Огромного труда стоило золотому дракону не перебить Арромееварда вопросами: про Ардинг он краем уха слышал и неоднократно, но ни Моран, ни Хшссторга никогда не упоминали, кто развязал войну.

Илидор бы откусил голову тому, кто сказал бы, что это не имеет значения спустя двести лет. Для драконов – быть может, и не имеет, ведь Ардинг разрушен. А для Такарона – ещё какое.

Арромеевард долго молчал, неуклюжими лапами разглаживая облепленный жуками корешок, и воздух наполнялся кисловато-сочным запахом. Быть может, Илидору казалось, но чешуя как будто плотнее облепила шею и плечи старого дракона.

Он боялся?

Чего может бояться Арромеевард? Какие воспоминания его страшат спустя двести лет?

Но когда старейший заговорил, Илидор понял: тот действительно боялся, и понял, чего именно. Того же, чего все драконы. Странно, что Илидор не сообразил это сразу.

– Потом в войну втянулись другие города гномов и другие драконьи семейства, но гномы этого вшивого города были хуже всех. Ардингцы создавали отчаянно безумные машины. Машины. Машины! – огромная лапа хряснула по полу. – Ты знаешь, что такое ходовайка, а, бестолковый молодой дракон? О-о, нихрена ты не знаешь! Какой же сумрачный разум был способен породить подобную тварь?! Да когда я вспоминаю этих маленьких…

В этот раз Арромеевард умолк надолго, дыхание его сделалось громким, частым, изо рта на пол закапала слюна, в воздухе запахло лилиями. Илидор нашёл себя вжавшимся в стену затылком и полусогнувшим колени, готовым в любой миг вскочить и выскочить за дверь. Он боялся не то что голос подать, а даже дышать слишком громко.

По старейшему было ясно, что он на грани взрыва, но Илидор надеялся услышать ещё слово, ещё хотя бы одно словечко про машины, про ардингцев, про войну, про гномов и пастбища шестиногих горбачей, потому он молчал, ел глазам Арромееварда, дышал очень тихо и представлял собой одно большое, золотоглазое, очень внимательное ухо.

Но дыхание слышащего воду становилось всё громче и чаще, пока не перешло в негодующее пыхтение.

– Зачем ты мне напомнил про эту мелкую мразоту, а?!

Илидор едва успел отскочить, уходя от удара огромной лапы, – ладонь размером с его голову! – и тут же ему пришлось отпрыгивать к двери, уворачиваясь от хлестнувшего хвоста.

Стражий эльф распахнул дверь ленивым пинком, и золотой дракон вылетел в коридор, не дожидаясь, когда Арромеевард пустит в ход крылья. Эльф со скучающим видом захлопнул дверь и принялся заверчивать замок. Из камеры неслись ругательства, драконьи вперемешку с эльфскими. Еще двое стражих, бродивших туда-сюда по коридору, зашлись хохотом, который, отражаясь от каменных стен, наполнил коридор разновысоким уханьем. Голос Арромееварда крепчал и крепчал, пока не перешёл в рёв, от которого позвякивали оковки, и тогда стражим эльфам расхотелось смеяться, а из-за дверей других камер понеслись голоса драконов:

– Что происходит? Арромеевард, это ты? Эй, ушастые, что происходит?

– А-а-а, неужто наконец пришёл ваш смертный час, остроухие говна, так пусть же этот всратый замок рухнет на ваши жалкие головы…

– Ау-у-у-у-ы-ы-ы!

Стражие эльфы бросились к висящим на стене колоколам и заколотили в них. Низкий звонкий звук взорвался в голове Илидора, заглушил остальные – взвился от громкого до нестерпимого – и почти тут же сорвался в замолкание, как покатившись с горки, уменьшаясь от оглушительного «Бабабам-м!» до тихого «Пум-м-м». Когда затих отголосок последнего колокола, оказалось, что из-за дверей камер не несётся больше ни звука.

Всё это заняло мгновения, и золотой дракон даже не успел понять, как сильно ошалел.

Один из стражих, тот самый, что дежурил у двери, медленно ощупал взглядом Илидора. Верно, пытался понять, чем тот так расстроил Арромееварда, – хотя слышал весь разговор до последнего словечка и не мог не знать, что Арромеевард и сам расстраиваться рад, без особенных на то причин. А может, стражий эльф хотел использовать эту вспышку, чтобы запретить Илидору появляться в южном крыле – в самом деле, странный какой, приходит сюда, как к себе домой, когда нормальные драконы стараются держаться от этого места подальше и ещё подальше.

Илидор не стал дожидаться развития событий и быстренько слился из южного крыла.

* * *

«Засоление, осолонцевание, недокисление, токсичные газы, горизонт восстановления!» – нечто подобное выкрикивал «молодой многообещающий гидролог» Йеруш Найло, носясь по северо-восточной части домена Донкернас.

Сначала сподручники удивлялись его крикам, потом начали вздрагивать – потому что каждый крик означал, что сейчас у них появится новая работа, – а через несколько дней они начали повизгивать во сне. Эти эльфы были привычными к путешествиям – но непривычными к Йерушу Найло, и он их измотал.

Гидролог не сидел на месте ни мгновения, мало и тревожно спал, ел на бегу, у него было бесконечное количество вопросов к этому миру, из Найло изливался неостановимый поток идей и версий, которые немедленно нужно было опробовать и проверить, а когда заканчивался очередной эксперимент – всегда оказывалось, что за это время Йеруш придумал несколько новых. Потому теперь, когда его помощники уже валятся с ног, им вместо долгожданного отдыха нужно сниматься с места и снова куда-то нестись, доставать карты, ящичек с чертёжными инструментами, большие ящики с подпорками, верёвками, кристаллами, железками и птичками на верёвочках.

Попервости сподручники ожидали, что Найло будет откусывать головы этим птичкам. Вот ничуточки никто бы не удивился.

У деревни далеко на востоке от Донкернаса, почти на границе с Хансадарром, гидролог нашёл участки побелевшей земли, долго бегал вокруг них и кричал: «Ага, ага!», «Сегрегация!» и «Вынос!».

Один из сподручников потом клялся, что спустя десять дней такой жизни даже лошади, увидя Найло, пытались зарыться в землю.

Словом, появление гидролога было самым запоминающимся событием сезона восточного ветра, плавно перешедшим в целую череду запоминающихся событий сезона горького мёда.

Найло и выделенные ему помощники ездили по домену дней пятнадцать (или тысячу), а по возвращении в Донкернас осунувшиеся сподручники заявили всем, кто желал их слушать: хоть режьте их, хоть ешьте их, больше они никуда не поедут с этим ненормальным. Эльфы пошатывались, подёргивали глазами, на любой звук реагировали затравленными взглядами и вжиманием головы в плечи.

А Йеруш Найло, полный энергии, блестящий глазами, помчался к Теландону, не потрудившись даже переодеться, и заявил, что нужно срочно собрать всех магов и учёных, поскольку он знает, что происходит с водой «в этом восхитительно диком домене».

Стоит ли говорить, что маги и учёные собрались очень быстро. Один за другим они стягивались в зал собраний на первом этаже, возбуждённые, встревоженные, и обитый деревянными панелями зал постепенно наполнялся гудением голосов, как будто в каждом углу поставили по здоровенному улью с голодными пчёлами. Гудение вилось в воздухе, размазывалось по дубовым панелям, гасло в складках тяжёлых штор зелёного бархата и разбавлялось топотом шагов: это бегал по залу кругами Йеруш Найло, похожий на отощавшую ворону в своей чёрной дорожной мантии, которую так и не потрудился сменить. Ему не терпелось вывалить на эльфов новости, и он едва ли не подпрыгивал, едва ли не взвизгивал в ожидании, когда наконец соберутся они все.

Теландон. Его помощник Тарис Шабер. Ещё одна его помощница Альма Охто. Маг воды Льод Нумер, упорно не желающий поднимать взгляда на Найло, словно они были незнакомы, словно не Льод порекомендовал его Теландону.

А может быть, Нумер не хотел встречаться глазами с другими эльфами, ведь они тоже знали, что именно Льод рекомендовал Найло.

Маг подобия Ораш Орлай, старик, занимающийся взаимосвязью машин и драконьей магии, погружённый больше в изучение библиотечных архивов, чем в изыскания сегодняшнего дня. Фалон Мурло, учёный средних лет, пытающийся заполучить в свои руки дело Ораша Орлая, но слишком деликатный для того, чтобы преуспеть. Маг подобия Жотал Алгой. Почтенная учёная Цедда Хамло. Старший драконий надзиратель Ахнир Талай. Старшие драконьи воспитатели Корза Крумло и Флёд Жирай.