— Дайте сводку криминала, — попросила зачем-то Алена.

— Общую или по регионам?

— Сначала общую.

— Извольте. «Тройное убийство в Пенсильванском университете. Взрыв в Лионе. Применение десинтера в Варшаве для нападения на управление полиции. В Лондоне бывший офицер застрелил двух полицейских. В Москве молодой человек застрелил трех сводных братьев. В Санкт-Петербург возвращены похищенные восемьдесят семь лет назад во время разорения Российского исторического архива документы, среди них — автографы Петра Великого и Екатерины Великой. Интерпол подтвердил, что около пяти процентов зарегистрированных комбраслетов — муляжи. Уже несколько лет эта цифра не меняется». Что-нибудь еще?

— Подробнее об убийстве в университете.

— «Все трое погибших — видные ученые. Социолог Мартин Пламмер, физик Вацлав Кемпински и математик Алекс Гинсбург. Старший из них, Алекс Гинсбург, недавно отпраздновал свое девяностолетие. Мартин Пламмер и Вацлав Кемпински посетили Гинсбурга сразу после юбилея. Прислуга на этот день была отпущена, родственников у профессора Гинсбурга не было. Утром всех троих нашли мертвыми. Полиция подозревает группу примитивистов, которые в прошлом году взорвали лабораторию в этом университете». Что-нибудь еще? Данные об убитых?

— Пока все.

«Мы живем в мире личных новостей, — вспомнила Алена слова Виктора. — У нас все личное, даже свой мир, но одновременно никогда мы так не зависели от остальных, от желания остальных, воли остальных, безразличия остальных. Безразличие. Тебя не ужасает это слово?»

Да, зависимость от остальных — это нестерпимо. Это бесит. Иногда — пусть редко — но все же ты ощущаешь огромную массу прочих, от чьей воли и желания, от чьих вкусов ты зависишь. Ну почему до сих пор дальний космос закрыт от человека?! Как было бы здорово прыгнуть в челнок, выбрать на карте планету и опуститься где-нибудь в другой Галактике на гостеприимный теплый Океан. Отыскать остров и жить там, жить, вдали от всех, ни на кого не оглядываясь. Эта мысль порой так захватывала Алену (мечта — одолевала?!), что ночами ей снилось одно и то же: она на самодельном плоту из стволов огромных деревьев, подняв парус из рыжей холстины, плывет и плывет к дальней цели. Волны поднимают и опускают ее плот, зеленая шапка острова впереди возникает и пропадает. Но не приближается. Никогда не приближается.

Впрочем, на Земле многие стремятся к подобной независимости, одиночеству, изолированности. Они запираются в своих ячейках, не выходят из дома, погружаются в виртуальный мир и воображают, что закрылись, спаслись, уцелели. А когда их тревожат — приходят в ярость. Срывают с себя комбраслеты, выжигают идентификаторы, превращаются в призраков и бродяг. Или идут за врата — убивать.

Алена проводила Ланьера только до пропускного пункта. Теперь она облетела КПП стороной и поднялась на глайдере в смотровую зону, чтобы увидеть наконец знаменитые врата во время перехода. До закрытия ворот на летний период оставалось три дня. После этого ровно три месяца ни туда, ни оттуда никакого движения не будет. Тишина. Сон.

Глайдер завис в смотровой зоне. Сначала врата показались ненастоящими — декорацией, подделкой, — потом будто пелена спала. И они предстали во всем величии! Ни голограммы, ни видео не могли передать их грандиозности. Огромная триумфальная арка с высоким аттиком, с темными бородатыми ликами в многочисленных медальонах казалась нерукотворной, она выросла сама из черного праха, из пепла и мертвой земли. Говорят, каждый год врата становятся выше. Лиловые облака, что клубились над ними и никогда не рассеивались, касались триумфальной квадриги, что по прихоти или из слепого подражания венчала врата.

Что в пропасти самой арки — не разглядеть. Тьма. Предел мира. Время от времени слышатся утробные звуки, стоны, срежет. Говорят, так стонут подводные лодки, достигая запредельных глубин.

Ты смотришь на арку и каменеешь, как под взглядом Василиска. Опускаешь взгляд и видишь, как в зоне перехода суетятся люди, они толпятся, спорят, спешат. Входят под арку и исчезают.

В марте, когда открываются врата, на ту сторону первыми уходят отряды военной полиции, затем наблюдатели, понтонно-мостовые батальоны, инженерные службы с передвижными энергоустановками, конвои с продовольствием и эвакогоспитали, затем секретные отряды под знаком «милитари». Это спецотряды «миротворцев», подчиненные Мировому правительству. Поскольку война в мире вечного мира давно вне закона, учения проводятся на той стороне. У «милитари» своя зона, куда «игрокам» — и «синим», и «красным» — вход запрещен. Пасики пытаются прорваться, но их арестовывают и выпроваживают в «зону игры». Особо надоедливых помещают в фильтрационные лагеря. Затем проходят отряды обычных «миротворцев» — опять же в свою зону — проводить учения. Миротворцы — единственные, кто защищает мирные поселения на той стороне. И — главное — чью помощь принимают пасики. Впрочем, защита эта не всегда эффективна.

Основные силы «красных» и «синих» уже переправились, теперь проходили небольшие отряды добровольцев или вовсе одиночки. Дожидались отправки дополнительные конвои с продовольствием и оружием. Сегодня — день «красных ». «Синие » пойдут завтра. Первого июня ворота закроют. Вернее, они закроются сами, миры разъединятся. Первого сентября откроются вновь. Но теперь — чтобы пропускать людей назад из завратного мира. Бывает, стрелки выходят и тут же падают замертво. Поэтому осенью стоят на поле не транспорты с продовольствием, а глайдеры и вертолеты с красными крестами.

Сейчас в смотровой зоне висело штук двадцать летучих машин.

Слева в открытом «Ауди» расположилась компания подростков, справа рыжая девица в потрясающем топике разглядывала врата в электронный бинокль. Глайдер у рыжей красотки был вытянутой формы, цвет «металик». Аленкина машина рядом с этим чудом синтезтехнологий казалась консервной банкой.

— Экселент! Видачишь? Угу? Там чей-то фэйс. Хочешь глянуть?

Рыжая вывесилась из глайдера и протянула бинокль Алене.

Алена отрицательно покачала головой.

— Как знаешь! — девица пожала плечами. — Я сегодня ухожу на ту сторону. Вместе нырнем?

— Что, прямо так, в глайдере?

— Ну ты даешь! — девчонка расхохоталась. Смех у нее был неприятный, какой-то хрюкающий. — Глайдеры в этой дыре застревают. Или ты не в теме?

— Знаю, — Алена понимала, что девица не поверит этому неуклюжему «знаю». — Но как же...

— Ноу проблем. Вон моя машинка. — Рыжая указала на песочного цвета вездеход, дожидавшийся своей очереди.

Вслед за вездеходом стояла машина, раскрашенная в черно-белые цвета. Издали напоминала череп. На броне возвышался смуглый человек в кителе на голое тело. Длинные черные волосы, черные очки, пучок перьев, прилепленный клейкой лентой ко лбу. Вокруг него девчонки и парни, одетые столь же вызывающе и нелепо, били в барабаны и свистели в дудки.

— Команданте Тутмос, — пояснила рыжая девица. — Ридала о нем? Я писала.

— Тутмос... Да, кажется, он был популярен лет сорок назад среди «латинос» и портальщиков левого толка. Теперь о нем помнят лишь в России. Здесь запоздало болеют политическими болезнями, как ветрянкой во взрослом возрасте. Потому и переносят их так тяжело.

Это были слова Виктора, Алена их лишь повторила.

— Я иду с команданте. Ну, давай! Один нырок — и о'кей. Траст ми!

— Я тебя не знаю, — не слишком вежливо заявила Алена.

— Алиса Сущинская. Ридала мои «Записки снайпера»?

— Нет, — отрезала Алена.

«Записки» Сущинской Алена в самом деле не читала. Но про книгу ее слышала. В сети это был самый популярный сайт, к тому же издатели удостоили «Записки» бумажного воплощения. Бумажная книга — бессмертная книга. Кто из писателей не мечтает о подобном?

— Хотите написать продолжение? — спросила Алена.

— Уже! — похвасталась Алиса. — У меня договор с издателем на сиквел. Причем книга будет сразу пэйперная.

— Винтовка при вас?