— Я должен попросить прощения за форму всего мной сказанного. Не за содержание. Я весьма расстроен и тороплюсь, но я не должен был так разговаривать. Предлагаю решение, которое поможет нам обоим и пойдёт на пользу делу: я сам сделаю все расчёты, связанные с водой, и прочие, которые могу сделать и в которых будет польза. Мы будем работать над ошибками совместно и ускорим процесс, насколько возможно.

Эльфка побелела, развернула плечи так, что её лопатки, наверное, стукнулись друг о друга. Голос её тоже стал иным — только не мягким и спокойным, а ледяным и звонким:

— При всём уважении, я не могу тебе позволить вмешиваться в мою работу.

— При всём уважении, — огрызнулся Найло ей в тон, — я не могу себе позволить сидеть грибочком и хлопать глазками, когда время продолжает заканчиваться. Бессмысленное упорство не ускорит процесс. Не заставляй меня нести тебя к счётной доске в охапке.

На мгновение казалось, что Сайя сейчас пошлёт Найло шпыняться ёрпылем, а может, сделает что-нибудь лишнее и беспомощное в зряшной попутке остановить обоюдное пузырение дурных эмоций — к примеру, попытается свести всё в шутку.

Но замешательство длилось недолго: эльфка явным усилием воли выровняла своё лицо, придав ему выражение спокойной сосредоточенности, молвила спокойно: «Прошу за мной» и направилась к башне. Мокрый костюм тащила под мышкой, словно гигантского нашкодившего кота.

И ничто, казалось, не могло нарушить достигнутого скриплозубого равновесия этого момента, но тут раздалось весёлое:

— Эй, хозяйка, так куда яблоки волочь?

Илидор научился очень пристойно обращаться с вёслами и, отплывая к башне Сайи, они с Йерушем больше не устраивали представлений для скучающих сваричан. Даже если приходилось плыть, удерживая ногами на дне лодки груды жестяных трубок и кучу стальных кожухов.

Теперь Илидору приходилось проводить целые утра и дни в прибашенном саду или в нижних комнатах башни Сайи. Вечерами она обычно занималась другими заказами для других людей и эльфов, и с берега видно было, что в башне горит свет с предрассветья до поздней ночи. Иногда эти другие эльфы и люди появлялись на острове, забирали некие предметы в коробках, вёдрах, ящиках, или уносили на себе странные одежды вроде пульсирующего толстого пояса.

Илидор отчаянно скучал и даже не знал, смеяться ему или злиться. Найло упорно и неистово настаивал, чтобы дракон сопровождал его во всех взаимодействиях с Сайей, Илидору же это было скучно, неинтересно и ни к чему.

Эльфы подолгу сидели в комнате или за садовыми столиками, склонившись над счётными досками, свитками или исписанными закорючками листами, совершенно одинаково горели глазами, что-то подсчитывали, бормоча, наматывали на пальцы пряди коротких волос, грызли кончики перьев, шипели и бормотали. Временами вскакивали и носились вокруг стола с безумно-пустыми взглядами, перекидывались словами и фразами, которые не говорили дракону ни о чём, подолгу и страстно спорили о вещах, в которых Илидор ничего не понимал.

Он бы с куда большей охотой проводил время, выискивая руды и окрестных оврагах, болтаясь по водному рынку, пока ещё полному диковинных людей и вещиц, или донимая местных мастеров. Может, нанялся бы на какие-нибудь работы — да хотя бы подмастерьем к кузнецу. Таскать уголь и раздувать мехи, присутствовать при рождении творений из металлов было бы куда веселее, чем поливать деревья и слушать монотонный бубнёж что-то высчитывающих эльфов, играть с самим собой в досочки или «Девять пляшущих мужичков».

С ещё большей охотой он бы вообще улетел отсюда.

Пару раз по вечерам в спальном Йеруш видел, что Илидор достаёт подаренный Мшицкой «камень мудрости» и пристально всматривается в него посеребревшими глазами.

— Ты что, поверил в каменную мудроту? — спросил он в первый раз. — Хочешь получить у него совет?

— Наоборот, — глухо ответил Илидор. — Хочу убедиться, что мудроты у меня нихрена не добавилось.

Всё чаще дракону чудилось, словно маленький камешек передаёт ему звонкие напевы подземных камней. Всё чаще он спрашивал себя, какой кочерги зашел настолько далеко не по своей дороге и до сих пор не предоставил Найло самому себе. Хотя бы во время утренне-дневных бдений на острове Сайи.

Но Йеруш вцеплялся в Илидора неотрываемо-жалобной пиявочкой и просил сопровождать его. С юношеским волнением, таким непривычным для вечно-всё-знающего Найло, твердил, что не может приходить к Сайе один и не может оставаться на острове один. Не объясняя, разумеется, причин и гневно отвергая все шутливые драконьи намёки на романтический интерес между эльфами и сопутствующую ему повышенную робость у обоих.

Сайя отвергала такие шуточки ещё более гневно, и к тому же всякими способами давала понять, что шутить с ней вообще не следует. Но не то чтобы это могло остановить золотого дракона.

Илидора то забавляли, то раздражали ужимки обоих эльфов, и сами эльфы его сердили значительно больше, чем можно было ожидать. Дракон досадовал на их похожесть в страсти к своему делу и нетерпимость ко всем прочим существам вокруг, и на их взаимное притяжение, по поводу которого Йеруш и Сайя старательно притворялись валенками, делая вид, будто притяжения не существует.

Вдобавок ко всему, эльфы постоянно и молчаливо соревновались в учёности, умности и в полезности своих профессиональных умений. Что было полностью бессмысленно: меряться успешностью в науке обычной и в магической — всё равно что сравнивать волну и камень.

Может, и есть смысл в упорном стремлении этих эльфов держать дистанцию, признавал дракон: пожалуй, если им дать волю, они просто разорвут друг друга на куски. И не обязательно в порыве страсти.

Илидор привык, что негласно-подвешенная опция разорвать Йеруша на куски является его прерогативой.

Была во всём происходящем и светлая сторона: дело спорилось, вчера Йеруш уже благополучно смог нырять в резервуаре, облачившись в свой жуткий костюм. Теперь эльфы решали две малопонятные дракону задачи: «сопротивление давлению воды на глубине» и «баланс воздухорасхода при движении».

Обыкновенно Сайя, ожидая их, расхаживала среди недоделанных садовых статуй, накручивала на палец пряди взлохмаченных волос, то и дело постукивала или поглаживала то одну, то другую статую. История про оторванные руки, которую магичка рассказала в день встречи, оказалась, разумеется, наглой эльфской ложью, что не особенно удивило Илидора. На самом деле каменные болваны не двигались — именно в таком виде их оставил ученице Фурлон Гамер в качестве последнего испытания, и Сайя лишь надеялась когда-нибудь заставить их шевелиться.

Дракон сильно подозревал, что и сам Фурлон не смог бы этого сделать. Во всяком случае, среди донкернасских машин не было ничего даже отдалённо напоминающего самостоятельных каменных стражей, а уж где магическая охранная мысль развилась как нельзя более широко — так это в эльфском «испытарии». Потому, вполне вероятно, Фурлон Гамер оставил своей ученице задачу, не имеющую решения, и сейчас ехидно хохочет над своей прощальной остротой где-то в Эльфиладоне.

Самостоятельные сторожевые машины создавали только гномы Такарона. А та магия, которую они упорно называли механистией, не была доступна никому из жителей надкаменного мира, не говоря уже о том, что гномские машины создавались только из металла и лавы подземий.

Сегодня, глядя на Сайю, которая ходила вокруг каменных статуй с таким видом, словно у неё мучительно болит живот, Илидор неожиданно для себя сообщил:

— Я в цирке видел куклу, которую сделал твой мадори. С виду она была попроще этого каменного безобразия, но у меня от неё волосы в жилах стыли.

— А? — переспросила Сайя, потёрла лоб. — А, да, я помню цирковую куклу. В ней больше механики, чем магии. Самым трудным было устроить систему ремешков и шестеренок внутри, чтобы ничего не разлеталось, мадори даже привлекал какого-то гнома, чтобы её одвижить. А магия сживления просто не даёт шестерням разлететься.