Бивилка скорбно поглядела на свою опустевшую тарелку, но от второй порции оладий решила удержаться.

– Словом, теперь мне очень, очень нравится помогать людям! Ну и пусть не для того, чтоб они стали счастливы, а для того, чтоб восхищались мной до конца жизни и верили в магов всемогущих. А какая разница? Важен итог! А итог такой: ужасный раздолбай Шадек с удовольствием выполняет свой долг мага, хотя в целом плевать хотел на этот долг. А очень серьезная Бивилка со своей щепетильностью – не выполняет, мается и мечется.

Магичка колупала столешницу, не поднимая глаз. Оль неторопливо отодвинул тарелку из-под щей и взялся за колбаски.

– Зря ты с ней так, Шадек.

– Вовсе не зря, потому что сама она, как вижу, не поумнеет, – раскрасневшийся Шадек ткнул ложкой в сторону Бивилки. – Ты, ненаглядная, никак не поймешь, что быть магом – это очень здоровски, а все прочее, чем ты забиваешь голову, – просто лишний груз. Тяготишься, маешься, никак не можешь сложить в одну котомку все это барахло: ответственность, страх перед всепозволительностью, и еще этот свой тяжелый случай, и довеском – человеческую неблагодарность, и еще одним довеском – понимание, что именно об этих неблагодарных ты и должна заботиться. Так вот что, сделай себе подарок – сбрось всю эту ношу к демоновой матери и найди способ получать удовольствие от своих способностей! Будет радость и тебе, и твоим любимым людям.

Бивилка нерешительно улыбнулась.

– Получается, Шадек на свой лад изничтожает зло, – сообразил Оль. – Все как я говорил, видишь, Билка?

– Именно это я пытался донести до тебя во время наших странствий, дорогуша. Видно, слишком мягко пытался. А ведь мы могли бы… Эх! Словом, зря ты тогда задрала нос, наговорила гадостей и скрылась в тумане, – припечатал Шадек. – Но я больше не сержусь на тебя, так и знай.

– А раньше сердился?

До сего дня Бивилка не была уверена, заметил ли вообще Шадек ту ее пламенную речь и спешный (чтоб не передумать) отъезд.

– Да, – подтвердил парень, – еще как! Но потом я понял, что все снова сложилось неплохо, моя ненаглядная. Пока ты была рядом, мне казалось, что забота о ближних ради нее же самой не лишена смысла. Так что спасибо, что вовремя стукнула меня по загривку и заставила одуматься!

– Я не знала, что ты расстроишься, – смутилась девушка.

– Я не расстроился, – заверил Шадек. – Я разозлился. И, поскольку злость куда полезнее нытья, прошедшее время оказалось для меня весьма прибыльным! А ты все дурью какой-то маешься, хотя могла бы столько всего делать и для себя, и для других. Всего-то и нужно – идти за своими желаниями, а не оплакивать разбитые надежды.

Бивилка не ответила, потерла лицо ладошками, потом уперлась в них лбом. Маги переглянулись и неохотно вернулись к остывшей еде. Оба ощущали себя неловко за то, что так набросились на девушку.

Когда Оль и Шадек опустошили тарелки и стали подавать друг другу знаки – дескать, давай забирать ее да отправляться, – Бивилка наконец отняла руки от лица. Как прежде, собранная и решительная, тут же подумали оба, совсем как в школьные годы.

– Ты правильно говоришь, Шадек, – сказала девушка, и оба вытаращились на нее с испугом: все-таки спятила! – И ты, Оль, тоже все верно сказал. А самое главное, как водится, посередке. Я поеду в Мошук.

Янисе сразу понравился Шадек. Непостижимо: обычно старушки относились к нему настороженно, называли занозой и бдыщевым хвостом. Как только парень с шутками, уверенно и нахально ввалился в дом и подхватил на руки Умму, смеясь, Яниса расплылась в благодушной улыбке.

– От это красавец-хлопец! – со значением тянула она, поглядывая на девушку. – Сильный, ладный! От же бедовый токмо, по всему видать, ну так то пусть, то повыветрится! Дажить и к лучшему: чем шибче загулял, тем с женой потом добрее да согласней! Таковский попусту шпынять не станет ни в жисть же! Ох и красавец же, ох и радостный до всего! Все ж девки от заздрости изведутся!

– Яниса! – шепотом возмутилась Умма, смущенно отступая от Шадека.

Маг рассмеялся.

– Да как волишь, – старуха переплела пальцы, сложила руки на животе. – Я-то что? Суседский сын, ежели помыслить, и красивше, может, будет.

– Соседский сын? – Шадек упер руки в бока. – И как это нравится Кинферу? К слову, где он, этот шалопай?

– Не знаю, – разом потускнела Умма.

– Ну да то пустое – кручиниться про то, чего не дадено, – замахала руками Яниса. – Вы лучше вон за стол садитесь да отведайте картопельки с петрушечкой! Да с маслицем домашненьким, да на шкварочках!

Картошечка уже и сама успела заявить о себе на весь дом. Пахло так вкусно, что даже троица, успевшая поесть в таверне, не стала отказываться от угощения, и все направились к трапезной.

Только Оль придержал Шадека за рукав и негромко сказал:

– Ты про Кинфера лучше не говори, Умма расстраивается. Ты ж понимаешь, как она старалась отыскать его?

– Понимаю. Ты что-нибудь знаешь?

– Что-нибудь знаю. Пару месяцев назад он в Алонику поехал по заданию Школы.

Шадек схватился за голову.

– Зачем посылать в Алонику эльфа? У ректора мало людей-соглядатаев? Или он это нарочно, чтоб без подозрений избавиться от…

– Да ты не щетинься так, – поднял ладони Оль. – Кинфер там уже дважды был и всякий раз возвращался целехоньким. К тому же мог давно уже вернуться да уехать по новому поручению. Это ж Кинфер – одна нога здесь, другое ухо там, а на письма он ленивый. Быть может, он давно уже не в Алонике, а в каком-нибудь Гижуке жрет какой-нибудь урюк, ну или в Меравии…

– Или к родне вернулся, вечным примиренцем. Не знаешь, где теперь живет его родня?

– Я вообще впервые о ней слышу.

– О, так там душераздирающая история! – оживился Шадек. – У него отцовская линия переезжая, как раз из Алоники, все люди. Его папаша вырос в Ортае и, как ты понимаешь, женился на эльфийке. Представляешь, как алонийцы были рады невестке-эльфийке? Вот с тех пор его родители с бабкой-дедкой не общаются.

– А Кинфер?

– А Кинфера бабка и дед отчего-то признали. И как так получилось? То ли успокоились к тому времени, то ли попривыкли к эльфам. А может, просто по внукам тосковали, ну или их в тот день добрая собака покусала. Словом, Кинфер общался с теми, и с этими, и все пытался всех перемирить, только ничего не получалось, и он еще оставался во всем виноватым. Дулся, не разговаривал с ними, а потом сначала все начиналось. Бзик у него на семейном согласии.

Оль покачал головой:

– Я и не думал, что кто-то знает про его семейство – у нас же заведено скрывать истории про родню, как про что-то плохое.

– Да потому что так и есть.

– Ну так откуда ты раскопал про Кинфера? Или он тебе душу изливал по три раза на год?

– Не-а. Один раз только излил, уже после Школы. Видать, совсем допекло его тогда… Так выходит, Умма обыскалась этого балбеса, а его просто носит не пойми где? В ее день рождения? Да они ж с первого школьного года… Э-э-х, и этот эльф называет раздолбаем меня!

– Тебя все называют раздолбаем, и никто не грешит против правды, – заметил Оль и маги, рассмеявшись, двинулись наконец в трапезную.

Там все уже сидели за столом и нетерпеливо оглядывались на двери, ожидая, когда можно будет приняться за еду.

– Все-таки неправильно повелось у нас, – Оль неторопливо принялся за картошку. – Мы ж чуть не полжизни знакомы, а о семьях друг друга так ничего и не знаем! Неужто еще не пора поскидать саван с ваших мрачных секретов?

– Да кому охота их ворошить, – Шадек потянулся за огурцом. – Кто из нас, кроме тебя, может спокойно говорить о своей родне, а? Кто еще просто уехал учиться в Школу, а не сбежал, или вырвался с боем, или вовсе отвалился отрезанным куском? Вот, к примеру, за школьные годы кто-то из нас слыхал, что бабушка Уммы в самой столице живет? Я вообще не знал, что у нее бабушка есть!

Яниса хотела было поправить Шадека, но не успела: Умма улыбнулась и звонко ответила: