— Думаешь, я не знаю, что они делают? — продолжала бухтеть упрямица, перебирая свои шмотки, но даже не пытаясь прикрыться ни одной из них, давая всю себя моим глазам, но не моим рукам. — Это они так издеваются надо мной!..

Полин, да при чем сейчас они⁈ По-моему, это ты надо мной издеваешься…

— … типа показывают: «мы знаем, какая ты похотливая свинья, не сможешь удержаться! все начнут, и ты начнешь…» А как я могу с тобой, Ромк? — она пылко развернулась ко мне, с вызовом ткнув обнаженными буферами в мою грудь. — Ну как, скажи? Ты же мой…

Кто? Брат, питомец, кто-то еще? Подопечный?.. Чувствуя, что не хочу этого слышать снова, я стремительно притянул ее к себе и запечатал ее губы своими, пытаясь напомнить, пытаясь показать, что могу быть для нее кем-то еще, кого она упрямо отказывалась во мне видеть.

— Ромк! — разорвав поцелуй, резко оттолкнула меня красотка. — Хватит дурой меня делать!.. Во всем… во всем этом… — с чувством показала на себя, на меня, на наши голые тела, на разбросанные вещи вокруг, на праздничное шале, где сейчас на было праздника. — Во всем виноват только ты!..

Ну все. Всему. Есть. Предел.

Даже такой резиновой штуке, как мое терпение.

— Ладно, Полин, — сказал я, отворачиваясь от нее и подходя к своей пока еще не распакованной сумке, — я понял.

— Что ты понял? — настороженно донеслось мне в спину.

— Все понял. Понял, кто тут лишний.

Видимо, что-то в моем тоне ее напрягло, ударило по струнам ее большой души, которая была даже больше сисек, и заставило вспомнить, что все-таки она добрая, отзывчивая, моя вторая мамочка.

— Ну, Ромк… — растерянно протянула она. — Ну я не…

Вот только было уже поздно.

— Не переживай, Полин, — успокоил я, ища в сумке сухие плавки, которые могу надеть, — все нормально. Это твои подруги, твой праздник. Ты оставайся. А я уеду. Вызову такси и уеду.

— Ромк… — с какой-то тоской протянула сзади моя хаус-леди, уже, похоже, и сама жалея, что пошла против женского инстинкта.

— Ты уж прости, что столько времени тревожил тебя, когда ты так всего этого не хотела. Но ничего, такого больше не будет…

— Ну, Ром…

— … а когда ты вернешься после праздников, обещаю, что все будет по-другому. От меня больше не будет ни взглядов в твою сторону, ни прикосновений, ни каких-то намеков. Я больше тебя ничем таким не потревожу. Потерпишь меня полгодика, а потом…

— Что «потом»? — шумно выдохнули за спиной.

— А потом я поступлю в университет, найду общагу и переберусь туда, чтобы тебе было проще, — закончил я давать ей наш новый расклад. — Считай, Полин, что это мой новогодний подарок тебе…

Внезапно теплая ладонь коснулась моей спины и нежно погладила, мешая мне собираться.

— Ром, я не этого хотела…

— Долгое время, — вздохнул я, напоследок вбирая это тепло, — еще до всех остальных ты была для меня самой желанной женщиной, которую я всегда носил с теплом в своем сердце…

Женские руки ласково обвили мою грудь, теплая ладонь теперь легла мне на сердце, а к моей спине прижались огромные теплые шарики, согревая замерзшего меня.

— … но я готов запереть свое сердце для тебя, — с грустью добавил я, — раз уж тебе это настолько не нужно. Все равно ты останешься для меня особенной, — и развернулся, заключая ее в ответные прощальные объятия, прижимаясь к ней всем телом, всеми его мягкими и твердыми частями.

Чего уж стесняться — раз это в последний раз.

— Ром, — Полина посмотрела на меня большими сверкающими глазами, — каким же ты стал взрослым!..

И следом сама поймала мои губы.

Некоторое время мы целовались, с каждой секундой делая этот прощальный поцелуй все страстнее и жарче, подключая к нему уже не только губы, но и языки, и руки, и наши все нетерпеливее трущиеся друг о друга тела, все больше желающие познать друг друга. Внезапно — я даже сам не понял когда — этот поцелуй перестал быть прощальным — видимо, когда из вертикального положения мы вдруг переместились в горизонтальное. Не размыкая губ, оказались на кровати: я сверху, а Полина подо мной — зарумянившаяся, тяжело дышащая. Она еще крепче обвила мою шею руками, еще горячее прижалась ко мне грудью, без слов прося, требуя и даже умоляя слиться с ней. И сама же, отвечая желанию — общему желанию на двоих, — широко развела ножки, открывая мне доступ ко всему, чего я так давно хотел.

Да неужели?..

— Ах! Ааах… Да! Рома!.. Да, да… Ах, ах!.. Ох, хорошо!.. Ромка, да-да, еще!.. — извивалась Полина подо мной.

Я же трахал ее и параллельно щипал себе руку. Щипал и щипал — уже практически до красноты. Нет, я не сплю, да, это реальность… Ее губы шептали мое имя, ее бедра крепко обвивали мои бедра, а огромные самые красивые на свете сиськи подпрыгивали подо мной, потирались о меня, вводя в какой-то почти мистический транс, стирающий границы между самыми смелыми фантазиями и реальностью, которая сейчас была гораздо круче. Я реально трахаю Полину…

Нет, не так. Я РЕАЛЬНО ТРАХАЮ ПОЛИНУ! Так, что прям до оргазма, прямо в ее теплую ласковую киску — так, чтоб залить ее собой до краев. Да неужели же это случилось⁈ Похоже, Дед Мороз и правда существует!..

— Ооох! Аааах… Ромааааа…

Полина!.. Полина, Полиночка, моя мечта, моя фантазия, самая женственная из всех моих женщин, образец женщины, практически языческий идол, около которого совокуплялись на Иван Купала, наконец дала мне себя, принадлежала мне, и я вовсю устраивал с ней — устраивал в ней! — праздник плодородия. Наконец! Наконец! Наконец-то!..

— Да! — в такт мне стонала она. — Бери меня! Бери, бери, бери!..

О, с каким же упоением я ее брал! Все глубже исследовал ее изнутри, узнавал так, как еще не знал. Сжимал, стучал, долбил раскинувшуюся передо мной капризную, строптивую, упрямую красотку, которая уже не была такой, стоило мне в ней оказаться — напротив, она стала мягкой, податливой и послушной…

— Рома… Ромочка… Плохой… хороший… Хороший мой… — прижимала она меня к своей роскошной груди, так что я просто утопал в ее необъятных формах.

Наше соитие, близость наших тел, слияние наших эмоций были абсолютны. Наконец-то после долгого трудного пути я, словно Одиссей, вернулся домой — и в этом теплом уютном домике меня ждали с восторгом и счастьем.

— Рома… Ромочка… Хороший мой… Сладкий мой… — в экстазе приговаривала Полина, пока горячими мощными толчками я наполнял ее лоно собой — так глубоко, что буквально омывал вход в ее святилище. — Как же хорошо!.. — стонала она, ощущая мой оргазм в самых своих глубинах.

— Полин, ты… — начал я, чувствуя, что готов говорить ей любые комплименты в промежутках между сводящими с ума толчками в ее промежности. — Ты просто…

Закончить она мне не дала, прильнув губами, начав жарко, неистово сосать, все глубже вбирая меня в себя. Ее руки стиснули мои плечи, крепкие женственные бедра сжали меня, требуя продолжать. Стоило ей лишь почувствовать мой белок внутри, как моя красотка уже не могла остановиться, жадно получая его от меня снова и снова.

— Так тебе… так тебе… — шептала она, еще теснее вжимаясь в меня. — Люби меня! Да-да! Еще! Ааааа…

Разумеется, от такого саундтрека я в ту же секунду распался в ней очередным фейерверком, заливая теплом самые укромные ее местечки. Пронзенная моим извергающимся достоинством, Полина натурально забилась в сладких судорогах, страстно елозя промежностью, впитывая до капли все, что я в ней оставил. Головой она больше не думала, предпочитая полагаться на мою, добывавшую для нее чистое удовольствие из самых глубин ее лона.

— Рома… Рома! Ромочка!.. — блаженно зажмурившись, все быстрее шептала она.

Это все больше напоминало исступление — мистический экстаз, в который красотка — моя! моя красотка! — нырнула с головой, как в горячую купель.

— Ромааааа…

— Смотри, Полинка-то вообще улетает, — вдруг хихикнула Окси, явно привлеченная нашими сладкими звуками.

— Кайфанула девочка, — довольно резюмировала Тамара. — А мы ведь ей сразу говорили…