лаборатории до получения всех необходимых разрешений.

— А сколько времени это займет? — спросил я.

— Месяца два-три, не меньше, — равнодушно ответил Покровский. — Нужно подать документы в область, пройти экспертизу, получить заключение…

Два-три месяца! За это время все наши культуры погибнут, а работы на полях встанут. Именно этого и добивался Лаптев через своих подручных.

— Можно как-то ускорить процесс? — поинтересовался я.

— Только если найдете способ работать в рамках действующего законодательства, — пожал плечами Покровский. — Но это маловероятно.

После ухода комиссии мы с Кутузовым остались в опустевшей лаборатории. На столах стояли запечатанные колбы с бактериальными культурами, результат многомесячного труда.

— Что теперь делать? — растерянно спросил лаборант.

— Думать, — ответил я. — Где-то должна быть лазейка. Бюрократия имеет свои слабые места.

Вечером я сидел дома за столом, изучая нормативные документы, которые удалось достать в райкоме. Толстые подшивки инструкций, постановлений, разъяснений министерств. Нужно найти способ обойти запрет, не нарушая формально закон.

К полуночи решение начало проясняться. Согласно одному из документов, научно-исследовательские подразделения сельскохозяйственных предприятий имели право на упрощенное лицензирование при условии работы только с непатогенными штаммами.

Ключевые слова: «научно-исследовательское подразделение». Если оформить лабораторию не как часть ветстанции, а как НИО совхоза, то требования могут быть иными.

Я уже знал историческую практику. Опытные станции при совхозах существовали с 1920-х годов. Селекционные участки были обычным явлением в крупных хозяйствах. Научно-производственные объединения (НПО) начали активно создаваться с конца 1960-х.

А вот и нормативная база. Надо обложить законами, ведь мои противники так и советовали действовать в рамках законодательства.

— Постановление ЦК КПСС и Совмина СССР от 1968 года «О мерах по дальнейшему развитию сельскохозяйственной науки»

— Типовое положение о научно-исследовательских подразделениях сельхозпредприятий (1971)

— Инструкция Минсельхоза о порядке создания опытных участков

Я уже знал и реальные примеры. Наш тезка, совхоз «Заря» в Московской области имел селекционный отдел. У совхоза им. Ленина в Московской области был крупнейший научно-производственный комплекс. Многие племенные и семеноводческие совхозы имели исследовательские подразделения.

Соответственно, для НИО имелись неплохие плюшки:

— Упрощенное лицензирование научной деятельности;

— Льготы по налогообложению;

— Право на работу с экспериментальными культурами;

— Возможность публикации научных работ.

Изучив материалы, на следующее утро я поехал к Громову.

— Михаил Михайлович, нам нужно срочно создать научно-исследовательский отдел совхоза, — сказал я, входя в кабинет директора.

— Зачем? — удивился Громов, отрываясь от отчетов.

Я рассказал о проблемах с санэпидстанцией и найденном решении. Директор слушал внимательно, время от времени кивая.

— Хитро придумано, — признал он. — А оформить можно?

— Можно, если правильно подать документы. Создаем НИО совхоза по проблемам земледелия. Переводим туда Кутузова, официально трудоустраиваем Ефимова. Получаем статус научного учреждения.

— А финансирование?

— Заложим в смету расходов на освоение неудобных земель. Областная программа это покроет.

Громов подумал, постучал карандашом по столу.

— Рискованно, но попробовать стоит. Когда нужно ехать в область?

— Чем быстрее, тем лучше. Пока культуры окончательно не погибли.

— Завтра поедете. Возьмите УАЗ, документы подготовлю к вечеру.

В областном центре меня принял Савельев, в своем кабинете на четвертом этаже здания облисполкома. Просторная комната с дубовой мебелью и портретами руководителей страны на стенах.

— Виктор Алексеевич! — радушно поздоровался заместитель председателя. — Как дела в совхозе? Слышал, показываете отличные результаты.

— Спасибо, Иван Федорович. Но есть проблема. — Я рассказал о ситуации с лабораторией.

Савельев нахмурился:

— Неприятная история. Кто проверку организовал?

— Санэпидстанция. По инициативе районного руководства.