Уехав из Школы, она вроде бы потеряла склонность к блужданию по рыбным рядам. Но стоило теперь закрыть глаза, привалившись к нагретому солнцем камню, – и гул толпы сменился морским рокотом, а вместо огромной шумной столицы вокруг снова были домики на ножках-подпорках и добротные скрипучие мостики-улицы.

И снова соленый ветер покрывал кожу бронзовой краской, мелкий медовый песок жег босые ступни, а высокое солнце добела выстирывало светлые волосы. Ноги весело шлепали по теплой воде, нахальные бычки подплывали вплотную, и над волнами неслись веселые песни рыбаков. Наверняка кто-то из них выловит для Уммы вкуснейшую камбалу, а кто-то ласково потреплет по макушке, а тетка весело назовет ее кроликом из-за красных после ныряния глаз. А как было устоять, когда в тех водорослях, что пушистым покровом колыхались в глубине, притаилась изумительной красоты раковина!

– Но как я могу принять это, душа моя?

Умма открыла глаза.

Астроном стоял у другого края моста, возле древней яблони, раскидистой и низкорослой. Высокий, статный, в добротной старомодной одежде и с умным живым лицом, он и теперь, как полвека назад, притягивал женские взгляды – только теперь это были взгляды не двадцатилетних девушек, а их матерей и бабушек.

Варравир смотрел вниз, на шуструю серебристую воду Миивзы. Наверное, у него кружилась голова, потому что одной рукой астроном держался за ограждение, а второй – за бесплодную яблоневую ветку.

– Сорок семь лет ты была самой яркой звездой на моем небосклоне, – голос у Варравира был глубокий и мягкий, – и самым крепким плечом. Возвышенным и земным единовременно.

Умма тоже обернулась к речке, посмотрела на шустрый серебристый поток. Ничего общего с вальяжной морской синевой. И что на нее нашло? Сколько раз тут ходила…

И астроном. Было странно видеть его здесь одного, без невысокой седоволосой дамы с доброй и мудрой улыбкой.

– Ты была единственным человеком, который меня вдохновлял. Который верил в меня, что бы ни случилось. Единственным, кто никогда не подводил, не предавал, не оставлял. Как же я буду без тебя? Кем я буду, если тебя не станет, душа моя?

Умма отвела взгляд и потянулась к своим торбам. Глаза защипало. И стало до того неловко, будто она прокралась в чужой дом, чтобы увидеть нечто, не предназначенное для сторонних глаз.

– Куда лучше было бы мне уйти первым, – печально произнес Варравир, – но я никогда не скажу этих слов при тебе, душа моя. Даже на смертном одре ты больше тревожишься обо мне, чем о себе. В этом ты вся.

Умма подхватила свои торбы и пошла вперед так быстро, как только могла. Но еще успела услышать грустное:

– Я никак не могу тебя отпустить…

А потом слова Варравира поглотил веселый базарный гомон.

– Она не ядовита, но кусает очень больно, и эту змею можно приручить – единственную из всех ползучих гадов. Она очень нежно относится к своему хозяину и с большим успехом охраняет его дом!

– Ха! Что ж за охранник такой из мелкой гадины? Да еще не ядовитой!

– А взгляните на ее окрас. Такая маленькая рябая змейка может спрятаться среди домашней утвари, а потом как прыгнет на вора, как вцепится зубами ему в нос! Так он от испуга сам себя выдаст воплем, а то и в обморок грохнется, либо вовсе того…

– Чего?

– От сердечного припадка окочурится!

– Хо! А это мне по нраву! Ну, добро, уговорила, балаболка. Давай свою змейку, авось приживется эдакий сторож в лавке. Глядишь, и теща перестанет туда нос совать. Ежели только не признает в гадине племянницу…

Не веря собственным глазам, Умма наблюдала за происходящим.

Вокруг Бивилки, скромной тихой Бивилки, которая среди чужих людей стеснялась лишний раз глаза поднять, собралось не меньше дюжины слушателей, и магичку это, кажется, вовсе не смущало.

Она увлеченно расхваливала сидящий в клетках товар, глаза ее блестели, щеки раскраснелись, из косы выбилось несколько прядок. Разномастная толпа людей, эльфов и орков слушала магичку, разинув рты. Хозяин лавки с гадами, важный худой мужчина в смешном тюрбане, одобрительно кивал и улыбался Бивилке, но в глазах плескалась растерянность.

– Бивочка, – Умма протолкалась через толпу и потянула подругу за руку, – ты чего тут?

– Уммочка! – Подруга обернулась, расцвела улыбкой. – Уммочка, тут так интересно! Я столько всяких редкостей увидела! Их тут так много, так много!

– Владельцам этих редкостей ты хорошую торговлю устроила, – рассмеялась Умма и подмигнула. – Надеюсь, вы условились на долю от выручки?

– Можем и условиться! – наперебой заволновались торговцы. – Очень даже запросто договоримся! Да пусть каждый день приходит! На недолгенько, а?

– Она подумает, – пообещала Умма, за рукав уволакивая подругу прочь.

– А вот и приду! – Взбудораженная Бивилка принимала сгруженную Уммой поклажу, умудряясь при этом махать на прощание толпе. – Как же тут здорово! Как интересно!

– Переезжай, – Умма, отдуваясь, повесила на плечо последнюю торбу, с вырезкой. – У Янисы есть свободная комната. Будешь работать на базаре зазывалой, самое хорошее занятие для обученной магички.

– Уж получше, чем шататься по деревням, искать потерянные гребни за медяк и кормить комаров на трактах, – рассердилась Бивилка. – Ах нет, я не гадалка, я не знаю, кто у вас родится, мальчик или девочка. И я не ворожея из детской сказки, а приворотные зелья только в сказках и бывают. Нет-нет, я не навожу порчу на соседских кур. И вовсе не существует таких заклятий, чтоб у вас в амбаре все крысы передохли, тудыть их перетудыть. Ах, где я буду ночевать сегодня? Кажется, снова в придорожном стогу. И поужинаю им же. Тьфу!

Умма смутилась, уставилась под ноги. Под ногами ничего интересного не было: сухие доски и тот же мусор, что валялся тут вчера. Тот же ряд, те же столики, то же шуршание навесов. Когда накатила та самая, вчерашняя тревога, Умма даже не сразу удивилась.

Зато Бивилка аж подпрыгнула, побледнела, вжалась спиной в подругу и принялась заполошенно оглядываться.

– Опять он здесь бродит, – Умма тоже стала вертеть головой, проморгавшись от мелких мерзких мошек.

– Некромант, – просипела Бивилка, нехорошим взглядом окидывая прохожих и прикрывая локтем правый бок.

– Откуда ты знаешь?

– Ну не оборотень же.

– А может, все-таки реликвия?

– Бродит по рынку в поисках кваса.

Как и вчера, нахлынувший ужас вперемешку с дурнотой постепенно ушел, оставив только неприятное колотье в висках.

– Думаю, он, – Бивилка глазами указала на высокого темноволосого мужчину средних лет.

– С чего вдруг? – Умма посмотрела на мужчину. Ну и совсем ничего особенного: чуть вытянутое лицо, темные глаза, тонкие губы и недовольные складки у рта и на лбу. – Он ведь совсем обычный. Хмурый только.

– Ты думала, некроманты ходят по улицам, обвешавшись бусиками из отрезанных пальцев? На ходу хлещут кровь из щербатых кружек? С жутким хохотом выжигают кварталы?

– Что-то вроде этого. Чем еще они могут заниматься в своей лаборатории?

– Уммочка, ты так не дури. Ортай и Меравия одобряют изыскания некромантов, а хлестание крови и отрезание пальцев – не одобряют. – Бивилка стиснула зубы и сердито выплюнула: – Значит, некроманты – безопасные, Божине угодные и вообще большие молодцы.

– Что ж ты тогда трясешься?

Бивилка опустила торбы на землю. С трудом разжала скрючившиеся пальцы.

– У меня несчастливый опыт общения с угодными Божине некромантами. Да и с реликвиями тоже. Пойдем, а?

Но Умма продолжала стоять на месте и с прищуром разглядывать темноволосого. Тот неспешно пробирался по ряду, где торговали всякой мелочевкой. Иногда останавливался, придирчиво изучал разложенные на прилавке вещи. Торговцы отчего-то не спешили расхваливать товар, глядели настороженно. Мужчине, кажется, было наплевать.

– Почему мы так ощущаем его присутствие, если он обычный маг, а?

– Я не знаю, Уммочка. Может быть, у него и впрямь реликвия в кармане и мы чуем ее, а не его. А может быть, все дело в отголосках мертвяжных истечений.