Я глотнула вина, разглядывая семейство Эллиота. Темноволосая красавица жена, которой вряд ли стукнуло тридцать. Двое прелестных детишек: мальчик в костюме с галстуком и девочка в пышном платьице и с бантом в иссиня-черных волосах. Осанистый важный тесть. И сам Эллиот – спокойный и самоуверенный – во главе стола. Семейство – хоть сейчас на открытку! Только что-то было в этой картинке… Какая-то еле заметная, но отчетливая фальшь под глянцем семейного благополучия. Взгляды? Улыбки? Темы разговора? Как привкус подпорченного мяса, пробивающийся даже сквозь щедрую порцию специй.

Хотя мне-то какое дело? Наша с Эллиотом договоренность не имела отношения к его семейным тайнам.

Обед тянулся и тянулся, перемены блюд следовали одна за другой. Я в разговоры не вступала, ограничиваясь улыбками. Застольная беседа не клеилась. Тесть Эллиота со знанием дела – ну, еще бы! – рассуждал о политике, жена ворковала о моде и между делом выпросила у мужа очередное манто, сам Эллиот отделывался вежливыми междометиями.

Хм, разве за поминальным столом не положено говорить о покойном? Похоже, сказать о Филиппе Моргане что-то хорошее ни у кого не поворачивался язык, а плохое о мертвых говорить не принято. Вот и обсуждали природу да погоду.

Все шло тихо до самого десерта.

– Прости, папа, – говорила миссис Эллиот отцу, когда тот пробовал крем-карамель, – я помню, что ты любишь малиновый мусс. Но на этих мерзких Островах теперь почти невозможно раздобыть ягоды! Эти мерзкие мафиози совсем распоясались.

Мерзкие Острова, мерзкие людишки… Кажется, характер у миссис Эллиот не сахар.

– Ничего страшного, дорогая, – пробормотал многоуважаемый министр тоном «ради тебя я готов на любые лишения». Даже остаться без малинового мусса.

У меня прямо-таки язык чесался послать их к знакомым контрабандистам. Как говорится, любой каприз за ваши деньги. Даже брюнетам что угодно продадут, только слупят втридорога.

– Хватит! – завопила вдруг миссис Морган, швырнув на стол десертную вилку. Ее племянница замерла с открытым ртом, а брат умолк на полуслове. – Как вы можете?! Мой сын… Мой сын лежит мертвым, а вы! Вы говорите о всякой ерунде! Малина…

Она всхлипнула, прижала пухлый кулачок ко рту и отвернулась.

На сытой сановитой роже министра мелькнула тень вины, а его красавица-дочь чуть побледнела, прижав тонкую руку к неуместно глубокому декольте.

– Тетя, мы не хотели…

– Хотели! – вскричала она таким голосом, что девочка испуганно захныкала, а мальчик насупился, глядя на двоюродную бабку исподлобья. – Вы! Вы все виноваты! Ты, Томас, мог бы… мог бы помочь ему, а не устраивать на эту проклятую работу. А ты, Патрисия, могла бы хоть немного внимания уделять кузену, а не этим своим…

Губы у нее дрожали, полные щеки горестно тряслись.

Нянька кинулась к детям и увела из столовой. Лакеи с каменными лицами застыли у буфета.

– Дорогая, – начал министр увещевающе, но миссис Морган от него отмахнулась, как от назойливой мухи.

– Не успокаивай меня, Томас! Ты ведешь себя так, как будто у меня не горе, а… Как будто я просто… порвала чулок или потеряла брошку!

Министр поморщился, глядя на сестру с неодобрением.

– Вспомни о приличиях, дорогая.

– Приличиях?! – выкрикнула она, мелко дрожа, и обвела расфокусированным взглядом притихшую семью. – Моего мальчика не вернешь. И он умер из-за вас, из-за вас всех! А больше всего виноват ты! – обвиняющий перст уперся в Эллиота. – Если бы не ты со своим Отделом…

Глаза Эллиота сверкнули, губы сжались в нитку. Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди:

– Если бы не я со своим Отделом, миссис Морган, ваш сын последние три года провел бы за решеткой.

Я чуть не выронила вилку. О как! Еще грязные секреты в благородном семействе?

– Зато он был бы жив! – выкрикнула скорбящая мать в лицо Эллиоту. Вид у нее был полубезумный, волосы растрепались, глаза блестели от непролитых слез. – И живым он мешал, да? Филечка мне говорил, что ему самые опасные задания поручали! А теперь он… он умер!

Она закрыла лицо руками и с плачем выбежала прочь, спотыкаясь и ничего не видя перед собой.

Эллиот отставил недопитый кофе. Голос его был сух, как пустыня летом:

– Патрисия, твоя тетя не в себе. Будь добра, вызови доктора.

Миссис Эллиот молча кивнула, теребя брошь на высокой груди. Красивого рисунка полные губы были капризно надуты.

Министр хмурился и покусывал щеку.

– Изабелла взвинчена, хотя ее можно понять. Полагаю, ты прав. Пусть доктор пропишет ей успокоительное.

Эллиот поблагодарил его кивком и поднялся.

– Спасибо за обед. А теперь прошу прощения, у меня дела. Мисс Торнтон, мисс Бэйн, в мой кабинет.

***

Кабинет отличался от остального дома, как лавочник средней руки от надменного аристократа. Ни вычурной лепнины, ни статуй, ни мрамора, ни позолоты. Терракота пола. Нежный персик стен. Ореховые тона мебели. Коралловые подушки и драпировки. Смолисто-терпкий запах горящих в камине дров. Ничего из ряда вон, но эта комната была… теплой. Ставлю тысячу к одному, Эллиот предпочитал коротать вечера именно тут.

– Присаживайтесь, – Эллиот неопределенно махнул рукой и полез в ящик письменного стола. Тоже крепкого, надежного, качественного, однако не потрясающего воображение вычурностью и тонкостью работы, как убранство других комнат.

Мисс Торнтон потянула меня за собой, к группе кресел в эркере. В первый момент я запнулась, во все глаза уставившись на сюрреалистическую картину за окном. Бухта и давно уснувший вулкан над ней, которые часто изображают на открытках с видами столицы. Вот только рисунок на оконном стекле создавал иллюзию извержения: над горой клубы подсвеченного багровым дыма, огненные ручейки на склонах, раскаленная до желтизны верхушка. Брр!

Брюнет вытащил бутылку и щедро плеснул себе в грубоватый тяжеловесный стакан. Выпил залпом, повел плечами так, словно у него нестерпимо ныла шея, и выдохнул. Налил еще порцию, но пить не стал, так и расхаживал со стаканом в руке.

Глаза у Эллиота были усталые, как будто он всю ночь вагоны разгружал. С контрабандным виски, которое после дегустировал.

Мисс Торнтон рядом со мной тревожно шевельнулась. Привычка? Или впрямь беспокоится о боссе?

Нам он угощаться не предложил. Видимо, теперь мы уже не числились гостями, а служащим такие вольности недопустимы.

Деловая и собранная мисс Торнтон достала из сумки карандаш с блокнотом, привычно устроила на коленях и приготовилась стенографировать. Прямая, как циркуль.

– Не сегодня, – поморщился Эллиот, остановился у камина и пристроил недопитый стакан рядом со статуэткой пантеры. Скрестил руки на груди. – Писать ничего не нужно. Сейчас ваша задача – помочь мисс Бэйн освоиться в качестве моей временной секретарши.

– Да, сэр! – мисс Торнтон вздернула квадратный подбородок. – Хотя вряд ли мисс Бэйн справится хотя бы с частью дел.

В голосе верной секретарши звучала… ревность? Ну и ну. Никогда бы не поверила, что эта несгибаемая дама способна на такие чувства! Пожалуй, не буду рассказывать "тетушке", что я тоже в свое время была доверенной секретаршей. Иначе точно уверится, что я – молодая да ранняя – ее подсиживаю.

Эллиот ее переживаний не заметил. Или счел несущественными? Отрывисто продолжил отдавать распоряжения, расхаживая туда-сюда по узорчатому ковру:

– Мисс Торнтон, не забудьте привезти сюда вещи мисс Бэйн, которые остались в загородном доме. Также вам нужно будет докупить все недостающее. Дамские мелочи, необходимую одежду… Словом, вам виднее, что требуется.

Секретарша лишь кивала, задумчиво постукивая кончиком карандаша по обложке блокнота. В мою сторону она и ресницей не шевельнула, но воздух между нами разом накалился. Кажется, объяснениям Эллиота насчет "важного свидетеля" она не поверила.

Погодите, "сюда"? Это уж и вовсе ни в какие рамки! И моим мнением, как водится, забыли поинтересоваться.

– Мистер Эллиот, – вклинилась я в очередное распоряжение. Пришлось даже голос повысить, потому что он не сразу расслышал: – Мистер Эллиот! Вы что, намерены поселить меня здесь?