Но вот я освоился, плечи распрямились. Я сделал несколько шагов, огляделся. Я стоял на дорожке, вымощенной огромными каменными плитами. За спиной у меня вытянулся бескрайний строй двухэтажных домиков, похожих друг на друга, словно родные братья. Разноцветные, увитые зеленью, они радовали взгляд. Сразу за дорожкой, вымощенной каменными плитами, шла полоса зеленой травы, за ней еще одна каменная дорожка, а дальше… дальше до самого горизонта раскинулось море. Бескрайнее море, запятнанное редкими одинокими точками купальщиков.

— Ну, чего встал? Рот закрой, ворона влетит… Шагом вперед!

Мне ничего не оставалось, как подчиниться Тоготу. Быстрым шагом пересек я зеленую полосу, потом осторожно, бочком спустился к воде, на мгновение остановился, оглядываясь, куда бы бросить полотенце. Но до ближайших лежаков было метров пятьдесят, к тому же они были заняты, поэтому я бросил полотенце прямо на песок, аккуратно пристроил сверху сумку-пояс с ключом, потом снял правую вьетнамку и тут же взвыл… песок был раскаленным. На нем яичницу жарить можно было.

Тогда я, недолго думая, отошел на полосу мокрого песка, туда, где ленивые волны сонно набегали на берег. И уже на мокром песке разулся, кинул вьетнамки к полотенцу и, развернувшись, широким шагом направился на глубину. В первый момент, после раскаленного воздуха, вода показалась мне ледяной, но я старался об этом не думать. В этот день я уже был по горло сыт замечаниями Тогота.

И вот, оказавшись по пояс в прохладной, прозрачной воде Средиземного моря, я через плечо бросил прощальный взгляд на берег. Там, на песке, замерло яркое пятно брошенного полотенца, чуть дальше протянулась линия домиков, а за ними, далеко-далеко, окутанные голубоватой дымкой, возвышались горы, и над ними висел раскаленный солнечный диск. Тогот был прав, еще час-другой, и диск скроется за скалистыми вершинами…

Но времени любоваться пейзажем не оставалось. Что-то внутри меня — нет, вовсе не Тогот — требовало, чтобы я повернулся и нырнул в соленую морскую глубь. И я, не в силах воспротивиться этому импульсу, точно так и поступил.

Вода ударила мне в лицо набегающей волной, но мое тело, вытянувшись, пробило водную преграду, скользя все дальше и дальше. Я крепко-накрепко закрыл глаза, и тихим шепотом зазвучал в ушах голос Тогота:

— «Евхаристия» в переводе с греческого — «благодарение» оно же — «Святое Причастие» — главнейший, признаваемый всеми христианскими вероисповеданиями обряд. Это таинство, при котором верующие христиане вкушают Тело и Кровь Иисуса Христа под видом хлеба и вина, и, согласно вероучению, через этот акт взаимной жертвенной любви соединяются непосредственно с самим Богом…

Я едва слышал его монотонный речитатив.

— А теперь повторяй за мной формулу: «Тсед аяки кту…»

Мои губы автоматически зашевелились, повторяя колдовское заклятие. Горькая морская вода хлынула мне в рот и дальше в легкие, а потом страшная боль свела правую руку, боль в том самом месте, где мой предшественник одним прикосновением нанес мне магическую татуировку — дар проводника.

На мгновение мир для меня сжался в единую точку, и мне показалось, словно что-то вошло в мой организм, раскаленным железом потекло по венам, прижигая внутренние органы, а потом я почувствовал странный удар по глазам и ушам. Дикая головная боль, словно мой мозг проткнули тонкой раскаленной иглой… и следом за тем волна прохлады, умиротворения.

Тело свела судорога. Я понял, что нахлебался воды, и, в отчаянном усилии спастись, замолотил по воде руками и ногами. И тут же почувствовал, как чьи-то сильные руки подхватили меня и, как соломинку, вынесли на поверхность.

— Но-о, но-о, па-а-арень, не брызгай, — раздалось у меня под ухом.

Я повернулся и увидел бородатое лицо. Меня, словно заигравшегося малыша, выудил из воды ка-кой-то незнакомец.

— Не-е-е бойся, я свой, — продолжал бородач, словно прибалт, растягивая слова.

Но мои руки и нога продолжали молотить по воде, а в горле стояла ни с чем не сравнимая горечь. Кроме того, я отчаянно отфыркивался и отплевывался.

— Да успокойся ты, наконец! — проорал мне в ухо Тогот. — Ты в надежных руках. Это наш человек. Он тоже проводник!

Я скосил взгляд на бородача, и тот, расплывшись в улыбке, представился:

— Мэ-э-эня зовут Бур-ха-ард…

— Ну как, почувствовал величие Причастия?

Я, все еще отплевываясь, мысленно ответил:

— По-моему, я просто наглотался воды и всякого дерьма — того, чем рыбы писают. Теперь придется оккупировать турецкую сантехнику.

— Дурак! Ты на руку свою взгляни…

Я взглянул. На правом запястье проступила магическая татуировка. Не просто проступила. Она стала рельефной и пульсировала, испуская свечение, едва различимое в ярком солнечном свете. Странный узел переплетенных линий, которые, сложившись в узор, уходили под кожу, словно растворяясь в теле.

— Ак-куратней, — продолжал бородач. — Это тэ-эбе не по иным мира-ам шата-аться.

— Точно… И все-таки какой он у тебя, Тогот, зеленый, — раздался тонкий, писклявый голос, и я не сразу понял, что воспринимаю его, как и голос моего покемона, на ментальном уровне.

На следующий день, сидя с Бурхардом в баре у бассейна, я был посвящен в детали «коварного» плана Тогота.

Нет, я, конечно, попытался все разузнать в тот же день. Но как всегда супруга появилась в самый неподходящий момент. И пришлось переодеваться, идти на ужин, набивать живот всяческими вкусностями. После ужина было представление — анимация. В дорогих отелях всегда вечером анимация. Пока тощие, как бабушкины спицы, танцовщицы выделывали свои идиотские «па», я чуть не уснул. Тут главное слово «чуть». Алла, как и все дамы, в свое время получившая музыкальное образование, обожала балеты. А я — я их тихо ненавидел. Не понимая языка высокого искусства, я воспринимал действо как бессмысленное движение по сцене из угла в угол. Но не приведи господь сказать об этом Алле. Один раз я уснул на балете в Мариинке, куда она меня затащила почти насильно… Я захрапел, нас попросили… Алла не разговаривала со мной почти месяц.

А в тот вечер после «сонных» танцев была романтическая прогулка по залитому лунным светом пляжу. Два коктейля «Маргарита» и ночь любви, во время которой я тщательно выворачивал руку, стараясь, чтобы Аллочка не заметила татуировки. Но ей, похоже, было вовсе не до того.

Так что с Тоготом я смог поговорить лишь утром, отправив супругу на аквааэробику, — завтрак мы по обоюдному согласию пропустили.

И как только дверь за Аллочкой захлопнулась, я набросился на Тогота, а точнее, опустился на колени, заглянул под кровать и во все горло прокричал:

— Тогот, подлый трус, выходи!

Покемон удивил меня, выскользнув из-за занавески:

— Я тут, мой милый друг. Не надо так кричать. Бурхард уже ждет тебя у бассейна.

Я заскрежетал зубами. С каких это пор я стал Тоготу «милым другом»?.. И уже тогда где-то в глубине моего разума зародилась мысль: что-то тут не то.

— Поспеши, Бурхард ждет уже давно…

Увы, мне ничего не оставалось делать, как в очередной раз пойти на поводу у покемона.

Так что через пять минут я вновь предстал перед моим «спасителем». Немец, развалясь, восседал на пластиковом стуле, попыхивая сигаретой и потягивая чай со льдом.

— Приветствую тебя, Артур, — он чуть привстал, взмахом руки указав на свободный стул. — Присаживайся… Рад познакомиться с коллегой.

Мы пожали друг другу руки.

— Значит, ты тоже проводник?

Немец кивнул.

— Думаю, по русскому обычаю мы должны выпить за встречу?

В голове у меня гудело еще со вчерашнего, так что предложение Бурхарда показалось мне как нельзя кстати. Сначала по чуть-чуть, а потом все вопросы. Быть может, этот бородатый германец после ста граммов объяснит мне, что тут происходит. Нет, с Причастием мне все было понятно, но… Еще вчера у меня возникло странное ощущение, что у всего происходящего есть еще одна важная причина. Ведь жил же я раньше без всяких Причастий…