Старинное здание парижской ратуши подверглось двойному массированному удару с воздуха, и все ее огромное здание запылало столь яростно, как не горело сорок с лишним лет назад прежнее здание, сильно пострадавшее во время боев парижских коммунаров с войсками версальцев.
Отель-де-Виль, как называли его парижане, был обречен, и установленные в нишах статуи великих французов с грохотом рушились вниз от воздействия мощного пламени пожара. Высокий шпиль здания запылал, подобно огромной свече, зажженной в честь новой языческой Вальпургиевой ночи.
Горожане с ужасом в душе смотрели на то, как германские цеппелины приближались к Лувру. Многочисленные шедевры этого музея были вывезены из него в самом начале войны, однако само здание дворца представляло собой большую историческую ценность. Казалось, жемчужина французских королей должна была разделить ужасную участь ратуши и знаменитой тюрьмы Консьержери и превратиться в пылающую груду развалин, но судьба сулила ей иное.
Совершая разворот в сторону мостов через Сену, немецкие пилоты совершили неправильный расчет, и лишь ничтожно малая часть сброшенных зажигалок упала на крышу правого крыла дворцового комплекса, тогда как основная их часть обрушилась на лужайки парка Тюильри. Благодаря самоотверженности оказавшихся поблизости парижан пожар во дворце был потушен в самом его зародыше, причинив Лувру минимальный ущерб. Это был прощальный подарок от дирижаблей кайзера, чей боезапас зажигательных снарядов полностью закончился, и боевые машины были вынуждены повернуть обратно.
Грозно и величаво удалялись восвояси эти ужасные монстры, хищно посверкивая на солнце жирными черными тевтонскими крестами, украшавшими их крепкие бока. С разоренной земли им вслед неслись горечь и проклятья несчастных парижан, за один час налета врага понесших ущерб в сто раз больше, чем за все годы войны вместе взятые.
Стремясь хоть как-то поквитаться с врагом, Фош приказал бросить вслед уходящей армаде все самолеты, имеющиеся в наличии у союзников на данный момент. Однако, словно услышав гневные слова французского маршала, оба дирижабля стали быстро набирать высоту, и поэтому вся тяжесть союзнического удара досталась асам Геринга.
Их последняя схватка состоялась прямо над линией фронта, вблизи которой бросившиеся в погоню французы настигли уходящего врага. Измотанные и уставшие от предыдущих схваток питомцы Геринга все же приняли навязанный им бой, оказавшийся для них самым трудным из всех, что они провели этим днем.
В этой схватке немцы потеряли своего самого главного аса, Вильгельма Райнхарда, по числу побед сравнявшегося с самим Рихтогофеном, и еще двоих пилотов. Возможно, потери соединения Геринга были бы больше, но их вновь поддержали другие летные звенья, обеспечивавшие ранее безопасный проход дирижаблей.
Вовремя поднятые по сигналам наблюдателей, они быстро охладили воинственный пыл союзников, не позволив им испортить возвращение героев рейха домой. Общие потери германской авиации в этот день составили 16 самолетов, в которых 8 человек были из соединения Геринга.
И вновь шквал наград обрушился на новоявленных героев Второго рейха. Все газеты пестрели их фотографиями и взахлеб расписывали деяние новых нибелунгов. Измученные военными тяготами жители империи страстно читали газетные передовицы и обретали надежду на появление долгожданного света в конце туннеля.
Каждый новый успех чудо-оружия доктора Тотенкомпфа вливал в сердца подданных Вильгельма огромный заряд оптимизма и уверенности в том, что дела в рейхе наконец-то пошли на лад и победа над супостатами уже не за горами. Нужно только немного потерпеть.
В рядах союзников, и в первую очередь французов, царили напряженность и неуверенность. Их страна больше всех из европейских (Россия не в счет, там азиаты) несет огромные потери в людях и деньгах, а исход этой ужасной войны до сих пор не ясен. Фронт только и делает, что приближается к стенам Парижа, в то время как другие столицы союзников надежно укрыты от немецких бомб и снарядов огромным расстоянием.
Появление у врага совершенно нового вида дирижаблей, обладающих большой грузоподъемностью и развивающих скорость до 102 километров в час, имевших неуязвимость перед обычными видами вооружения самолетов и зенитчиков, могло придать ходу войны совершенно новый поворот ее развития. При этом все жертвы, принесенные французами ради своей победы, сильно обесценивались, если не становились напрасными.
Конечно, тигр Клемансо в своем выступлении от 10 июля твердо обещал французам возместить сторицей все их утраты после скорой победы, однако дымящиеся руины четырех округов столицы были плохим пособием для убеждения. Немедленно используя уже имевшийся опыт англичан, президент приказал стянуть для защиты столицы все аэропланы и зенитные средства, расположенные вблизи Парижа.
Черчилль немедленно выразил соболезнование своим боевым союзникам и призвал продолжить схватку с германским хищником, полностью потерявшим человеческий облик. Говоря слова поддержки Клемансо, британский премьер в глубине душе был очень рад несчастью своего извечного соперника-соседа. Известие о разрушении Парижа было для него самым лучшим лекарством за последнее время.
Не давая противнику времени на раскачку, 10 июля Людендорф отдал приказ о наступлении против американских частей под Реймсом. Для усиления удара дивизий кронпринца фельдмаршал выделил в его распоряжение 45 танков отечественного производства. Этот ответ рейхсвера на вызов технической мысли англичан, подобно союзническим образцам, имел на своем вооружении 6 пулеметов и одну 57-миллиметровую пушку.
Танки двинулись в атаку на узком участке фронта после часовой артподготовки. Еще германские артиллеристы громили передние траншеи врага, а механические чудовища выползли на нейтральную полосу. В этом месте ранее были обширные поля, ныне из-за войны заросшие густой сорной травой в рост человека. Выкрашенные в зеленый цвет германские танки прекрасно сливались с общим фоном, и это позволило им скрытно приблизиться к расположению американцев.
Когда они выползли из полосы бурьяна, до окопов противника оставалось чуть более двадцати метров. Преодолев с ходу проволочные заграждения, танки принялись лихо расстреливать из пулеметов американцев, которые были отведены в тыл и с объявлением тревоги спешили занять свои передовые траншеи.
Одновременно с этим из башенных орудий танкисты стремились подавить уцелевшие после артобстрела пулеметные гнезда, полностью расчищая дорогу солдатам кронпринца, следовавшим за ними широкими цепями.
Храбрые, но совершено не имевшие боевого опыта янки не смогли грамотно отбить атаки врага и вскоре были вынуждены оставить свои позиции. Развивая успех, немцы только за три часа утреннего наступления продвинулись на 10 километров вглубь обороны противника, создав серьезную угрозу для тылов обороны Реймса.
На следующий день кронпринц продолжил наступление и уже к вечеру 11 июля подступил к Шалону на Марне и взял его, несмотря на отчаянное сопротивление американских частей. Першинг был в ярости и сам прибыл на поле битвы, желая личным примером воодушевить своих потрепанных солдат. Фош спешно перебрасывал к прорыву все имевшиеся в его распоряжении резервы, стремясь не допустить полного развала фронта.
В противовес германскому бронированному кулаку, маршал двинул свои танки, которые втайне собирал для прорыва немецких позиций под Эперне. 75 французских танков было брошено против немцев, переправившихся через Марну 13 июля. Едва успев оправиться после марш-броска, рано утром, без огневой подготовки, французские исполины устремились на расположение врага также на узком участке фронта. Фош очень надеялся на успех этого контрудара, но его ждало жестокое разочарование. Вместо изготовившегося к дальнейшему броску противника танки наткнулись на хорошо подготовленные немецкие позиции, где артиллерийские орудия были выкачены на прямую наводку.
Хорошо замаскированные пушки разили как сами танки, так и пехоту, двигавшуюся вслед за ними густыми цепями. Вкупе с многочисленными пулеметами они свели на нет все усилия союзников продвинуться вперед. Отдав врагу свои передовые траншеи, немцы полностью уничтожили 34 танка, и еще 15 машин получили серьезные повреждения. 850 человек было убито и свыше 1700 ранено.