– Вот скажи мне, что с ортайской Школой? – Кальен стукнул по столу кружкой. – Не действует больше Школа, не берет учеников. Скажешь, ректор испугался тех чокнутых, что грозились сжечь город вместе с магами? Тогда, два года назад, ваши магистры могли разметать эту шайку крикунов, не утруждаясь! Так нет, ректор взял и перепугался, уверял, что на него столичный совет давил, – чушь! А меравийская Школа что? Не испугалась! И где она теперь? То-то и оно!

Дорал поначалу возражал, но затем примолк, слушал Кальена внимательно и, как показалось Гасталле, серьезно. А нового знакомца несло по кочкам дальше: он говорил, что кто-то нарочно подогревает надежду людей на местных магов и делает так, чтобы побольше народу собиралось в Тамбо. Этот кто-то даже подкармливает людей, начаровывая еду. Ведь западный край почти обезлюдел – погибла вся зелень, еще весной люди целыми деревнями уходили в южный и северный Ортай, и даже в центральный – в города и поселки близ трольих лесов, которых в прежние времена остерегались.

Западный Ортай мертв – но в Тамбо вдосталь еды! Демоновы происки, вот и весь сказ!

И теперь остается последнее – разрушить веру в магическую помощь, разочаровать людей жестоко и напрочь, зародить злость на магов, которые их обманули. И сделает это ректор, который, по всему выходит, подкуплен демонами в обмен на какие-нибудь выгоды.

– Ну ты совсем уже! – возмутился Дорал. – Я ректора знаю много лет, с тех пор, как сам пришел учиться в Школу. Он до потрохов пропитан сознанием маговского назначения – помогать людям! Он живет в этом назначении, понимаешь, оно – сущность, основание. Ректор не может сделать такого, о чем ты говоришь, не отказавшись от самой своей природы!

– Значит, отказался, – упрямо мотнул головой Кальен. – Ты видал огни на башне? Нет, конечно, иначе бы сам понял. Это не простые светляки, Дорал, это уже давно никакие не светляки вовсе – он там чарует Стылый Жар, самый настоящий Стылый Жар!

Гасталла фыркнул в свою кружку. Зачем кому-то тратить уйму времени и сил на муторное выращивание заклинания, способного сжечь камень? Если бы ректор в самом деле спятил и захотел разнести Школу по кускам, то мог бы использовать что-нибудь вроде Разлада – вышло бы ничуть не хуже и куда быстрее.

Кальен исподлобья зыркнул на некроманта и продолжил, обращаясь к Доралу:

– Я потому и обрадовался, когда тебя увидел. Я ж в городе торчу с хлебородня, ищу знакомых магов. Таких, чтоб не приняли меня за безумца. И у которых есть на примете хороший искатель. Я каждый вечер вижу, как светится башня, и поверь мне, сегодня-завтра ей конец придет… А знакомцев среди магов у меня, сам знаешь, не то чтобы много, да и те немногие куда-то подевались все. Улайла приезжала, но меня и слушать не стала. Недавно Тумага встретил, но когда я его спросил про искателя, он отчего-то ругаться начал. Что с этими орками происходит, не знаешь? В Гижуке, говорят, с ума посходили всем краем, так теперь и у нас то же самое? Оровое поветрие? Они ж спокойные всегда были, как буренки, и тут такое! Словом, я уже отчаялся, уезжать решил, – и тут ты идешь! Ну прям подарок Божинин! Так ты мне скажи, друг дорогой: знаешь ли хорошего искателя, прям очень хорошего, исключительного искателя?

– Знаю, – неохотно ответил Дорал. – Только она далеко. И просто так я тебя к ней не отведу. Уж прости, мой не менее дорогой друг. Зачем тебе искатель?

– О, это такая история! – Кальен бросил взгляд на опустевшие кружки, обернулся к трактирщику, но от того виднелась только спина и затылок. Все остальное находилось за дверью, ведущей в кухню, и что-то туда орало. Кальен поднялся. – Погоди полвздоха, попрошу сидра.

Когда он отошел, Гасталла поставил локти на стол и уставился на Дорала.

– А я что? – развел руками тот. – Сам удивлен. Но Кальена я знаю давно, он честный и разумный человек! Он мне жизнь спас однажды, если на то пошло. В Меравии твоей, я влез в наглево гнездо и меня искусали страшно, если б не Кальен – давно бы у Божини под порогом трескал пироги. Он лекарь, и притом очень хороший для самоучки. Сколько я его знаю – не бывало такого, чтобы он солгал или навыдумывал ерунды. Если он говорит что-то с таким запалом – значит, сам в это верит.

– Но почему он в это верит-то? И главное – как складно все выходит у него!

Кальен вернулся с тремя кружками, ногой отодвинул край лавки.

– Слушай, Дорал, а твой искатель – это не Аэриль? Я против нее, конечно, ничего не имею, но мне нужен маг посильнее. Ты ж понимаешь, она – самый обычный искатель, а мне нужен исключительный! Аэриль не потянет – уж не обижайся, а знаю, что вы с ней много лет…

– Аэриль. – Дорал хлопнул себя по лбу и поднялся. – Гасталла, вставай. Кальен, позже расскажешь, хорошо? Нам нужно попасть в Школу, пока…

Распахнулась настежь дверь, сухо стукнула о стену. Снаружи, из загустевших сумерек, внутрь влился горький запах и мужской вопль:

– Гори-ит!

За те полтора года, что Дорал не был в Тамбо, он просто позабыл про Аэриль и про разрешение на создание портала в ее комнату. Магистр вообще был исключительно поверхностен в отношениях с женщинами – это всегда оказывалось для них неприятным открытием, поскольку своим рвением в наставническом деле Дорал производил впечатление человека ответственного и надежного.

Теперь, вывалившись из портала в комнате Аэриль, Дорал словно оказался в прошлом, в своей прежней жизни – бурной, хлопотной, полной забот и увлекательных приключений. Все тут было как прежде: узкая кровать под лоскутным одеялом, сундук – открытый, словно хозяйка покидала жилье второпях, и Дорал в тот же вздох вспомнил, как противно скрипела крышка этого сундука. Круглый приземистый стол на том же месте, и даже посуда на нем стоит, и стул справа отодвинут в точности как прежде, когда Дорал не мог пройти мимо, не зацепившись за него ногой и не выразившись неподобающим магистру образом. Все на тех же местах и в том же виде, как ему запомнилось из старой школьной жизни. Только раньше здесь пахло сухими травами и яблоками, а теперь в комнате стоял сырой и затхлый запах давно брошенного дома. И толстый слой пыли на всем – словно дымка, делающая неверной и хрупкой саму память о тех недавних, но таких далеких годах.

– Шевелись, магистр! – Окрик Гасталлы выдернул Дорала из совершенно не присущего ему состояния тихого умиления.

И через призраки несуществующих запахов, голосов, прикосновений прорезался треск и хрупанье. Главная башня была неподалеку – нужно лишь пройти через короткий коридор и галерейку, да отворить потемневшую окованную дверь с ржавой пылью у петель. За дверью будет широкая каменная лестница дугой и кабинет ректора через один пролет…

Только вот башня горит!

Коридор заканчивался грудами битых камней, от галереи осталось только подобие моста: обрушилась стена, выходящая к школьному забору, крыши тоже не было.

Да и не нужна была никакая дурацкая крыша! Она бы помешала разглядеть горящую башню вблизи, с расстояния тридцати шагов. И стена была не нужна – иначе не было бы видно, сколько собралось за забором людей, не так хорошо слышны были бы их крики.

Все это в полвздоха пронеслось в мыслях Дорала и пропало. Осталась только медленно пожираемая огнем башня Школы. Единственное место в мире и Мирах, которое Дорал мог считать своим домом.

Стылый Жар, разъедающий камни, был неумолим, нетороплив и величественно-прекрасен, как всякое истинно разрушительное явление.

Он охватывал башню по всей высоте, оставляя свободным лишь тот самый дверной проем в конце галерейки. Огонь поглощал камень, вгрызаясь вглубь, и приглушенное красно-бурое свечение становилось все светлее и ярче. Было слышно, как вздыхает пожираемый огнем камень, и в этом звуке была тоскливая безысходность, будто башня знала, что Стылый Жар нельзя остановить, будто она понимала, что умирает.

Умирает на глазах у всего города. Под истошные крики людей, перед которыми рушится их последняя надежда на спасение. Под грохот, с которым сотни рук колотят по толстым прутьям неразрушаемой ограды. Под безмолвный вопль своего воспитанника, который опоздал совсем немного, быть может, на считаные вздохи – безнадежно, безвозвратно опоздал.