Я нашел Мико в небольшом шатре в отдалении от лагеря, где было наше укромное место для культивации. Я рассказал ей о новостях и сообщил, что в ближайшее время улетаю. Один.

— Один⁈ — Мико вскинула голову, ее глаза вспыхнули. — Керо, нет! Я с тобой! Мы…

— Нет, Мико, — перебил я мягко. — Поход может затянуться или… закончиться быстро, но плохо. Школу нужно достроить. Настроить артефакты, интегрировать в ядра. Без тебя они не справятся. Ты нужна здесь, чтобы решать возникающие проблемы. Чтобы та надежда, которую мы посеяли в людях, доверившихся нам, не пошла прахом.

Я шагнул к ней, взял за руки. Через нашу связь хлынул поток понимания, страха, боли, но и… согласия. Она видела мою решимость, видела хрупкость плана, видела школу — наше общее детище, которое нельзя бросить.

Слезы брызнули из ее золотых глаз, она всхлипнула и сжала мои руки так, что кости затрещали.

— Ты… обещай вернуться, — прошептала она, голос сорвался. — Обещай!

— Я сделаю для этого все возможное, — честно ответил я. Обещать вернуться — глупость. Обещания надо выполнять, а за последние полгода если я в чем и стал уверен — так это в том, что все на грани.

— Все возможное… — повторила она мои слова, и столько горечи было в ее голосе… Она поняла, что я имел ввиду. Она сделала шаг вперед, прижалась лбом к моей груди. Через тонкую ткань рубахи я чувствовал жар ее кожи, слышал прерывистое дыхание.

— Ты знаешь, я больше не та девчонка, что плакала в северном дворце, боясь, что ты не вернешься из озера. Я стала сильнее. Я… я справлюсь со Школой, с артефактами, с учениками, с тем, что… — Голос ее сорвался, но она вдохнула и выпрямилась, отстраняясь ровно настолько, чтобы смотреть мне в глаза. — Что бы ты там ни говорил, я буду ждать. Каждый восход, каждый закат… Я буду ждать. И верить, что ты сделаешь не только возможное. Ты сделаешь невозможное. Как всегда делал.

Она вновь прижалась ко мне и тихо-тихо произнесла, глядя куда-то в сторону:

— Прогресс нашей парной культивации… он почти остановился. Мы выжали из этого пути почти максимум, пока… пока сдерживались. Пора. Пора дать друг другу всю силу, что мы можем. Чтобы ты был сильнее там. Чтобы я была сильнее здесь. Чтобы наши шансы — и твои, и мои — стали выше. Сегодня. Сейчас.

Я почувствовал волну жара, идущую от Мико, ее решимость, смешанную со стыдливой отвагой. Она была права. Оранжевые нити в моем ядре занимали почти половину. Золотое ядро Мико было пронизано белыми прожилками Дракона. Мы топтались на пороге. Дальнейший рост был невозможен без… финального шага — шага, который даст нам не прирост, а качественный скачок, выведет силы родословных на пик перед их вечным слиянием — пик, который может понадобиться нам обоим в ближайшие дни.

— Думаю, я могу немного задержаться…

Никаких слов больше не было нужно. Вся наша связь, месяцы томления, сдерживания, взаимного притяжения и страха — все это вырвалось наружу. Я притянул ее к себе, и наши губы встретились вовсе не с нежностью, а с яростным голодом, накопившимся за столь долгое ожидание. Ее пальцы впились в мои волосы, мои руки обхватили ее гибкий стан, прижимая к себе так, что дыхание перехватило.

Мои прикосновения оставляли на ней легкие искры — Волю Дракона, не сдерживаемую теперь. Она отвечала волнами тепла, исходящими изнутри, заставляя мою кожу покрываться мурашками.

И это были, казалось, даже не мы — это была ярость стихий в чистом виде, наконец-то отпущенных на волю. Пламя Феникса и Воля Дракона сплелись не в нежном танце, а в буйном вихре. Каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждое движение было каналом, по которому наши силы лились навстречу друг другу, сливаясь, взрываясь новыми оттенками мощи.

Это не было просто удовольствием. Это было преображение. Каждая клетка тела кричала от перегрузки чистой, нефильтрованной силой наших родословных. Боль и блаженство смешивались в невыразимый коктейль.

А затем мир взорвался светом — физически. Ослепительная вспышка чистого белого, золотого и алого пронзила наш небольшой шатёр, осветив каждую щель, каждый угол. Воздух затрещал от сконцентрированной энергии.

Потом… тишина. Глубокая, звенящая. Мы лежали, сплетённые, покрытые испариной, дыша как загнанные лошади. И наши тела заполняла только глубочайшая, всепоглощающая усталость и… удовлетворение. Пик силы достигнут. Сила Феникса и Дракона сияла в нас, доведенная до предела перед вечным слиянием. В моём ядре алое и белое золото переплелись в идеальном равновесии. В её — так же. Это было чистое, идеальное слияние Инь и Ян двух равных родословных. Один плюс один стало не два, а минимум восемь…

Я лежал, прислушиваясь к себе и своим ощущением. Ядро ощущалось… Странно. Оно казалось невероятно концентрированным, мощным и нерушимым. Если до этого плотность ядра была сопоставима с твердостью металла, то теперь это был алмаз. Крепость, неприступная цитадель из спрессованной воли и слитого воедино алого пламени Феникса и белого золота Дракона. Я ощущал огромную массу ядра, его невероятную плотность, его… абсолютность.

«Как… как это вообще возможно разрушить?» — пронесся в голове холодок, на мгновение вытесняя усталость и глубочайшее удовлетворение. Мысль о переходе на пятую стадию, о необходимом разрушении этого монолита, казалась кощунственной, безумной. Как разбить алмаз кулаком? Как растопить солнце? Это ядро было не просто сильным — оно было завершённым, пиком, к которому мы шли все эти месяцы, пиком, которого мы достигли в этом огненном слиянии. Я не уверен, возможно ли создать в принципе более крепкое ядро. Хотя, может, и есть варианты — мир велик…

Мико лежала рядом, и мне нравилось слушать её ровное, глубокое дыхание. Через нашу связь, ставшую постоянной широкой рекой ощущений, я чувствовал эхо собственной мощи в её золотом ядре — эхо белого драконьего сияния, придававшего ему несокрушимую стабильность. Её сила тоже достигла предела. Мы были двумя вершинами одной горной цепи, вознесшимися в последнем, неистовом рывке.

Она открыла глаза — золотые, глубокие, как само мироздание. В них не было слёз теперь, а была тихая, бездонная печаль, смешанная с железной решимостью и… гордостью. Гордостью за нас, за то, чего мы достигли.

— Чувствую, — прошептала она. — Чувствую эту… Волю. Теперь понятно, почему ты всегда так… упрям. Драконья воля. Она должна быть нерушимой.

Прощание было быстрым и тихим. Короткий взгляд, последнее сжатие рук. Мы слишком хорошо друг друга понимали и чувствовали, чтобы что-то говорить. Она — Феникс. Она будет гореть здесь, строить, учить, ждать, пока не сгорит дотла или пока я не вернусь.

Я развернулся и, коротко разбежавшись, мощным рывком прыгнул. Демонические крылья распахнулись с привычным, тихим шелестом, ловя предрассветный ветер. Воздух свистел в ушах, холодный и резкий. Внизу проплывали очертания «Рассветной Стражи» и гигантской стройки Школы — наши детища, символы надежды в этом разорённом мире. Я набрал высоту, оставляя их позади.

Мысленно я уже был там — у гробницы Безымянного.

Ветер выл в ушах, рвал длинные чёрные волосы. Я летел, не щадя крыльев, используя ядра на максимум и параллельно впитывая рассеянную в воздухе энергию. Каждая капля шла на поддержание бешеной скорости. Мысль о Мико, о Школе, о том, что бросил её одну с этой ношей, грызла изнутри, но я гнал её прочь. Сейчас — только гробница.

И вскоре, пролетев на бешеной скорости через всё королевство, над болотами, я смог её разглядеть.

«Сосуд, твой метод не сработает», — прозвучал в голове сухой голос Клыка. — «Трещина уже зияет.»

Я не ответил. Просто впился взглядом в гигантское пятно искажённого пространства над гробницей. Оно пульсировало, как нарыв, готовый лопнуть. Клык чаще всего говорил по делу. Не сработает, значит…

Спустившись ниже, я впервые увидел гробницу Безымянного сверху. Огромное сооружение, больше похожее на древний бункер из тёмного камня, чем на сокровищницу. Вокруг него бушевали вихри песка, окрашенные в багровые и фиолетовые тона — в прошлый раз такого не было. У дверей в гробницу находился лагерь. Трудно было рассмотреть, кто там, но догадаться было несложно…