– Пока не знаю. Но подозреваю, что он – скрытый враг Колесницы. Странно, да… Великая могучая империя. А предают ее чаще, чем Лаций и даже Неронию.

– Почему вы думаете, что он – предатель? У вас есть основания?

– Основания есть у графа Гарве. Его единственный сын погиб во время одной идиотской операции. Я никогда не видела, чтобы кто-то так любил своего сына, как он. Даже мой отец… – голос Верджи дрогнул. – Даже мой отец не любил моих братьев так. На Колеснице почему-то думают, что потерять отца или сына на полях сражений – великая радость. И, что самое странное, немало несчастных, кто повторяет этот бред вполне искренне. Но мне почему-то кажется, что Гарве не из их числа. Разумеется, никогда прежде он ни о чем таком не заикался, иначе его не отправили бы на Лаций послом.

– Значит, он вам намекнул, что остается? – уточнил Главк.

– Он не намекал, он сказал об этом открытым текстом. Намекнул он на что-то другое. – Верджи вытащила из сумки игрушку. – Он подарил мне ящерицу-анимашку. Сказал, что для моего племянника. На что он намекал? А?

– Я могу ее взять? – Главк полагал, что внутри скорее всего записана информация.

– Берите. До введения чрезвычайного положения она стоила два креда. Посол купил ее накануне.

Внезапно коммик Главка разразился истошным сигналом.

– В чем дело?

– Беспорядки на форуме, – сказал Главк, поднимаясь. – Кто-то пустил слух, что патриции покидают планету тайком.

– А это не так?

– Это не так, – отрезал префект вигилов.

Она смотрела ему вслед. Верджи не сказала префекту главного. Не передала последнюю фразу – о том, что посол приглашал ее зайти в посольство «после». Уж слишком все это звучало невероятно. И почему, даже если Лаций уцелеет после взрыва хронобомбы, Верджи должна являться к послу Колесницы?

Последняя станция Звездного экспресса, островок цивилизации. Здесь экспедиция Марка задержится для перегрузки топлива и оборудования с прилетевшего следом за эсминцем грузовика. А дальше – полет в тупиковом канале и встреча с враждебно настроенным окраинным миром. Все рассчитано по минутам, пока что они не отстают от графика.

– Эмилий Павел, совершенный муж! Прибыл в ваше распоряжение!

Молодой человек в форме военного трибуна космических легионеров взмахнул рукой, приветствуя Марка.

– Давно на станции? – спросил Корвин.

– Сорок два стандартных часа.

– Вас кто-то сопровождает?

– Я прибыл один.

Павел был высок, широкоплеч, с длинными обезьяньими руками. Загорелое до черноты лицо и очень светлые, какие-то белые глаза. На своего отца, которого Корвин помнил по Фатуму, молодой офицер походил мало. По всей видимости, парень прошел биокоррекцию, хотя подобное у патрициев было не в чести.

Марк не стал выяснять, где провел сорок два часа военный трибун, просто сказал:

– Приступайте к своим обязанностям. Вас ждут ваши подчиненные. Десять легионеров.

– Не слишком большое соединение.

– Каждый из них стоит пяти, – заверил Корвин.

Сулла развалился на койке в своей каюте. Лежал с закрытыми глазами и что-то мурлыкал, какую-то одну музыкальную фразу, как будто пытался вспомнить продолжение, но никак не мог.

Белка лежала рядом, тоже с закрытыми глазами. Через нейрошунт она была присоединена к Галанету и сейчас бродила в информационных порталах, выискивая информацию по окраинным мирам, пропавшим кораблям и катастрофам невнятной этиологии. Иногда Сулла завидовал этой способности плебеев получать новую информацию. В конце концов, технические новинки уравняют плебеев и патрициев. Если, конечно, Лаций уцелеет.

Оба они были нагими и укрыты пестрым пледом, имитирующим леопардовую шкуру.

Внезапно Сулла перестал мурлыкать и сказал:

– Посмотри, чьи акции котируются выше. Каких концернов?

– Хочешь малость поиграть на бирже? – хмыкнула Белка.

– Да так… Пришла в голову одна мыслишка.

На то, чтобы выяснить курсы акций, понадобилось минут десять.

– Представь, нам стоит скупить акции Колесницы, – объявила Белка. – Если мы не хотим на старости лет остаться нищими.

Она хмыкнула: с некоторых пор слово «старость» сделалось кощунственным.

– Я бы предпочел акции Неронии. Как-то эта гедонистическая реконструкция мне ближе по духу. – Сулла на миг задумался. – Если Лаций исчезнет, Колесница и Нерония тут же сцепятся друг с другом.

– Ты ставишь на Неронию?

– Именно.

– Почему?

– Нерония мне больше нравится.

– Тогда скупай акции Неронии, а я займусь биржевыми индексами компаний Колесницы.

– Отличный план, но есть одна загвоздка.

– Какая?

– На моем счету осталось всего двести двадцать пять кредов – покидая Лаций, я продал карточки в обмен на облигации неров. Но, как видишь, получил не так много.

– У меня чуть больше сорока, – призналась Белка. – Я почти все свои карточки подарила.

– Как же ты собиралась скупать акции?

– Если честно, то не знаю.

– Значит, нас ждет нищая старость.

Они расхохотались одновременно.

Пока оборудование перегружали, следователь Марк решил в последний раз прогуляться по развлекательным заведениям станции. Он даже не знал, хотелось ли ему веселиться. Надраться до чертиков и все забыть. Сбежать с корабля, тайком вернуться на Лаций, спасти Верджи, Лери и ее малыша… Друза… Кого еще? Список можно продолжать до бесконечности. В общем, всех, кого сумеет, и удрать на планету Венеция. Или на Острова Блаженных. И плевать на все. На проклятое слово «долг» плевать. Но он знал, что так не поступит. Просто не может так поступить. И это «не может» вызывало бешеную ярость и отчаяние.

Марк заказал бокал фалерна и уселся за столик в полутемном баре. Смаковал дорогое вино и поверх бокала наблюдал за жующими и пьющими. Вокруг смеялись, о чем-то спорили. В углу целовались – он видел блик на голой розовой коленке девушки. Человек пять за соседним столиком отмечали, похоже, день рождения. Именинник опрокидывал рюмку за рюмкой и ложкой черпал из хрустального корытца черную икру. Время от времени он вставал и, прижимая руки к груди, театрально раскланивался. Похоже, никого на пересадочной станции не волновало, что пройдет совсем немного времени, и Лаций исчезнет. Никто не обращал внимания на человека в лацийской форме префекта, хотя известно, что эта планета существует последние недели и дни. Или они не знают? Или такова природа человека – двуногому без перьев глубоко плевать, что рядом кто-то умирает. Его волнует лишь собственная жизнь, жизнь близких и дорогих ему людей. Живые идут дальше. Тридцать миллиардов идут дальше, в то время как три миллиарда жителей Лация умрут. И что? В самом деле, в этот день, который ты оставляешь за собой, один миллион умрет. Тебя это волнует? Ведь нет же, нет… Миллион чужаков значат меньше, чем тот, единственный, кого ты любишь.

Верджи.

Мысли были тягучие, как вино. Похоже, Марк захмелел.

– Могли бы вы уделить мне полчаса для приватной беседы?

Корвин повернул голову. За его столик уселся холеный тип в черной форме неронийского офицера, подтянутый, с отличной выправкой, невысокого роста, похожий на мальчишку, хотя сразу было видно, что человек этот далеко не молод.

– Антонио Брунелли, член Совета Пятисот, – представился человек с Неронии.

«Я бы страдал, если бы Нерония погибала? – спросил себя Марк. – Не знаю. Но я за нее сражался… Смешно».

– Не могу сказать, что я рад! – Марк сделал неопределенный жест. – Хотите немного позлорадствовать? – Он подивился, как нелепо стали растягиваться слова, будто их выговаривали чужие губы.

«Я так захмелел?» – сам себя спросил Марк.

За головой Брунелли металлическим нимбом поблескивал круг иллюминатора станции. Голограммного экрана в окне не было, яркие звезды вспыхивали неоном на черном небе. Космическое захолустье во всей красе.

– Ничуть. Я слышал о хронобомбе, которую вы подцепили, как дурную болезнь, почти ниоткуда, – нер полагал, что игривый тон подходит для данной беседы лучше всего.