Я стиснула ремешок сумки и отвернулась к окну, пережидая вспышку раздражения. Ну конечно, непогрешимый мистер Эллиот! Будь он проклят.

Ненавижу принуждение. До дрожи. До красной пелены перед глазами.

Мисс Торнтон кашлянула, подалась вперед, словно хотела прикоснуться к моему плечу, и остановилась. Сложила руки – крупноватые, с коротко обрезанными ногтями – на коленях. Сказала проникновенно:

– Мисс Бэйн, поймите, это в интересах дела.

Даже верной секретарше Эллиот не открыл, кто я такая. Обошелся частью правды. Пришлось снова превратиться в "Милдред Бэйн", случайную прохожую, которой не посчастливилось стать свидетельницей убийства. Ну хоть "девочкой" мадам Томэ не назвал! Хитрость, впрочем, шита белыми нитками – не так уж трудно сопоставить меня с досье миссис Керрик.

Слышать это "мисс Бэйн" было одновременно привычно и пугающе. Как будто бабочка вновь пыталась втиснуться в куколку. Как будто не было этих лет. И Ала. И "Бутылки". А еще Элен, Логана, "Малыша" Билли…

– Что от меня требуется? – поинтересовалась я ровно, сглотнув сухим горлом.

– Смотреть в оба.

Это явно была цитата, и я мимо воли усмехнулась. Обернулась к мисс Торнтон, взглянула в ее неожиданно проницательные глаза. Она была некрасива: квадратное лицо, тяжелый подбородок, темные волосы с широкими мазками проседи. Узкие, как у Эллиота, губы подкрашены розовой помадой – тщетная попытка придать мужеподобному облику хоть немного женственности.

– Узнали кого-то? – спросила мисс Торнтон после паузы.

Сейчас она не скрывала цепкого насмешливого взгляда. Куда подевалась суетливая и нервная пожилая дама, которую она столь виртуозно играла недавно?

Отвечать не хотелось. Что у нас с Эллиотом общего, так это недоверчивость.

– Там, на кладбище, – я склонила голову к плечу. – Вы ведь специально притворялись… курицей? Зачем?

Мисс Торнтон хмыкнула.

– Вы еще так молоды, мисс Бэйн. Дурочкой быть выгоднее. Меня считают недалекой, хоть и преданной тенью мистера Эллиота. Клушей, которая варит ему бульон и заботится о чистых рубашках.

– Разве это не обязанность жены? – я вспомнила надменную темноволосую красавицу и поправилась: – Экономки?

– Дома – экономка. На службе – я. Пойдемте, мы опаздываем.

На ответе она больше не настаивала. И впрямь, умная женщина…

***

Дом Эллиота был чем угодно: особняком, виллой, дворцом, – только не семейным очагом. В моем понимании, конечно. Вычурная лепнина на потолке, картины в солидных золоченых рамах, статуи в альковах. И холод. Леденящий холод, который невидимым инеем лежал на антикварной мебели красного дерева, на мраморных ступеньках лестницы, на роскошных коврах. Холод, который не могут разогнать ни ярко пылающие камины, ни новейшее паровое отопление. Занавешенные черным зеркала – дань традиции – придавали обстановке торжественно-мрачный оттенок.

– Как вам? – шепнула мне мисс Торнтон, когда лакей помог нам избавиться от пальто и шляпок.

– Впечатляет, – только и сказала я.

Этот особняк для того и создан. Впечатлять. Воплощенный гимн тщеславию.

Мы с мисс Торнтон мышками прошмыгнули в библиотеку, где семья коротала время перед обедом. Не было только малышей и убитой горем матери. Эллиот и компания потягивали аперитивы и не выглядели слишком опечаленными, несмотря на свои траурные одежды.

– Мисс Торнтон, – Эллиот улыбнулся одними губами. – Присаживайтесь. И вы, мисс Бэйн.

– Спасибо, – хором прошелестели мы с мисс Торнтон и заняли кресла в дальнем углу. Надо думать, чтобы не слишком мозолить хозяевам глаза, хотя они и так нас не стеснялись.

Я поерзала на жесткой гобеленовой подушке, щедро расшитой золотыми нитями, которая была столь же неудобной, сколь и красивой. Еще один предмет, годный лишь пускать пыль в глаза. Как они тут живут?!

– Не понимаю, зачем ты позвал посторонних, – выговаривал Эллиоту его тесть, скользнув по мне невидящим взглядом. Голос у него был очень приятный, низкий и располагающий, зато манеры располагающими не назовешь. – Тебе не следовало этого делать, мой мальчик. Это ведь семейный обед.

Почувствуйте себя мебелью, м-да. Хотя вон ту скамеечку для ног господин министр наверняка считал более ценной. И каминный экран. И гардины.

Кстати, я тоже не понимала – зачем? Вероятность опознания сводилась к нулю. Из условных подозреваемых – то есть членов семьи и гостей, которые были приглашены в тот злосчастный вечер – сегодня собралось меньше половины. Ни старшего сына Эллиота, ни его невесты, ни заместителей, даже секретаря тестя нет. О жене второго зама и малолетних детях я и не говорю.

– Мисс Торнтон – почти член семьи, – заметил Эллиот спокойно, только глаза недобро сузил.

Гладко выбритый, пахнущий дорогим одеколоном, элегантный с ног до головы, в солидном костюме с обманчиво простыми булавкой для галстука и запонками – черная эмаль и черные же бриллианты – сегодня он смотрелся именно тем, кем был на самом деле. Брюнетом. Благословенным. Солью земли.

– А девушка? – поморщился его тесть.

Вот он выглядел паршиво: под глазами мешки, лицо отекло, на ухоженных руках набрякли вены. Потеря единственного племянника сказалась? Или тяготы министерской жизни? Министр по делам колоний – это не хухры-мухры. Хотя на Островах Харрел бывал наездами, предпочитая руководить издали. А если бы тут не жила дочь с внуками, то и вовсе бы, подозреваю, годами не появлялся.

Эллиот глотнул из своего стакана и пояснил безразлично:

– Мисс Бэйн – племянница мисс Торнтон. Она на некоторое время подменит тетю.

Это еще что за новости? А предупредить заранее что, никак? Стукнуть бы Эллиота чем-нибудь тяжелым… Вон та кочерга, пожалуй, сгодится!

Мечты, мечты.

– Полукровка? – скривила идеальный носик миссис Эллиот, поигрывая палочкой с нанизанной на нее оливкой.

Ее муж хмыкнул:

– Я ведь не жениться на ней собираюсь, дорогая, а всего лишь нанять. Так что родословная мисс Бэйн меня не волнует.

Миссис Эллиот вздернула подбородок и отвернулась. Ее отец нахмурился и потер шею, однако ни слова не сказал. Хм, какой-нибудь грязный семейный секрет?..

Кто знает, до чего бы они договорились, если бы на пороге не возник дворецкий с неизменным: «Обед подан».

***

Смотрелось это так, будто стая ворон слетелась на свежий труп. Брюнеты во всем черном сами по себе выглядели сногсшибательно, а уж когда на стол подали первое блюдо…

Я таращилась на человеческую фигуру со сложенными на груди руками и не находила слов. Как будто покойник выполз из могилы и разлегся на столе (несколько, правда, скукожившись). Не хватало только свечки да савана.

– Поминальный пудинг, – шепнула мне «тетушка», – хлеб, сливки, яйца, немного бренди. Попробуйте, это вкусно.

Пахло и впрямь недурно: сливочным маслом и ванилью.

– Тело бренно, душа вечна, – провозгласил Эллиот, вооружившись внушительным тесаком. Физиономия в меру пафосная, в меру печальная. И даже не морщится! – Да пребудет душа твоя, Филипп Морган, под рукой Всеблагого Отца.

И отчекрыжил «покойнику» голову. Я поперхнулась воздухом, когда из среза потекло что-то густое и красное.

– Вишневое варенье, – пробурчала мисс Торнтон себе под нос.

Я сглотнула кислую слюну. Шутники! У меня перед глазами стояла та сцена в переулке. И брызги крови на стекле.

– Аминь, – хором отозвались брюнеты.

Мать покойного всхлипнула и прижала платок к губам. Брат тут же обнял ее за плечи, приговаривая что-то успокаивающее.

Эллиот же ловко кромсал «бренное тело» и раскладывал куски по тарелкам.

«Ты вечно будешь с нами», – бормотали родственники, принимая свои порции.

Вечно? По-моему, часа через три-четыре этот пудинг уже переварится.

Жевали брюнеты с видимым удовольствием, так что я все-таки решилась тоже попробовать. А неплохо! Белые коржи таяли во рту, кисловатое варенье оттеняло их сладость.

«Тело» мы, конечно, не доели, хотя детишки даже умяли добавку. Интересно, кому пойдут остатки? Слугам? Беднякам? Собакам?