— Да я, наверное, понял, — осклабился мой самый неприятный собеседник.

— Дана очень расстроена, что вы хотите испортить ей эту ночь.

— А я был очень расстроен, — изрек он со своей мопсячей усмешкой, — когда она уехала к тебе, и я за это пострадал, — и выразительно постучал тросточкой по полу. — Так что теперь твоя очередь пострадать!

Иногда я жалел о тех временах, когда его единственным словом для меня было «ага».

— При чем тут я? Вы же ее лишаете праздника! — предпринял я последнюю попытку воззвать к его благоразумию. — Вы же нормальный…

Потенциально. Возможно. Я, конечно, ни разу не видел, но все-таки может быть…

— Ты хотел сказать: лишаю ночи, которую она проведет у тебя? — хрюкнул ее папаша. — Невелика потеря!..

В запале своего торжества он уже и забыл, что тросточка оторвалась от пола и размахивала в воздухе — видать, в своих фантазиях уже вовсю лупил меня по хребтине, а я поверженно молил о пощаде. В любом случае сейчас его солидная туша покачивалась на двух весьма бодро гнущихся ногах.

— Притворяйсь лучше, — вынес я ему диагноз, — а то Дана увидит — и закончится твоя малина… Как отец ты — говно!

А что, выпускной — это время шикануть. Если честно, я думал, он тут разорется, подскочит на месте, клюкой своей замашет — ну и попутно выдаст себя. Но нет, мопс вдруг нашел в себе мозг и последовал моему совету. Трость со стуком быстро опустилась на пол, он снова болезненно сгорбился — и только рожа осталась невыносимо нахальной.

— Можешь думать себе все что угодно, — самодовольно пропыхтел собеседник, которому стоило бы подлечить голову, а не ногу, — но в списке ее приоритетов отец всегда будет на первом месте! И этим выпускным я тебе это докажу, чтоб не обольщался! С тобой она не уедет, она уедет со мной!..

Решив на этом моменте, что переговоры окончены, я оставил его горбиться дальше, а сам направился к его дочери.

— Ну как? — с надеждой спросила она.

— А, — махнул я рукой, — как хорошо, что ты на него не похожа…

— Так и думала, — со вздохом подытожила Дана. — А я так хотела, чтобы ты снял с меня это платье… — и уткнулась расстроенным личиком мне в плечо.

— Я могу снять его и здесь, — успокаивающе прошептал я ей на ушко и еще более успокаивающе погладил ее по бедру, где под тонкой тканью подола явно прощупывался кружевной край чулок.

— Здесь?.. — неожиданно загорелись ее глаза. — А давай!..

Улучив момент, когда ее папаша стал спорить с чьим-то еще таким же папашей за последнюю тарталетку, мы вдвоем упорхнули из зала, пересекли школьный коридор и уединились в пустом кабинете. Ну что, мопс, строишь из себя овчарку, так давай поищи, побегай! Однако я и не думал, что десятью минутами позже он реально побежит…

— А знаешь, о чем я подумала? Это же наш последний день в школе, — игриво прошептала моя милашка, обнимая меня. — А я слишком долго была хорошей девочкой, думаю, сегодня можно осквернить какую-нибудь парту…

Полностью поддерживая эту идею, я подхватил ее за бедра и усадил на ближайшую столешницу. Дана еще крепче притянула меня к себе, и мы стали целоваться, распаляясь с каждой секундой. Не отпуская ее губ, я подцепил молнию у нее на спине, сантиметр за сантиметром открывая все больше обнаженного девичьего тела. Она жарко выдохнула и развела ножки, позволяя мне все больше. Пальцы заскользили по разгоряченной коже. Однако не успели мы перейти к самому пикантному, как из коридора раздались пронзительный визг и возмущенные крики.

— Извращенец! Извращенец! — вопила какая-то девчонка. — Кто пустил извращенца в школу?..

— А ну куда! Стой! — вторил ей какой-то пацан. — Держите извращенца!..

— Да вашу ж мать!.. — сипел третий, удивительно знакомый голос.

А следом из коридора донеслись быстрые громкие шаги, будто кто-то грузный несся галопом. Оторвавшись от нашего приятного занятия, мы с Даной выглянули в дверной проем, чтобы посмотреть, что там вообще творится. По коридору на крейсерской скорости, выпучив глаза, запихнув трость под мышку, мчался ее папашу. А вслед ему летели крики:

— Извращенец!.. Держите извращенца!..

Как мы потом выяснили, частично собрав этот пазл из свидетельских показаний мамы Даны и парочки, потревоженной извращенцем, произошло тут следующее. Один неуемный папаша, потеряв нас из виду и очевидно задавшись целью испортить этот праздник нам по максимуму, отправился нас искать по коридорам. Он верно понял, куда и зачем мы могли пойти — все-таки дружил с моим отцом, — но не учел одного момента: что мы были не единственными, кто хотели сегодня уединиться в школе. И вот, услышав за одной из дверей недвусмысленные томные стоны, наш горе-сталкер с воплями «попались!» вломился в занятый кабинет. Упс… Вот только попались не мы! Разумеется, ошарашенные бывшие школьники, которым помешал трахнуться напоследок какой-то перекошенный мужик с тростью — в лучших традициях молодежных ужастиков, — сразу же развопились, не столько напугавшись сами, сколько напугав его.

— Извращенец! Извращенец в школе!.. Держите извращенца!..

Он же, захлопнув дверь, не найдя лучшего выхода, нервно рванул прочь, решив добежать до точки сохранения — пардон, актового зала — раньше, чем его разоблачат.

— Извращенец! Стой!.. — ускоряя его темп, орали ему вдогонку. — Мы тебя засудим! Засудим тебя!..

И он драпал так, будто за ним бежали с десяток злобных Тамар. «Засудим» теперь было для него не просто угрозой — он уже знал, как это дорого. И хотя он не был извращенцем, бежал сейчас быстрее, чем некоторые из них. А потом, аж в прыжке вписавшись в поворот, стремительно скрылся за углом. При этом его трость, все еще зажатая под мышкой, ни разу не коснулась пола.

— Это папа был?.. — еще не веря глазам, прошептала моя милашка.

Словно решив дать ответ сам, в этот момент он прислал ей голосовое.

— Дана, — тяжело дышал в трубку этот мопс, будто умирал, хотя мы-то теперь знали, что это была просто одышка бегуна, — я устал, нога разболелась сильно… Поехали домой немедленно!..

— Нет, ну как он мог!.. — возмущенно шлепнула кулачком по двери моя милаха. — Я же с ним честно, а он… а он…

Не став подбирать эпитеты, она торопливо набрала другой номер на смартфоне.

— Мам, я уезжаю с Ромой! — моя няшка вновь перешла в боевой режим. — Да, к нему! К утру буду!.. Что случилось? — ее глаза ярко вспыхнули. — Спроси у папы, что случилось, когда он прибежит!..

Правильное решение, Дана! Я обнял и притянул ее к себе, поощряя этот запал.

— А теперь поехали к тебе, — бойко выдохнула она мне в губы, — ты так и не снял еще с меня это платье!..

Это была волшебная ночь. Дана, соскучившаяся по ночевкам в моей комнате, отдавалась так горячо, будто это была последняя ночь на земле. Будто уже завтра собиралась уезжать в эту чертову Англию и хотела мне подарить как можно любви и ласки за эти несколько часов. Наши стоны — влюбленные, жаркие, несдержанные, которых уже давно не звучало здесь ночами, но которые победно вернулись — разлетались по всему дому, донося до всех зрелых красоток по соседству, что теперь и нашу зрелость подтверждал целый аттестат. Разумеется, моя хаус-леди, уже отвыкшая от такого саундтрека к своим сновидениям, не могла не отреагировать.

Когда утром, затисканные и зацелованные, бодрые и усталые одновременно, мы спустились вниз, Полина, с самого своего вынужденного каминг-аута избегавшая Дану, неожиданно ждала нас в гостиной. Ее взгляд оценивающе прошелся по мятому платью моей милашки, по сочным засосам на ее шее, по ее счастливой улыбке и яркому блеску в глазах — словом, по всем признакам, выдавшим, что наш выпускной удался на славу.

— Давно не виделись, — заметила моя управляющая, с плохо скрытой ревностью рассматривая мою девушку со всех сторон.

— Привет, — сдержанно отозвалась та.

— А ты здесь ночевала?..

Полин, что за вопрос? Ты же сама наверняка слышала.